As far as I know, this is the first time in this edition that these seven epistles appear in English. Their translator, priest and doctor of theology Dervas Chitti (1901–1971), devoted his life to the study of early Egyptian and Palestinian monasticism, collecting the fruits of his forty years of research in the remarkable work Citizenship of the Desert [ [3]]. The present translation of the Epistles he prepared for his own use, not for publication; And although he gave several of his friends typewritten copies of the translation, no doubt he would have wanted to revise the text before sending it to the press. I have made a few minor amendments to it to avoid some ambiguities. As an introduction, we have included in this edition a short article prepared by Fr. Dervas for the journal Sobornost [ [4]]. It is reprinted with the kind permission of the publisher of the magazine. I have provided it with footnotes and expanded the bibliography.

At first glance, these seven epistles may seem unremarkable. It is necessary to read them more than once, slowly and carefully, so that their deeper meaning becomes clear. Then the reader will gradually begin to discern the leading themes of the teaching of St. Anthony, to which he constantly returns: this is the theme of the testimony that the Holy Spirit gives birth to in the consciousness of every person; it is the need to achieve self-8-

knowledge, that is, to discover and love in ourselves our true self, created in the image of God; further, it is the complete salvation of man, both of his soul and of his body; it is a call to follow the Lord in His extreme self-abasement and humility; it is, finally, the unity of the Church, which embraces both the Old and New Testaments, and the Angels, and the saints, and those who live on earth; our interdependence in a common inheritance as members of one another in the Body of Christ.

These main themes of the Epistles are expressed in words that in their directness and simplicity are reminiscent of the Words of the Desert Fathers. "The spirit enters into loving fellowship with the mind," writes St. Anthony. «… Persist in the testimony that the Spirit bears in your mind like a child. The spirit determines for man the labors with which he constrains his soul and body, so that they may be purified and together enter into his inheritance... Get to know yourself... He who knows himself knows God... Who knows himself, knows all people... Who can love himself, loves everyone... From our neighbor is our destruction, and our life is also from our neighbor... Whoever sins against his neighbor sins against himself... We are all members of each other, and the body of Christ, and the head cannot say to the foot: "I do not need you." And if one member suffers, the whole body is affected and suffers with it... Therefore, we must love each other with all our might. For he who loves his neighbor loves God; and whoever loves God loves his own soul."

Here we hear the genuine voice of the wilderness experience.

Ep. Kallistos Diokleia Oxford, 1975.

PRELUDE

On January 17, 356, Saint Anthony reposed in a solitary desert shelter in the mountains above the Red Sea, where he had retired more than forty years earlier. For a month, Saint Athanasius, forcibly expelled from his episcopal throne of Alexandria for the third time, hid from persecution (a price was placed on his head) and involuntarily shared long hours of solitude with the monks, whose prayers and whose faith had always been a strong support for him. It was in these conditions that he wrote as a guide for the spiritual life of monks from other places who asked him to do so, the Life of St. Anthony, which in Latin translation was soon destined to play such a memorable role in the conversion of Blessed Augustine, and which to this day remains an indisputable classic of the Christian spiritual tradition.

One can rejoice that the days are gone when venerable historians like Gwatkin could speak of "the great hermit Anthony who never existed." On the other hand, the personality of St. Athanasius was too indisputable for us to decide without hesitation to what extent the Life is a portrait of the real Anthony, to what extent it is the creation of an artist. Fortunately, there is a lot of evidence in other sources, such as the lives of Pachomius, the Homilies of the Desert Fathers, Evagrius, Cassian, and others, which confirm this image; and the qualities of Athanasius himself as a historian (and a biased one) in his other works incline in favor of the accuracy of the historical essay that he gives us. Moreover, we can now assert with sufficient certainty that seven epistles, which Blessed Jerome considered to belong to St. Anthony, have survived to this day: one epistle and several fragments in the Coptic language, another in Syriac, apparently directly based on the Coptic original; and all seven are in the Latin and Georgian versions of the missing Greek translation. In spite of some obscure passages in the translations—and if St. Athanasius is to be believed, the Coptic original itself had to be written down by dictation—we feel that it is Anthony of the Lives who is actually speaking to us in the epistles.

Год «Миланского эдикта», 313–й, — может считаться рубежным годом «прихода эпохи» христианской Церкви. В Египте это был, вероятно, год трех знаменательных событий: вступления юного Афанасия на службу к епископу Александрийскому; крещения Пахомия и начала его подвижничества; удаления Антония во «внутреннюю пустыню» к Красному морю. Два последних события отмечают «приход эпохи» христианского монашества, хотя и не рождение его. Учитель Пахомия, Паламон, передал ему правило жизни, которому сам был обучен, и облачил его в особую монашескую одежду («схиму»), что воспринималось уже как нечто само собой разумеющееся [ [6]]. И Антоний, которому было за шестьдесят, так же провел сорок лет, вырабатывая тот образ жизни, в котором вначале не видели чего–то уникального, и чей пионерский характер только теперь раскрылся вполне. У него также были наставники в третьем столетии. Его жизнь представляет собой мост между двумя эпохами — временем мучеников и временем христианской империи.

Ключ к его пути можно найти в евангельских словах; это они, услышанные двадцатилетним мальчиком в храме, увлекли его на тропу отречения от мира: «Если хочешь быть совершенным, иди и продай все, что имеешь…». Дальше история ведет нас через полосу внутренних искушений, когда Антоний поселяется в амбаре возле своего старого дома, — вплоть до того времени, когда диавол, изгнанный из его мыслей, начинает нападать на него извне, видимым образом. Дальше путь ве–9 -

дет нас к великой битве Антония с бесами в гробнице возле селения (не образы ли древних египетских звериных богов на ее стенах отразились в облике его преследователей?), высшая точка которой — тихое откровение неотступного присутствия Христа: «Где же Ты был? Почему не показался Ты с самого начала, чтобы положить конец моим мучениям?» — «Я был здесь, Антоний; но Я ждал, чтобы увидеть твое сопротивление. И поскольку ты выстоял и не поддался, Я всегда буду тебе в помощь и прославлю тебя повсюду». Только после этого Антоний уходит в дикую местность далее, чем было принято, к старой заброшенной крепости в горах — но все еще в пределах достижимости для своих друзей, — на двадцать лет уединенной борьбы и победы, пока, наконец, друзья не взламывают его двери, — и он выходит к ним, пятидесятипятилетний, совершенный во всех смыслах греческого слова teleios — выросший в полный рост, цельный в уме и теле, с приведенной в строй, исцеленной человеческой природой, посвященный в тайны и захваченный Богом.

Теперь настает время передать другим тот образ жизни, который он обрел, предложить этот путь для тех, кто собрались вокруг него на горе и сделали его своим отцом. Но уже надвигается последнее великое гонение, и в скором времени Антоний спускается в Александрию, оказывая поддержку исповедникам и мученикам в их битве, стремясь к мученичеству, но не навлекая его на себя. Ибо битва монахов и битва мучеников — одна.

Гонение кончается, Антоний возвращается в свой старый приют. Но теперь он прославлен, и слава привлекает к нему мир: он вынужден бежать. И вот, пока он ждет лодку, которая должна перевезти его в верхнюю Фиваиду, Дух внушает ему, что лучше присоединиться к проходящему мимо арабскому каравану и отправиться с ним в трехдневный путь через пустыню к подножию высокой горы у Красного моря.