Святые отцы на три только чина разделяют все монашеское жительство. Первое — общее житие. Второе царским путем, или средним называют, то есть, вдвоем или втроем живя, иметь общее стяжание необходимого, общую пищу и одежду, общие труд и рукоделие и всякую промышленіе житію имети, над вся же сія, отсекающе свою волю, повиноватися[580] другъ другу въ страсе Божій и любви. Третіе же — уединенное отшельство, еже есть совершенных и святых мужей дело.

И ныне же неціи, не внимающе силе святаго Писанія, ізобрето- ша себе — не по воле, ни по преданію святыхъ отецъ — четвертый чинъ, или житіе. Зиждуще бо келлій всякъ, идеже аще[581] хощет, далече или поблизу, живутъ уединенно, всякъ свою волю предпочитающе и стяжаніе с попеченіемъ гоняще, и прочая. И по[582] таковому ихъ чину и жительству уподобляются отшелникомъ; по отреченію же святыхъ отецъ и страшному запрещенію всемъ недугующымъ страстьми душевными и дерзающымъ единоборствовати отшелнически съ бесы, подобии суть самочинникомъ и самопретыкателемъ. Сами бо себе обретше житіе, сами на немъ и претыкаются, не могуще мирно и постоянно на нем пожити, аки[583] не на своей ихъ мере и пряслу.

Присмотряющися же люботрудне книзе святаго Григорія Сінаита, обрящетъ кто тамо не иное что, — нарицающа самочиніемъ и едино- борствомъ точію[584] уединенное и неприобщителное[585] житие. Наипаче же и списатель житія сего святаго показует, яко ни единому от уче- никъ его попусти поблизу или подалече самому въ келлій жити, но, въ тріехъ лаурахъ и двохъ пиргахъ[586] множество иноковъ старыхъ и юных совокупивъ, предаде имъ чинъ отсеченіе воли и послушанія. Ихъ же всехъ поучаше умному деланію, глаголя: «Научити же и иныхъ не всехъ прикладно есть, но грубыхъ и некнижных, послушниковъ сущих, понеже послушаніе от всехъ добродетелей имать причастіе смиренія ради. Непокоривымъ же не дается, да не прелстятся, — любо грубы, любо разумични суть. Самочинникъ бо не можетъ избежати мненія», — и прочая.

И самъ же сей блаженный старецъ Нілъ многая и страшная словеса на уединенно жити хотящыхъ[587], страстных сущих, испустивъ[588] и заботу о жизни, а выше всего этого, отсекая свою волю, повиноваться друг другу в страхе Божием и любви. Третье же — уединенное отшельничество, что есть дело совершенных и святых мужей.

А ныне некоторые, не внимая смыслу святого Писания, изобрели себе — ни по воле, ни по преданию святых отцов — четвертый чин, или житие. Ибо строя кельи всякий где только хочет, вдалеке или поблизости, живут уединенно, всякий свою волю предпочитая и стяжание с попечением добывая, и прочее. И по таковому их чину и жительству уподобляются они отшельникам; по определению же святых отцов и грозному запрещению всем недугующим душевными страстями и дерзающим отшельнически единоборствовать с бесами, подобны они самочинникам и самопретыкателям. Сами ведь себе изобретя такое житие, сами в нем и претыкаются, не будучи способны мирно и постоянно в нем пожить как не в своей для них мере и степени.

Просматривающий же трудолюбиво книгу святого Григория Синаита, найдет там не что иное, как название самочинием и единоборством такого уединенного и необщительного жительства. И автор жития этого святого специально показывает, что никому из учеников его не допустил он жить в келье одному, поблизости ли, или вдалеке от других, но, в трех лаврах и двух башнях множество иноков старых и юных собрав, дал он им чин отсечения воли и послушания. И всех их поучал он умному деланию, говоря: «Научить иных не всегда легко, но можно научить даже грубых и некнижных, только настоящих послушников, поскольку послушание всем добродетелям причастно благодаря смирению. Непокорным же обучение не дается, да не прельстятся, — грубы ли они, или разумны. Ибо самочинник не может избежать ашомнения»,[589] — и прочее.

И сам же этот блаженный старец Нил многие и страшные слова изрек в адрес уединенно жить хотящих, пребывающих страстными, и, путь царскій зело похваливъ, глаголетъ чинъ и уставъ сему быти во святей горе Афонской, идеже и доднесь самое древнее и новое пост- роеніе келлій, аки живый образъ, всемъ показуетъ царскаго пути. Аще бо келлій съ церковію, или колибы кроме церкве, все на двохъ или тріехъ, а не на единаго вмещеніе имутъ.

Аще же бы се царскій путь былъ еже особь всякому близъ или далече жити, кая нужда или потреба двохъ или тріехъ воспоминати? По сему бо мненію, любо два, или три, или премножество будетъ, все едино и тожде есть: всякъ бо свою волю и разумъ съ собою имать. И сему житію образъ[590] и прописаніе — юный оный братъ[591] иже, вселився единъ въ келлію, вопрошающым отвещаваше: «Се, уже отшелствую».[592] Егоже сведше отцы[593] от келлій, повелеша, всехъ обходяще, просити глаголя: «Простите мя, отцы, яко несмь отшелникъ».[594] По семъ реша старцы:[595] «Аще видиши юнаго[596] на небо восходяща, емъ за нозе, вос- торгни его на землю».[597]

Но что есть слово таковыхъ: «Да не прогневаю, — рече, — ни же прогневаюся на брата, уклонюся же празднословія и осужденія, единъ живущи»? — Не веси ли, друже, яко сія, ихже реклъ еси, и подобная симъ смиряютъ паче и посрамляютъ человека, а не возвышаютъ? Якоже реша отцы, яко юности полезно есть падати, тщеславіе же и мненіе и лукавство и симъ подобная дмутъ и напыщаютъ. Сего ради лучше есть, живущи съ братомъ, познавати свою немощь и меру и за сіе, себе зазирающи, молитися, кающися пред Господомъ,[598] и очищатися вседневною благодатію Христовою, якоже речеся уже о семъ, нежели тщеславіе и мненіе съ лукавствомъ вънутрь носящи, прикрывати и питати уединеннымъ житіемъ, ихъже ради ни следъ безмолвія уеди- неннаго повелеваетъ Лествичникъ со всеми великими отцы видети.

И самое же сіе уединенное житіе немалъ вредъ обыче притвори- ти[599] страстному. «Безмолвіе бо, — рече великій Варсонофій, — вину весьма похвалив царский путь, говорит, что этот чин и устав существует в Святой горе Афонской, где доныне самое и древнее и новое построение келий, как живой образ, всем указывает царский путь. Будь то келии с церковью, или хижины вдали от церкви, все они на двоих или на троих, а не на одного вместимость имеют.

Если бы это царский путь был — особо каждому жить поблизости или вдалеке от других, какая нужда или потребность была бы двух или трех вспоминать? Ведь по этому мнению, либо два, или три, или множество будет, все это одно и то же, ибо всякий свою волю и разум при себе имеет. И этого жития пример и изображение — тот юный брат, что, поселившись один в келье, отвечал вопрошающим: «Вот, я уже отшельничаю». И, выведя его из кельи, отцы повелели ему, всех обходя, просить: «Простите меня, отцы, потому что я не отшельник». После этого сказали старцы: «Если видишь юного восходящим на небо, схватив за ноги, сдерни его на землю».

Но что означают слова говорящих: «Чтобы ни прогневать, ни прогневаться на брата, уклонюсь от празднословия и осуждения, живя наедине»? — А знаешь ли, друг, что то, что ты сказал и подобное этому, скорее, смиряет и посрамляет человека, а не возвышает? Как сказали отцы, в юности полезно падать, тщеславие же, самомнение, лукавство и подобное им надмевают и делают напыщенными. Потому лучше, живя с братом, познавать свою немощь и меру и об этом, себя укоряя, молиться, каясь перед Господом, и очищать себя вседневною благодатью Христовою, как уже об этом сказано, нежели тщеславие и самомнение с лукавством внутри себя нося, прикрывать и питать уединенным житием то, отчего ни следа уединенного безмолвия увидеть невозможно, как учит Лествичник со всеми великими отцами.

Да и само это уединенное житие немалый вред обычно причиняет страстному. «Безмолвие ведь, — сказал Варсонофий Великий, — дает приносит высокоумія». Аще же руководствуетъ немощнаго безмолвіе къ высокоумію, еще же и самыя страсти душевніи насильствуютъ его на сіе, то кая есть[600] надежда на такое единоборство[601] дерзати и не повинутися ученію святыхъ отецъ, еже в двух или трехъ безмолство- вати въ пути царскомъ? Аще бо кто крепкою верою привяжетъ свой помыслъ и волю совету братнему, таковый воистину единою постиза- етъ кроме труда заповедь Господню еже: «Не пецытеся душею вашею, что ясте, ни теломъ, во что облецетеся». И деланіе таковаго, и се- деніе, и происхожденіе с советомъ и волею братнею по единой нужд- ной потребе, житію ихъ бываемой, убежитъ подгнещенію прилога и наглости противника, крутящаго и трясущаго всякаго самочинника, яко пшеницу въ решете.

Самое бо сіе общителное[602] житіе едиными точію заповедми Христовыми подаетъ усердіе иноку на всякое дело, емуже и сопротивляется сатана, самолюбію и пристрастію не могущу вместитися зде, еже[603] на- силствуют и поджогу вражію пріемлютъ преходити от дела в дело и от попеченія в попеченіе, всякому страстному живущу[604] о себе единому.