Но почему помышляешь, что та должна испытывать большее терпение, которая отпустила любезного сына странствовать и получила известие, что он переплыл многие моря ради войны, ради исполнения порученной должности или ради торговли; большее, говорю, испытывать терпение, чем ты, который остаешься не по случаю иди для денег, но по закону природы? Но, говоришь ты, нет никакой надежды к возвращению, будто бы всегда известно то, что странствующий возвратится? Сомнение больше беспокоит нас, когда опасность перед глазами, и тягостнее бояться какого–либо приключения, нежели на самом деле переносить его. Одно умножает страх, а в другом ожидаем конца болезней.

Когда господа имеют право куда хотят перевозить своих рабов, то Бог ли не имеет этого права? Не довольно ожидать возвращающегося, однако, довольно следовать за предшествующим. Краткая жизнь немногое что отняла у предшествовавшего и тебя оставшегося ненадолго удержит.

Ты не можешь укротить своего желания, но справедливо ли хотеть, чтобы для тебя порядок вещей изменен был? Вожделения любовников самые горячие, однако умеряются в случае нужды; они хотя и соболезнуют о разлуке, но слез не испускают; будучи оставлены, стыдятся с нетерпеливостью любить. Итак, похвальнее терпеливо сносить жар желания твоего.

Но что скажу о тех, которые думают, что умершие лишаются приятности жизни? Никакое удовольствие не может быть между печалями и горестями этой жизни, рождающимися или от слабости самого тела, или от внешних злоключений, ибо мы, имея беспокойный дух, сомневаемся и в самой радости, волнуемся неизвестностями, ожидая сомнительного за известным, худого — за хорошим, тленного — за постоянным: желания наши нетверды, и воля наша бессильна. Если что случится против воли нашей, погибшими себя считаем; словом, несчастья беспокоят наш дух больше, нежели мы наслаждаемся плодом счастья. Итак, чего недостает тем, которые похищаются тем более от зол и бедствий.

Здоровье больше идет на пользу, нежели вытесняет и оскорбляет немощь; богатство больше доставляет удовольствие, нежели обременяет скудость; таким же образом иметь детей приятнее, по сравнению с тем, насколько может плачевно быть лишение их; любезнее юношество, по сравнению с тем, насколько прискорбна старость. Сколь много мы иногда сожалеем о своих желаниях, скорбим о данном, изгнания же и другие жестокие казни какое отечество может вознаградить? Какие увеселения, которые, хотя и бывают когда–либо, однако слабы или потому, что нет уже охоты их употреблять, или нет желания вовсе лишиться их.

Течение жизни человеческой пусть будет непричастно болезням, исполнено сладостей и увеселений; однако какую пользу может получить душа, заключенная в узах телесных и связанная тесными членами, когда плоть наша убегает темницы, ненавидит все, что может стеснить и не дать воли (ибо она, кажется, сама от себя отдалятся своими чувствами слуха и зрения)? Тем более душа наша желает выйти из телесной этой темницы, — душа наша, которая не известно откуда приходит и куда идет.

Однако знаем мы, что дух живет после тела и, сложив с себя узы чувств, свободно видит то, чего прежде в теле не мог зреть. Это можем доказать примером спящих, дух которых, как бы оставя тело, восходит к вышнему, видит отсутствующее и небесное. Когда же смерть плотская избавляет нас от печалей века сего, то она не есть зло, поскольку возвращает вольность и отнимает болезнь.

Теперь мы начнем доказывать, что смерть не есть зло, ибо она является убежищем от всех бедствий и горестей, надежным пристанищем безопасности и спокойствия. Каких злоключений не испытываем мы в этой жизни? Каких не претерпеваем бурь и волн? Какие беспокойства не утесняют нас? Чьим заслугам бывает пощада?

Святой праотец Израиль бежал из отечества от брата и ближних, дом свой принужден переменить, принужден был оплакивать осквернение дочери своей и умерщвление зятя, претерпевать голод, лишился погребения, ибо просил, да будут кости его перенесены.

Святой Иосиф испытал на себе ненависть братьев, коварство завистников, повиновался рабам, принужден был слушать купцов, претерпел клевету от госпожи и заключен был в темницу.

Святой Давид лишился двух сыновей: одного — блудодея, а другого — убийцы. Такие дети причиняют стыд, однако и их лишиться прискорбно. Лишился и третьего, младшего, которого любил. Об этом последнем, живом еще, плакал, об умершем же не сожалел, ибо читаем мы: и молился Давид Богу о младенце, и постился Давид, и, уединившись, провел ночь, лежа на земле.(2 Цар 12:16.) Когда же узнал, что отрок умер, Давид встал с земли, и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень, и молился. (2 Цар 20.) Поскольку это показалось его отрокам удивительно, Давид отвечал им, что он не напрасно при жизни отрока постился и плакал, ибо справедливо воображал себе, что Бог может помиловать его; по смерти же его, не для чего ему поститься, ибо не может уже возвратить мертвого:зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно т. е. дитя — ред. не возвратиться ко мне.(2 Цар 23.)

Какое великое утешение сетующего! Сколь справедливое рассуждение мудрого! Сколь удивительная мудрость служащего, что, то есть, никто не должен роптать на несчастное какое–либо приключение и жаловаться, будто бы против заслуг своих наказан! Кто ты есть? — измеряй прежде свои заслуги. Зачем желаешь опередить Сердцеведа? Зачем отнимаешь суд у имеющего судить? Это не позволено и самым святым, которые в противном случае несли наказание. Давид признает себя достойным наказания за то, говоря: И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство. И я сказал: так не напрасно ли я очищал сердце мое, и омывал в невинности руки мои, и подвергал себя ранам всякий день и обличениям всякое утро?(Пс 72:12–14.)

Петр хотя был исполнен веры, однако, не сознавая слабости человеческой, гордо сказал Господу: я душу мою положу за Тебя. (Ин 13:37.) За это надменное мнение впал в искушение, прежде нежели возгласил петух. Хотя искушение такое было руководством к спасению, да научимся не презирать плотской слабости, чтобы, презирая, не впасть в искушение. Если Петр искушен был, то кто о себе будет думать, что не может искушен быть? Петр, без сомнения, искушен был за нас: ибо в крепчайшем не было опасности от искушения, но чтобы мы от него научились, каким образом противиться гонениям, желая сохранить свою жизнь, и чтобы мы искушение побеждали терпением.

Да не сочтет кто за противоречие в Писании, что Давид плакал об умершем убийце, а неповинного не оплакивал. Он в печали своей сказал: сыне мой Авессаломе, сыне мой, сыне мой Авессаломе, кто даст смерть мне вместо тебя? Из этого видно, что оплакивает он не одного Авессалома, оплакивает убийцу, оплакивает Аммона: плачет о преступнике, но не плачет о любезном сыне. Какая тому причина? Конечно, одна вера. Плакал он о тех умерших, но не считал за благо оплакивать умершего отрока: ибо о первых думал, что погибли, а в отношении последнего надеялся, что воскреснет.