122

Здесь св. Аммон затрагивает тему «вознесения души», весьма распространенную в поздней античности и нашедшую отражение, например, в таком апокрифе, как «Вознесение Исаии», а также в учении ряда сект еретического гностицизма, где это представление тесно увязывается с «индивидуальной эсхатологией» гностиков: прохождением души после смерти через сферы планет, в которых ее встречают злые демоны (еретическая трактовка учения о «мытарствах души») и т. д. (см.: Рм^офА Л*. Gnosis. The Nature and History of an Ancient Religion. Edinburgh, 1983. P. 171–204). В отличие от этих «псевдогности–ков», св. Аммон, беря за исходный момент факт восхищения на небо пророка Илии (4 Цар. 2), сочетает тему «вознесения (восхождения) души» с идеей духовного преуспеяния, то есть трактует ее в ключе тайнозрительного богословия. Аналогичная, хотя и не тождественная, трактовка данной темы встречается у св. Григория Нисского, который постоянно говорит о «восхождении» (άνάβασις) души к Богу или о «простирании» (επεχτασις; ср. Флп. 3, 13) ее, томимой неизреченной божественной любовью к Нему. Такое «простирание» св. Григорий мыслит как восхождение по «лестнице» (χλίμαξ), имеющей «ступени» (βαθμός). Однако если для преп. Аммона это восхождение имеет предел (εως ού άναβη ε<ς τον ουρανόν των ουρανών), то для св. Григория такое духовное преуспеяние — беспредельно, ибо душа, даже соединившись с Богом, не испытывает «сытости» (άχορεστως) в своей несказанной радости и любви. См.: Dame/oM/. Platonisme et theologie mystique. P. 291–307; From Glory to Glory. Texts from Gregory of Nyssa's Mystical Writings / Selected with Introduction by J. Danielou. London, 1961. P. 56–71.

123

Христианские писатели отрицали употребление слова τόπος («место») применительно к Богу, хотя и признавали относительную значимость подобного словоупотребления. Так, св. Феофил Антиохийский говорит: «Богу же Вышнему и Вседержителю (υψίστου χα< παντοχράτορος), то есть подлинно Богу, свойственно не только быть вездесущим, но и все видеть и все слышать, не помещаясь в [каком‑либо] месте (μηδε τό εν τόπω χορεΓσ^αί). Иначе место, вмещающее Бога, будет больше Его. Ибо вмещающее [всегда бывает] больше вмещаемого. Бог же [нигде] не вмещается, но Сам есть место всего (τόπος των όλων)» (Theophilii Episcopi Antiochensis Libri tres ad Autolycum / Edidit G. G. Humphry. Londini, 1852. P. 42). Таким образом, у св. Феофила наблюдается тонкая диалектика: с одной стороны, термин «место» нельзя соотносить с Богом, но, с другой, Сам Бог, в несобственном смысле слова, называется «местом всего». Более однозначен Ориген: полемизируя с Кельсом, он говорит: «Бог превыше всякого места (χρε<ττων γάρ ό Θεός παντός τόπου) и объемлет (περιεχτιχός) все могущее быть (существовать), но нет ничего, что объемлет Бога (ουδεν εστι τό περιεχον τόν θεόν)» (Ongene. Contre Celse. T. IV / Ed. par M. Borrett // Sources chretiennes. № 150. Paris, 1969. P. 90). Эта идея о «невмещае–мости» Бога в каком‑либо месте (Он χωρών все, но Сам пребывает αχώρητος), намеченная еще Филоном Александрийским, получила достаточно широкое распространение в раннехристианском богословии (см.: ScAoe^e/ W. Д. Enclosing, not Enclosed: The Early Christian Doctrine of God // Early Christian Literature and the Classical Intellectual Tradition. In Homorem R. M. Grant. Paris, 1979. P. 75–86). Но в то же время традиция понимания «места» применительно к Богу в несобственном смысле, отмеченная у св. Феофила, также продолжала существовать в христианском богословии, особенно в связи с толкованием Исх. 24, 10 и 33, 21. Например, св. Григорий Нисский, цитируя «вот место у Меня», замечает, что под этим «местом» не следует понимать нечто «количественно ограниченное» (οά περ<ε<ργε< τω ποσω), поскольку нельзя измерить «бесколичественное» (επ< γάρ τοΰ άπόσου μετρον οΰχ εστ<ν), но здесь подразумевается «нечто беспредельное и не имеющее границ» (τό άπειρον τε χα< αόριστον) Ауззе. La vie de Moise / Ed. par J. Danielou // Sources chretiennes. № 1 Ыз Paris, 1969. P. 272.

124

Термин μόχθος, как и термин πόνος, имеет значение не только «труда», но и «страдания, мучения»; этот второй смысл также здесь подразумевается.

125

Образ неба как сферы вечного и Божественного бытия в противоположность бытию земному и тленному, весьма часто встречается в святоотеческой письменности. Так, для св. Григория Двоеслова «небо» в подобном образном понимании является целью человека, ибо тождественно созерцанию Бога, Его «сиянию славы», «небесной любви» и т. д. См.: №-^ег Z. Hauptfragen der Moraltheologie Gregors des Grossen. Freiburg in der Schweiz, 1946. S. 128–139.

126

Выражение «Дух огня» (τό Πνεΰμα τοΰ πυρός), скорее всего, восходит к Деян. 2, 3–4. Вообще же образ огня как символ Бога и Божественного бытия, постоянно употребляется отцами Церкви. Например, преп. Макарий, беря за исходную точку своих рассуждений Лк. 12, 49, говорит: «Ибо есть горение Духа, оживотворяющее сердца (εστ< γάρ πύρωσίς τοΰ πνεύματος ή άναζωπυροΰσα τάς χαρδί'ας). Поэтому нематериальный и Божественный огонь просвещает души и искушает их как неподдельное золото в горниле, а порок попаляет, как терния и солому» (Die 50 geistlichen Homilien des Makarios. S. 204).