Только через одно это довольно проявил свидетельство страха Божия и пример человеческого благочестия. Ибо что дал нищим, то вручил самому Богу: ибо Благотворящий бедному дает взаймы Господу: (Притч 19, 17.) и требуя справедливого, оставил не малое что, но все: Ибо правда требует продавать имение и отдавать нищим. Ибо кто расточил, роздал нищим; правда его пребывает во веки (111,9.). Итак, оставил нас распорядителями, а не наследникам, ибо наследство оставляется наследнику, а распорядитель обязуется нищим.

Весьма приличны ему ныне прочитанные слова Псалмопевца: Тот, у кого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно ближнему своему. Таков род ищущих Его. (23, А и 6.) Почему он взойдет на гору Господню, или станет на святом месте Его, кто ходит непорочно, и делает правду, и говорит истину в сердце своем. (Пс. 23:3 и Пс. 14:2.)

Все это тогда доставляло мне, удовольствие, ныне же с досадой и огорчением то вспоминаю; однако все это так же не пройдет, как тень, ибо добродетель не погибает вместе с телом, и конец добрых дел не есть одинаков с концом природы, хотя и самая также природа погибает не навеки, но на время принимает как бы некое отдохновение.

Итак, теперь буду оплакивать я мужа, добродетелями украшенного, изъятого от бедствий; буду оплакивать, говорю, более по моему желанию, нежели рассуждая о потере. Ибо самая благовременность смерти убеждает радоваться более, нежели соболезновать. Ибо, по писанию, в общей печали должно оставлять собственную. Потому что пророческие слова касаются не одной этой женщины, но каждого, ибо сказаны Церкви.

Почему Писание Небесное и ко мне взывает: тому ли ты учишь, тому ли наставляешь Божий народ? Не всякий ли, как твой пример, является бедствием для других? Или слова эти не коснулись твоих ушей? Знак надменного бесстыдства — хотеть заслужить то, чего самим святым знать не дано. Бог нелицеприятен.(Деян 10,34.) Ибо хотя Он милосерден, однако если бы принимал всех моления, то творил бы уже не по свободной воле, но по некой как бы нужде, и никто бы не умирал, ибо все о том просят. Сколь за многих каждый день просишь, или определение Божие ради тебя должно уничтожить? Пине, зачем соболезнуешь о том, о чем не всегда может быть спрошено?

О, безумнейшая, говорит, из всех жен! Не видишь ли скорби нашей и приключившегося нам, — что Сион, мать наша, печалится безмерно, крайне унижена, и плачет горько? И теперь, когда все мы скорбим и печалимся, потому что все опечалены, будешь ли ты печалиться об одном сыне твоем? Спроси землю, и она скажет тебе, что ей–то должно оплакивать падение столь многих рождающихся на ней; ибо все рожденные из нее от начала и другие, которые имеют произойти, едва не все погибают, и толикое множество их предается истреблению. Итак, кто должен более печалиться, как не та, которая потеряла толикое множество, а не ты, скорбящая об одном? (3 Езд 10:6 и след).

Итак, собственная наша печаль да поглотится общей! Не должны мы соболезновать о тех, кого видим избавленными, не напрасно в это время творим память святых душ, разрешившихся от уз телесных. Ибо как бы по Божескому некому определению видим в одно время умерших благочестивых вдовиц, так что это являет себя не смертью, но как бы путешествием неким, чтобы состарившаяся чистота не подпала опасности. Неприятное это воспоминание столь великую причиняет мне скорбь! Хотя печали касались всегда сердца моего, однако в самой скорби, в самой потере цветущих действий утешало меня общее состояние природы, и печаль моя, имея единый предмет, жестокость общего плача, смягчалась видом домашнего благочестия.

Еще повторяю я утешительные слова Святого Писания, потому что полезно упражняться в изречениях его и заповедях. Насколько легче небу и земле прейти, нежели от закона одной черте погибнуть? Но послушаем опять Писание: Посему воздержись теперь от скорби твоей, и мужественно переноси случившуюся тебе потерю. Ибо, если ты признаешь праведным определение Божие, то в свое время получишь сына, и между женами будешь прославлена.(Езд 10:13 и 16). Когда это сказано к женщине, то насколько больше приличествует священнику. Когда сказано о сыне, то не неприлично упомянуть это и о потере братьев (хотя, если 6 я имел сына, больше бы не любил его). Ибо как в смерти детей тщетные труды и тщетно воспринятые болезни умножают печаль и отчаяние, так и в отношении братьев привычка и товарищество разжигают пламень болезни.

Но слышу я снова писание, говорящее: не делай этого, но послушай совета моего. Ибо сколько бед Сиону? Утешься ради скорби Иерусалима.

Посему оставь великую печаль твою, и отложи множество скорбей, чтобы помиловал тебя Крепкий, и Всевышний даровал тебе успокоение и облегчение трудов. (Езд. 10:20 и след.)

Да прекратится же поток слез наших, да повинимся спасительным средствам, ибо должно быть некое различие между верными и неверными. Да плачут неимущие надежды воскресения, которой лишаются не по Божескому определению, но по своему безверию. Да будет различие между рабами Христовыми и идолопоклонниками; пусть плачут они о своих, которых во веки погибнуть ожидают. Да не прекратятся слезы их, печаль их да будет нескончаема, как не чающих успокоения мертвым. Нам же, которые почитаем смерть не концом природы, но только этой жизни, случай смерти да утрет все слезы наши.

Когда те, которые считают смерть концом чувств и уничтожением природы, изобрели себе утешения некие, насколько больше мы, кому самая совесть обещает лучшую по смерти награду за добрые дела. Язычники имеют свои утешения, ибо смерть почитают успокоением от всех зол, и, не имея плода жизни, думают, как бы не имели в свете и чувства зла, тяжесть которого несем мы беспрестанно. Мы же наградой должны больше ободряться и утешением побуждены быть к большему терпению, ибо мы не лишаемся, но только наперед предпосылаем тех, кого не смерть, но вечность примет в свои недра.

Да прекратятся, поистине, слезы! Если же прекратится не могут, то я тебя, любезный брат, буду оплакивать в общем плаче, и собственные мои стоны скрою под болезнью всех. Как же они могут прекратиться, если на каждое воспоминание твоего имени изливаются они, когда самая привычка, производя во мне воображение тебя, возобновляет болезнь? Когда и в каких упражнениях не представляешься ты мне? Ты, говорю, присутствуешь, и всегда около меня обращаешься; объемлю тебя мыслью моею, зрю, разговариваю, лобызаю; объемлю в самом ночном покое и при ясном дне. Самые ночи, которые при жизни твоей казались мне как бы скучнейшими, ибо были препятствием взаимного лицезрения; самый, говорю, сон, к неудовольствию взаимному прерывавший разговоры наши, начинает уже мне быть приятным, ибо возвратил тебя мне. Итак, блаженны мы, когда и присутствие не недостает, и попечение не уменьшается, и умножается приятность, ибо смерть подобна сну.

Когда в ночном покое души, телесными еще узами связанные, могут видеть высшее и отдаленнейшее, то насколько яснее видят то, не имея уже никаких телесных препятствий. Чего мы в жизни иметь не могли, то теперь навсегда пребудет с нами. Тогда не все могло быть перед глазами нашими, ибо взаимное лицезрение, объятия и лобзания не везде и не во всякое время увеселяли нас. Воображения души всегда были с нами, хотя мы друг друга иногда и не видели; они не исчезли и теперь, но присутствуют всегда, и чем с большим желанием, тем в большем множестве.