И далее: «Благодаря значительному поэтическому таланту, превосходящему дарования всех его предшественников, Амвросию удалось создать ямбические стихи с дактилическим окончанием, которым суждено было звучать в течение многих веков. Заметим, что поэзия на итальянском языке, особенно в одиннадцатисложнике, имеет ямбическую тенденцию; чтобы убедиться в этом, достаточно проанализировать начало «Божественной Комедии». Акаталектический (неусеченный, полный) ямбический диметр Амвросия разделен на строфы (обычно восемь в одном стихотворении). Амвросий не изобрел свой метр. В народной латинской поэзии ямбический диметр был весьма распространен, однако он придал ему необычную гармонию. Амвросий был не только поэтом, но и композитором. Стихи его не читались, как поэмы Гая Ювенка (римский поэт из Испании), но пелись» (114, с. 66). К этому добавим, что именно Амвросия (а не стихотворца Седулия) можно считать изобретателем рифмы, так как в гимнах Амвросия на смену ассонансам впервые приходят полнозвучные рифмы (114, с. 65).

Кроме того, достойно упоминания, что уже Амвросий (вслед за Лактанцием и Цицероном) пользовался системой клаузул и как оратор, и как поэт. Амвросий, безусловно, обладал сильным поэтическим даром, который проявлялся не только в его литургических гимнах, но и в его проповедях и богословских сочинениях. Многие страницы его «Шестоднева» удивляют нас и сегодня выразительными поэтическими метафорами, например, в знаменитом описании моря: «Прекрасно море, когда на нем поднимаются и разбиваются о берег волны или когда снежной пеной оно орошает скалы, или когда водная гладь покрывается зыбью под дуновением легкого ветра и среди безмятежного покоя перед взором расстилаются пурпурные дали…, когда не обрушивает оно бурные волны на берега, но ласкает их и как бы приветствует дружескими объятьями: и как сладок звук, как приятен шум, как гармонично набегают волны!» (-Exa–mеrоn, 3, 5).

Перу св. Амвросия принадлежит 42 гекзаметра (21 дистих), которые он велел начертать как подписи к фрескам на стенах построенной им Амвросианской базилики, иллюстрирующие наиболее значительные истории из Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. Эти гезкаметры частично дошли до нас, опубликованные в XVI в–каноником Франциском Жюре, но сами фрески не сохранились. Однако даже упоминание о них драгоценно, — справедливо считает итальянский исследователь Анджело Пареди: «оно свидетельствует о том, что в то время как интеллектуал Августин считал излишними и скульптуру и живопись, Амвросий со свойственным ему практическим смыслом был, напротив, уверен, что назидательных книг никто не читает, тогда как красивая картина, красивая статуя являются для людей самым доступным и действенным призывом и предостережением» (123, с. 236).

Из «Исповеди» Блаженного Августина мы узнаем, что в качестве музыканта св. Амвросий находился под влиянием греческой музыки. У него, в свою очередь, было немало подражателей. «Исповедь» Блаженного Августина и некоторые другие источники позволяют установить, какие именно гимны принадлежит авторству самого Амвросия. В настоящем издании мы публикуем наиболее известные из них (см. Приложение).

Перечень первых гимнов, употреблявшихся в ранней Церкви, сохранился в александрийском кодексе V века (см. 105, с. 29). В него входят десять ветхозаветных песней. Великое славословие, песнь Симеона Богоприимца, молитва царя Манассии и др. Что касается так называемых «духовных песен», которые имеются в уставе первоначальных суточных служб, то они, по мнению Эгона Веллеша, относятся к «мелизматическим» песнопениям, главный тип которых представляют «Аллилуиа». И здесь, как считает прот. Иоанн Мейендорф, можно установить связь с более древней синагогальной традицией: «на нее указывает, например, музыкальная структура Аллилуариев Амвросианской Литургии, самый древний образец их, дошедший до нас» (120, с. 174).

Как преобразователь церковного пения, св. Амвросий ввел в Западной Церкви антифонное пение (по восточному, сирийскому образцу), известное как «амвро–сианский напев»; это пение (от греч. antifonon) попеременно поется двумя хорами. Об этом согласно свидетельствуют Блаженный Августин (в «Исповеди») и биограф святителя Павлин. Папа Целестин I (422—432 гг.), распространивший антифонное пение впоследствии в Риме, в годы своей юности был прихожанином св. Амвросия в Милане.

Целестин I оставил об этом следующее свидетельство: «Я помню, как в день Рождества Господа нашего Иисуса Христа блаженной памяти Амвросий побуждал народ петь в унисон: «Приди, Искупитель рода человеческого, яви Деву рождающей, и все веки тому изумятся: ибо сие рождение подобает только Богу» (цит. по: 123, с. 230). По сравнению с григорианским распевом, амвросианское пение кажется более простым и непосредственным. Святитель Амвросий составил 12 гимнов, которые исполнялись еще в период его епископства. «Поэт и композитор, он является поистине творцом гимнов латинской Церкви — песнопений, объединивших в богослужении весь церковный народ» (127, с. 306).

Последние годы жизни

К концу жизни святитель Амвросий пользовался славой и всенародной любовью, достойно неся нелегкое бремя своего креста. Предание сохранило множество рассказов о чудесах, совершенных Амвросием в эти годы. Рассказывают, например, что однажды некий арианин увидел в храме ангела, который говорил Амвросию на ухо те слова, которые святитель передавал затем народу. Потрясенный этим арианин тотчас принес святителю покаяние и был принят в церковное общение. Так или иначе, не приходится сомневаться, что Амвросий был великой харизматической личностью и сподобился от Господа особых духовных дарований, например, дара исцелять от недугов и болезней. Кротость и горячая любовь к ближним сочетались у святителя с непоколебимой твердостью духа. Многие христиане, прибегавшие к его молитвенной помощи еще при жизни святителя, получили с его помощью исцеление. Однажды во Флоренции, пребывая в доме Де–цента, он воскресил умершего мальчика.

Молва о подвижнических деяниях епископа Амвросия переросла в громкую славу и привлекла к нему многих последователей. Из далекой Персии явились к нему ученые мудрецы, чтобы обрести Истину–Фритигильда, царица воинственного германского племени маркоманов, угрожавшего Медиолану, просила святителя наставить ее в христианской вере. Амвросий в письме к ней (396 г.) столь убедительно изложил основополагающие догматы Церкви, что не только сама Фритигильда уверовала в Спасителя и крестилась, но она также обратила в христианство своего мужа и убедила его заключить мирный договор с Римской империей.

Современный итальянский исследователь Джакомо Биффи (см. 129) привлекает внимание к одному весьма знаменательному эпизоду на последнем отрезке жизненного пути святителя Амвросия, который датирован 4 ноября 393 г. В этот день в Болонье, по приглашению местного епископа (вероятней всего, им был друг Амвросия Евсевий) совершилось обретение мощей мучеников Агриколы и Виталия. Событие это совершилось на еврейском кладбище Болоньи, с участием местных евреев. Это позволяет предположить о том, что сами мученики (или, по крайней мере, один из них — Агрикола) были по происхождению евреями. Что объясняет, в свою очередь, и вид их казни: они были распяты, а крест предназначался тем, кто не имел римского гражданства.

Амвросий поэтически описывает духовное единение двух болонских общин — христианской и иудейской, они словно чередуются в антифонном пении, вознося хвалы убиенным: «Иудеи, узрев мучеников, говорили: «Мы увидели цветы на земле». Христиане восклицали: «Настало время жатвы»; ныне жнец «получает награду свою; другие посеяли, а мы собираем плоды мученичества.» И снова иудеи, заслышав голоса ликующей Церкви, говорили между собой: «Воркование горлицы слышится на нашей земле»” («Увещание о девственности», 8; цит. по: 129, с. 54).

«Этот текст выделяется своей особой сердечностью по отношению к Синагоге, — подчеркивает Джакомо Биффи. — Мы процитировали его с живым сочувствием. Нам дорога возможность при воспоминании о том, что случилось тысячу шестьсот лет назад, выразить здесь наше уважение и приязнь к еврейской общине, живущей в Болонье ныне» (там же).

В 90–е годы Амвросий основал в Медиолане новый мужской монастырь. В это время ему пришлось перенести немалую скорбь, вызванную тем, что два монаха оставили обитель и удалились в мир, начав вести «худую жизнь».