«Многа бо добродетелна деланіа, но — отчасти суть, сердечьнаа же молитва всякому благу источник /л. зо/ и, якоже сады, душю напаа- ет», — рече Григоріе Синаит. И се, блаженый сей, всех отець духоносных объемъ списаніа, последуа прочим, о молитве повелевает при- лежно попеченіе имети, всех помыслъ ошаяся в ней, аще мощно, не точію злых, но и мнимых благых. «Безмолвіе бо, — рече, — отложеніе домышленіемъ до времене, да не, внемля сим яко добремъ, болшее погубиши», — и искати въ сердци Господа, еже есть «умом блюсти сердце въ молитве и внутрь сего всегда обращал* зоо*./тися», — якоже рече Сімеонъ Новый Богословъ.

Есть же сіе деланіе, рече, — еже умъ блюсти въ сердци кроме всех помыслъ — ненавыкшим отнюдь нужно, не токмо новоначалным, но и косневшим делателем, иже и еще сладость молитвы от действа благодати внутрь сердца не пріяшя и не удержашя. И отъ искуса же знаемо есть сіе, яко немощным и еще отнюдь жестоко сіе деланіе и неудобно мнится. Егда же кто обрящет благодать, тогда безтрудно и съ любовію /л. зі/ молится, утешаем от благодати. «Егда бо пріидет действо молитвы, тогда въистинну то дръжит умъ у себе и веселить и от плененіа упраждняет», — рече Сінаит. Того ради претерпевати подобает въ молитве, всех помыслъ отвращаася, донелиже възможно, и не въстая- ти пети до времене. «Въ тръпеніи бо, — рече, — да будет седеніе твое рекшаго ради: “Въ молитве претерпевающе”. И не скоро въстай пре- немоганіа ради болезненаго и уму разумнаго въпитіа». /л. зюв./ И про- роче слово приводит, яко: «Болящей и хотящей родити болезнова- ти», — и святаго Ефрема, глаголюща: «Боли, болезнь болезнено, да.

Если же и после того, как ты помолился, по–прежнему без стыда умножаются они настолько, что невозможно уму блюсти сердце, то устами беспрестанно долгое время говори молитву, твердо и терпеливо. Если же разленение и изнеможение овладевают тобою, призывай Бога на помощь и понуждай себя сколько есть сил, молитвы не прекращая, и тут уж обязательно отойдут все они, Божией помощью отгоняемые. Когда же утишится ум от помыслов, вновь сердцу внимай и твори молитву душевно, или умственно.

«Много ведь дел добродетели, но все они частичны, сердечная же молитва — источник всякого блага и, как сады, душу напояет», — сказал Григорий Синаит. И вот, этот блаженный, всех духоносных отцов охватив сочинения, последуя прочим, повелевает иметь прилежное попечение о молитве, от всех помыслов удерживаясь в ней, если можно, не только злых, но и мнимых благих. Ибо «безмолвие, — сказал он, — есть отложение размышлений до времени, чтобы, внимая им как добрым, ты не погубил большее», — не перестал искать в сердце Господа, то есть «умом блюсти сердце в молитве и внутрь него всегда обращаться», — как сказал Симеон Новый Богослов.

Дело же это, сказал он, — сохранять ум в сердце вне всех помыслов — непривычным в высшей степени трудное, — не только новоначальным, но и имеющим опыт делателям, которые сладости молитвы от действия благодати внутри сердца еще не приняли и не удержали. И по опыту это известно, — что немощным это делание кажется в высшей степени тяжелым и неудобоисполнимым. Когда же кто обретает благодать, тогда без труда и с любовью молится, утешаемый благодатью. «Ибо когда приходит действие молитвы, тогда воистину оно держит ум у себя, и веселит, и от пленения избавляет», — сказал Синаит. Того ради подобает быть терпеливым в молитве, от всех помыслов отвращаясь доколе возможно, и не вставать петь до времени. Ибо «в терпении, — сказал он, — да будет сидение твое, следом за сказавшим: “В молитве претерпевая” (ср.: Кол. 4, 2). И не скоро вставай из- за болезненного изнеможения и умственного в разуме вопля». И он приводит слова пророка: «Как болеющая, когда приближаются роды, испытывает боль» (ср.: Ис. 26, 17), — и святого Ефрема,[174] говорящего: «Боли болезнь болезненно, да минуешь суетных болезней болез- мимо течеши суетныхъ болезней болезни». И повелевает, преклонився рамены и главою боля, многажды терпети, съ желаніемъ призывая на помощь Господа Ісуса, доле понича и умъ въ сердце събираа, аще убо и отверзеся, рече. И самого Господа глаголъ приводит, яко: «Нужно, — рекша, — царство небесное, и нужници въсхыщают е». Ну/л.32/жу еже о сих тъщаніе и болезнь показавша Господа глаголеть. «Егда же, тужа, — рече, — изнеможеть умъ, зовы, и тело, и сердце възболит зелным и тяжкымъ[175] призываніемъ Господа Ісуса, тогда въ пеніе по- пущати его, якоже ослабу малу и упокоеніе подаа ему». Сей, рече, чинъ изящен и ученіе премудрых. И аще наедине, или съ учеником, — повелевает творити тако[176]. «Аще же верна, — рече, — ученика има- ши, онъ убо псалмы да глаголет, ты же сердцу внемли». Мечтаній же зрака и образа ви/л згоб./деній не пріемли никоегоже, да не прелщенъ будеши. «Мысленаа же пареніа бывают, егда и умъ стоит в сердци и действует молитву, — рече, — и ни единому сіа покаряются, разве съвръшеным въ Дусе Святе, — еже не парити доспевшим о Христе Ісусе». И се убо сей преподобный глаголеть, яко сам от искуса ра- зумевъ сих, — въсе тъщаніе о молитве творити, и мало псалмы належаніа раді уныніа, и тропаря покааны безпесно, по словеси Лествичника, яко «не въ/л зз/споют сицевіи». «Довлеетъ бо имъ сер- дечьнаа болезнь въ веселіе, яже о благочестіи бываемаа, — якоже рече святый Марко, — и теплота духовнаа, къ радости и утешенію тем даема». Повелевает же «Трисвятое» глаголати на всяко пеніе і «Алилуіа» повсегда, по чину древних отець, Варсануфіа, и Діадоха, и прочихъ.

А еже иногда, рече, уставъ деланіемъ полагаа час молитися, час чести, час пети, и тако день преходити, — сіе добре, рече, противу времени, и мере, и силе когождо подви/л ззы5./зающихся. И сих убо на произволеніи положи, или тако хранити, или неотступное съдержа- ние блюсти — еже есть всегда в деле Божій быти.

Егда же благодатію Божіею усладітся молитва и действует въ сердци, наипаче повелевает прилежати ей. «Аще бо, — рече, — видиши ни». И повелевает, преклонив плечи и с головной болью, долго терпеть, горячо призывая на помощь Господа Иисуса, долу поникнув и ум в сердце собирая, если только оно отверзлось, сказал он. И самого Господа изречение приводит, сказавшего, что «Царство небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). Усилием, говорит он, Господь назвал старания и боль ради него. «Когда же, утомившись, — сказал он, — изнеможет взывающий ум, и тело и сердце заболят от напряженного и частого призывания Господа Иисуса, тогда можно отпустить его попеть, чтобы дать ему маленькое послабление и отдых». Этот, сказал он, порядок изящен и есть учение премудрых. И наедине ли ты, или с учеником, — повелевает он делать так. «Если же есть у тебя, — сказал, — верный ученик, пусть он читает псалмы, а ты внимай сердцу». Зрительных же мечтаний и образных видений не принимай никаких, да не будешь прельщен. А «мысленные парения бывают, и когда ум стоит в сердце и совершает молитву, — сказал он, — и никому они не покоряются, разве только совершенным в Духе Святом, достигшим способности не парить о Христе Иисусе». И вот что рекомендует этот преподобный, как сам по опыту уразумевший, — со всем тщанием творить молитву, и читать немного псалмов из‑за нападения уныния и тропари покаянные беспесенно, по слову Лествичника: «Да не воспоют таковые». «Ибо достаточно им сердечной болезни для веселия, бывающего о благочестии, — как сказал святой Марк,[177] — и теплота духовная, для радости и утешения тем даваемая». Повелевает же Григорий Синаит и «Трисвятое» говорить при всяком пении, и «Аллилуйя» всегда, по чину древних отцов, Варсонофия, Диадоха[178] и прочих.

А что иногда, сказал он, по уставу деланий полагается час молиться, час читать, час петь, и так проводить день, — это хорошо, сказал он, если соответствует времени, мере и силе каждого из подвизающихся. И он предоставил вольному выбору, или следовать этому, или блюсти неотступное удержание ума, то есть всегда быть в деле Божием.

Когда же благодатью Божиею усладится молитва и начнет действовать в сердце, он повелевает особенно прилежать ей. «Ибо если, — действующу молитву въ твоем сердци и не престающу двизатися, да не оставиши ю никогдаже и въстанеши пети, аще не по смотренію оставит тя». Бога бо внутрь оставль, /л. за/ изъвну призывавши, отъ вы- сокых къ нижним прекланяася. Но и млъву твориши ей, и ум смущае- ши от тишины его. Безмолвіе бо по имени его наречено есть — еже въ смиреніи и тишине иметі е. Богъ же смиреніа есть, молвы и вопля вышши. Неведущим бо молитву, иже есть «добродетелем источникъ», по Лествичника словеси, напаяющи сіа, якоже сады душевныа, подобает много пети и без меры и присно въ различіи многых быти. Ино же есть дела/л.^об./ніе безмолвіа, и ино — общаго житіа. Всяка убо мера изящна, по премудрых. Тем же долъжно есть в меру пети, якоже рекошя отцы, множае упражняася на молитву; разленившу же ся, пети или прочитати деателнаа житіа отчьскаа. Не требует бо корабль гребла, ветрила ветру потяжущу и преносящу море страстное, но сто- ащу, греблы или корабицем превозитися.

Къ предлагающим же святыа отца любопренне, или зде /л. зь/ некых, яко всенощное творяху[179] стоаніе и непрестанное пеніе, повелевает отвещавати от Писаніа сице: «Не всехь вся съвершена скудости раді тщаніа и изнеможеніа силы. Но малаа убо въ великыхъ не всяко мала, великаа же в малых не всяко съвершена. Не вси бо всегда делатели, ныне или древле, той же путь шествовашя или до конца удръжашя». О сущих же въ предспеаніи и доспевших въ просвещеніе рече: «Сіи не требуют глаголати /л. зьов./ псалмы, но молчаніе и нескудну молитву и виденіе. Сіи бо съ Богомъ съвъкуплени суть, и несть им требе отторгнута умъ свой от Него и вложити въ смущеніе. Прелюбы бо деет умъ таковых, аще отступит от памяти Божіа и въ худейших вещех рачителне емлется».

Святый же Ісаакъ, о сих высочайшаа пиша, поведает сице. Егда им бывает неизреченнаа она радость, и молитву отъ устъ отсецает, престанут бо, рече, тогда[180] уста и язык и сердце, иже помыслом /л. зб/ хранитель, и ум, чювством кормникъ, и мысль, скоролетящаа птица и бе- студнаа, и не ктому имат мысль молитву, ни движеніе, ни самовлас- тіе, но наставленіемь наставляется силою иною, а не наставляет, и плененіемъ съдръжится в час онъ, и бывает въ непостижных вещех, идеже не весть. И глаголеть сіе ужас и виденіе молитвы, а не молит сказал он, — ты видишь, что молитва действует в твоем сердце и не прекращает движения, да не оставишь ее никогда и не встанешь петь, если только, по смотрению Божию, она не оставит тебя». Ибо, оставив Бога внутри, призываешь Его извне, преклонившись от высшего к нижнему. Также и смятение («молву») создаешь для нее, и ум смущаешь, нарушая его тишину. Безмолвие названо ведь так по ее, «молвы», имени, — чтобы в смирении и тишине иметь его. Богу же ближе смирение, высшее смятения («молвы») и вопля. Ибо незнающим молитвы, каковая есть «источник добродетелей», по слову Лествични- ка,15 напояюілий их, словно сады душевные, подобает много петь и без меры постоянно пребывать в различных делах. Иное ведь делание в безмолвии, и иное — в общем житии. Всякая же мера хороша, по словам премудрых. Так что петь должно в меру, как сказали святые отцы, больше же упражняясь в молитве; а разленившись — петь или читать подвижнические жития отцов. Не требуются ведь кораблю весла, когда ветер натягивает паруса и переносит его через море страстей, а если он стоит, приходится с помощью весел или лодкой переправляться.

Указывающим же по любопрению на святых отцов или здесь на некоторых, что они совершали всенощное стояние и непрестанное пение, Григорий Синаит'повелевает отвечать от Писания так: «Не у всех все совершенно по недостатку усердия или из‑за изнеможения силы. Но малое у великих не всегда мало, великое же у малых не всегда совершенно. Не все ведь всегда делатели, ныне и в древности, тем же путем шествовали или до конца удержались». О преуспевающих же и достигших просвещения он сказал: «Этим требуется не произнесение псалмов, но — молчание, неослабная молитва и созерцание. Ибо они соединены с Богом, и им не требуется отторгать свой ум от Него и ввергать в смущение. Прелюбодействует ведь ум таковых, если отступает от памяти Божией и любовно берется за худшие вещи».

Святой же Исаак, говоря о них высочайшее, рассказывает следующее. Когда у них бывает эта неизреченная радость, и молитву от уст она отсекает, ибо замолкают тогда, сказал он, и уста, и язык, и сердце, помыслов хранитель, и ум, кормчий чувств, и мысль, скоролетящая и бесстыдная птица, и больше не имеет мысль ни молитвы, ни движения, ни своей власти, но наставлением наставляется силою иною, а не сама наставляет, и в пленении содержится в то время, и бывает в непостижимых вещах, а где, не знает. И называет он это ву. И не молитвою молится умъ, но превыше молитвы бывает. И въ обретеніи лучшаго молитва оставляется, и въ /л. збоб./ изступленіи бывает, и ни хотеніа имат чего и, по словеси апостолову, «аще въ теле или вне тела», не весть. Молитву убо именова семя, сіе же — рукоя- тіемъ взятіе, идеже неизреченным зреніемъ дивится жняй: како от худых и голых зернъ, иже сея, сице ядри класове пред ним вънезаапу прозябошя. Молитвою же нарицаютъ отцы, понеже от молитвы имат вину и въ время молитвы дается святым сіе неизреченное дарованіе. И, якоже хотятъ, творят явленіе тоа, да /л. з7/ утвердять душевныа помыслы. Именъ же еа известне никтоже весть. Вънегда убо действом духовным двигнется душа къ онем божественым и подобна Божеству уставлена будет непостижным съединеніемъ, и просветится лучею высокаго света въ своих движениихъ. И внегда сподобится ум почю- вати будущаго блаженъства, и себе забывает, и всех сущих зде, и не ктому възъимат движеніе в чем. И инде глаголеть, яко въ время молитвы въсхыщается /л. з7об./ умъ вне хотеніа въ мысли бесплотных, въ яже убо не повелена бышя чювъства сказати та. Въжизается вънеза- пу в тебе радость, умолцающіа языкъ въ неуподобленіи пищи его. Кипит из сердца присно сладость некаа и привлачить человека всего изъ всего неощутне на время и время. Нападает въ все тело пища некаа и радованіе, якоже языкъ плотскый не может сіа изрещи, дондеже вся земнаа пепелъ и уметы вменит в памяти сей. И егда, рече, найдет че- ловеку она пища, буаю/л м/щи въ всем телеси его, сице непщует си- цевый въ онъ час, яко несть ино что Небесное царство, точію се.

И пакы инде глаголет: «Обретый радость о Бозе не токьмо на страсти не призрит, но ниже на свой живот обратится: любовъ Божіа слад- чайши живота, и иже по Бозе разум сладчайши меда и съта, от Негоже любовъ ражается». Но сіа суть неизреченна и неизглаголанна, якоже глаголеть Сімеон Новый Богословъ: «Кый языкь изречет? Кый же ли умъ скажет? Кое слово из/л. моб./глаголеть? Страшно бо, въистину страшно и паче слова: зрю свет, егоже миръ не имат, посреде келіа на одре седя. Внутрь себе зрю Творца миру, и беседую, и люблю, и ямъ, питаяся добре единым боговиденіемь, и съедінився Ему, небеса пре- въсхожу. И сіе вем известно и истинно. Где же тогда тело, не вемъ».