И долгое время так учил он и многих увещевал оставить суетное пермское идольское заблуждение и веровать в Господа нашего Иисуса Христа, и те дали обет креститься. Хотя прежде они устремлялись на него с яростью и гневом, — благодаря кротости его смирялись. Хоть раньше нападали на него для убийства, с дубинами, — от добрых слов его и священного учения его превращались в кротких, становились тихими и мирно разговаривали, расходясь, не причинили ему никакого зла, а многие из них крестились. И так мало-помалу умножалось стадо Христово и постепенно христиан прибывало. Постепенно, сказано, и город строится. Прочие же остались некрещеными. Имели они, однако же, всегдашний обычай собираться вместе и сходиться в одно место — или пермяки приходили к нему в ту новую поставленную церковь, о которой выше сказано, или же он к ним в какое-нибудь условленное место для споров и прений. Однако с тех пор, как была создана церковь, в нее каждый день стали приходить и некрещеные пермяки, не на молитву еще зачастив, не ради жажды спасения или молитвы прибегая, а желая увидеть красоту и величие церковного строения. И стояли, наслаждаясь увиденным, и затем уходили. А расходясь, неверные между собой говорили друг другу: «Велик, должно быть, этот Бог христианский, и видим, и думается нам, что разорит он и древние храмы, и старые жертвенники богов наших, ибо не можем мы словесно противостоять тому игумену, что недавно пришел из Москвы. Если не силой и притеснением, то, покарав побоями и нанеся ему многочисленные раны, прогоним его, и таким образом будет изгнан из земли нашей, чтобы вся наша земля не исполнилась его учения. Однако же у него дурной обычай: не начинать схватки первым, чего мы всегда только и ожидаем от него. Но он не делает этого, а, наоборот, ждет от нас начала боя, и потому мы с ним не скоро сразимся. Если бы первым осмелился поднять руку, то давно бы мы его, растерзав, разорвали, и быстро была бы взята от земли жизнь его и «память его с шумом». Но поскольку он наделен долготерпением, мы не знаем, что с ним делать».

Тогда стало очевидным, что люди разошлись и разделились. И случилось народу раздвоиться на две части, и одна называлась новокрещеными христианами, а другая часть прозывалась неверными идолослужителями. И не было между ними согласия, но распря, и не было мира, но разногласие. Потому идолослужители ненавидели христиан и не любили быть с ними вместе. Как сказал апостол Павел: «Что общего у света с тьмой; или какая общность у верного с неверным; или какое общение у церкви с идолами; или какое согласие истины с беззаконием?» Вот потому, как прежде было сказано, идолослужители ненавидели христиан и не переставая хулили и бранили преподобного и новокрещеных христиан, ругаясь и гримасничая, и дразня, и вредя. А поскольку узнавали, что христиан становится все больше, постольку разъярялись на них и не давали им жить спокойно, причиняли им беды и немалые обиды. Видя это, преподобный не в силах терпеть, как досаждают христианам, много печалился об этом и часто со слезами молил Бога-человеколюбца денно и нощно, чтобы обратил он их от идольского соблазна к истине.

И еще как-то, спустя несколько дней, собрались наиболее жестокие пермские мужи, люди неверующие и множество еще некрещеных. Среди них многие — волхвы, а другие — кудесники, иные же — чародеи и прочие их старцы, которые стремились уничтожить веру христианскую и подолгу спорили с ним, вводя в соблазн, хваля свою веру, хуля и порицая веру христианскую. И делая это часто, они ему досаждали, противились ему в вере. Стефан же Божьей благодатью и своим умением брал над всеми ними верх. Хоть и много было вопрошений, хоть и большой между ними спор был, но все были им побеждены. Ибо, наставляя, привел им много изречений из святых книг, из Ветхого и Нового Завета и, одолев, посрамил их. И потом еще многократно бывали они им побеждены, и с тех пор более никто и нигде с ним не смел спорить о вере. Ибо всем им заграждал он уста и обличал возражающих, и давал отповедь спорящим дивный сей муж, чудесный дидаскал, исполненный мудрости и разума, который смолоду изучил всю мирскую философию, книжную мудрость и искусство грамматики, впоследствии же за доброе исповедание и чудесное наставление его, за его выдающееся учение дан был ему дар благодатный и слово разума и мудрости. Как Спаситель сказал в святом Евангелии: «Потому всякий книжник, наученный царствию небесному, подобен домовитому человеку, который выбирает из своих сокровищ старое и новое». Так и Стефан из старых и новых книг — из Ветхого и Нового Завета — подбирал слова, поучая, вразумляя, наставляя, обращая, заботясь о людях заблудших, желая их освободить от пут дьявольских и прелести идольской. Ибо того ради и терпел он от них ежедневно, сильно страдая, утвержденный верою в таковых подвигах, искушениях и бедах, как твердый камень, молясь Богу, творя молитвы и пост, алкая и жаждая, желая спасения Перми, претерпевая от них много обид и не сердясь на них за все случившееся с ним. Не оскорбился, не возроптал, не будучи малодушным и не помня зла, но еще более усердствовал в любви для спасения их, желая их обращения, всех поучая и наставляя, моля и успокаивая: старцев их — словно отцов, людей среднего возраста — словно братьев, юных и малых детей — словно чад своих.

И тогда собрались все вместе пермяки, живущие в земле той, от мала и до велика, и крещеные, и некрещеные, потому что были они в удивлении, и начали говорить промеж себя: «Слышали ли, братья, слова того мужа, который пришел из Руси? Видели ли терпение его и чрезвычайную его любовь к нам? Как среди таких притеснений не ушел отсюда — а мы показали ему большое пренебрежение и неповиновение! И не разгневался на нас за это, и ни единому из нас не сказал худого слова, не отвернулся от нас, не бранился, не дрался с нами, но с радостью терпел все это. Он послан Богом нам на жизнь и на спасение. И то, о чем говорит, — царство небесное и мука вечная, и отмщение, и воздание каждому по делам — если бы это не так было, не стал бы он этого терпеть. Но — и кумирни наши разорил, и богов наших сравнял с землей, и не смогли они ему повредить. Воистину, он — раб великого и «живого Бога, который сотворил небо и землю», и все те слова, что были им произнесены, истинны. Но пойдемте, наконец, уверуем в Бога, которого Стефан проповедовал, и скажем ему: «Слава тебе, небесный Боже, пославший нам своего слугу, чтобы спас нас от дьявольского заблуждения»«. Тогда захотели креститься некрещеные пермяки, и собралось к нему много людей, народ: мужчины, женщины и дети, как бы на поучение. А он, увидев их, идущих на крещение, весьма их обращению обрадовался и с радостным сердцем и с усердием принял их и, отверзши уста свои, снова учил их по обычаю. И многое рассказал им о Боге и о законе его, и о христианской вере, и о жизни, и о смерти, и о Страшном Суде, и о «воздаянии каждому по делам его», и о страшных и грозных муках, и о жизни вечной, приводя их к знанию, произнося слова святого Евангелия и божественных апостолов, и богогласных пророков и препобных и богоносных отцов. Они же вдоволь послушали учения его и с радостью приняли проповедь его, и с готовностью поверили словам его. Ибо Бог, милосердный человеколюбец, своею благодатью открыл им ум и «очи сердечные» для спасения, и все ему били челом, припадая к его ногам, прося святого крещения и знамения Христова. Он же, знаменовав их, каждого из них своей рукой перекрестив и огласив, и сотворив молитву, и благословив, отпустил каждого из них с миром восвояси, наказав им ежедневно ходить в святую церковь Божью, а оглашенным приходить к оглашению, и каждый день творил о них молитву. И через положенное краткое время, вдоволь помолившись о них, обучив их православной христианской вере, с женами их и детьми крестил их во имя Отца и Сына и Святого Духа и научил их пермской грамоте, которую к тому времени создал.

Да всем им, новокрещеным мужам, и юношам, и отрокам, и маленьким детям наказал учить грамоту, Часослов в точности, и Осьмогласник, и псалмы Давидовы, и все прочие книги. Из обучающихся грамоте, тех, кто научился читать святые книги, он выбирал одних — для поставления в попы, других — в дьяконы, а иных — в иподьяконы, чтецы и певцы, перелагая и переводя им службу, уча их писать пермские книги; и сам, помогая им, переводил русские книги на пермский язык и передавал им. И так с тех пор друг друга учили грамоте и, переписывая с книги книгу, умножали их, пополняя их число. Видя это, преподобный радовался душой и не переставал благодарить Бога день и ночь, моля о спасении и об обращении людей, постоянно людей уча для того, чтобы стадо Христово росло и умножалось день ото дня, а неверных стадо умалялось бы и убывало, и оскудевало. И так с Божьей помощью, благоволением и содействием, поставил он и другую святую церковь — хорошую и чудесную, ранее упомянутого и указанного вида — и в ней поместил иконы и книги; да и третью церковь на ином месте создал. И так было ему угодно поставить не одну церковь, а много, поскольку новокрещеные пермские люди жили не в одном месте, но здесь и там, одни ближе, другие дальше. Поэтому ему и понадобилось ставить разные церкви в разных местах, по рекам и селеньям, где каждой и подобало быть, по его разумению.

И так святые церкви в Перми создавались, а идолы сокрушались. Какое рвение проявил преподобный против болванов, называемых кумирами, как возненавидел он их за великую их мерзость! И лютой ненавистью их возненавидел, и полностью их ниспроверг, и идолов попрал, кумиров сокрушил, с землей сравнял их богов, которые суть болваны высеченные, изваянные, выдолбленные, резьбой вырезанные. Все окончательно низверг и топором их посек, и пламенем их пожег, и огнем их испепелил, и без остатка истребил их. Сам со своими учениками, не ленясь, обходил леса и по селеньям расспрашивал, и в домах разыскивал, и в лесах находил, и в станах обретал, и здесь и там — всюду находил их, пока все кумирни не уничтожил и до основания не искоренил их, и ни одна из них не уцелела. А что было повешено возле идолов — или как кровля над ними, или как жертвоприношение, или принесенное им как украшение, или шкуры соболей, или куниц, или горностаев, или ласок, или бобров, или лисиц, или медведей, или рысей, или белок — все это, собрав, в один сарай сложил и предал огню. Идолов же сначала ударял обухом в лоб, а потом раскалывал их топором на мелкие поленья и, разведя огонь, и то и другое сжигал на огне — кучу с куницами и кумира вместе с ними. В свое же владение этих ценностей не брал, а все сжигал огнем, говоря, что это достояние лукавого. И этому очень удивлялись пермяки, говоря: «Почему он не брал все это для своей пользы, почему не искал себе в этом выгоды, почему отверг и пренебрег стольким имуществом, почему бросил и потоптал ногами столько богатства?» И сказали они друг другу: «Поистине, это Божий раб, это Божий угодник, поистине, он послан Богом для нашего спасения, и все это он делает Бога ради и нашего ради спасения, а не для своей выгоды или владения сокровищами, и делает это ради утверждения христианской веры, а не ради своей прибыли, корысти и стяжания, как сказал апостол: «Ища не своей пользы, а пользы многих, чтобы спаслись» — о чем и говорил, что это надо делать и учить этому <других>«. Ибо запретил преподобный своим ученикам и прислуживавшим ему отрокам, не велел ничего совершенно брать из кумирен — золотого ли, серебряного, меди, железа, олова или чего иного и прочего из уже названного.

Были в Перми кумиры разнообразные — одни большие и малые, другие средние, а иные знаменитые и прославленные и многие прочие. И кто может исчислить их? Одним кумирам редко кто молился, им мало воздавали честь, других же почитали многие не только ближние, но и дальние селенья. Были у них некоторые кумиры, к которым приходили издалека, и из дальних мест приносили дары — и в трех днях, и в четырех, и в неделе пути живущие — со всяческим усердием присылали подношения и дары. И как могу описать их поступки? Ведь бесы, овладев разумом и волей Перми, наполнили всю страну и землю ту идольским обманом. Это было у них от большого невежества, незнания и темноты. Так и существовали весь свой век изо дня в день, и в таком обмане жили все дни своей жизни, пока не посетил их свыше наш Спаситель милостью своей и не поставил угодника своего Стефана, вдохнул в него свою благодать, которой и просветил их. <...>

В один из дней пермяки пришли к нему и спросили его, говоря: «Молим тебя, добрый наш учитель и наставник правоверия, скажи нам, почему ты загубил столько богатства — всего вышеназванного, находившегося в наших кумирнях, — и пожелал лучше огнем сжечь, чем взять себе в казну или в свою ризницу для нужд своих или учеников, что с тобою, как сказано: «Ибо достоин работник платы своей»«. Отвечая на это, сказал им преподобный: «Разве не слыхали вы божественного апостола Павла, говорившего ефесянам: «Помните, — сказал, — что три года день и ночь я не отдыхал, со слезами уча и наставляя каждого из вас». И еще: «Ни серебра, ни золота, ни одежд, ни иного имущества — ничего не захотел: сами знаете, что потребностям моим и находящихся со мною послужили руки наши; во всем показал вам, что, так трудясь, должно поднимать немощных: ведь давать — большее благо, чем брать»«.

О прении с волхвом

Пришел однажды некий волхв, старец-чародей, лукавый предсказатель, знаменитый кудесник, глава волхвов, старейшина знахарей, начальник отравителей, всегда занимавшийся искусством волхвования, будучи ревностным служителем колдовского наваждения. Имя ему — Пан-сотник, которого некрещеные пермяки издавна почитали более всех иных колдунов, называя его своим наставником и учителем, и говорили о нем, что его волхвованием держится Пермская земля и что идольская вера утверждается учением его, который был вполне неверным, некрещеным, всегда ненавидел христианскую веру и не любил христиан. Некрещеным же и неверным пермякам не велел веровать и креститься, желающим же веровать препятствовал и запрещал, веровавших же и крестившихся совращал. Если пойдя куда-то он встречал неких пермяков-христиан, новообращенных и новокрещеных, но еще не твердых в святой христианской вере, он начинал их совращать и расслаблять их старым своим учением, ложным и суетным, и многими словами волшебными и чародейскими старался их уговорить. Если же кого не мог словами и своими возражениями переспорить и прельстить, то привлекал их лаской и подкупом — ибо иначе не мог никого переманить из веры христианской, кроме как за плату и подачку; ибо кого словами многажды не мог уговорить, того подкупом хотел одолеть. Было его учение исполнено всяческой хулы и ереси, и вреда, и неверия, и кощунства, и смеха, приличествующего детям.

Услышав это, преподобный весьма огорчился и очень опечалился, ибо было ему это не любо, «потому что, — сказал, — все, что я созидаю, он, напротив, разрушал». И многократно спорили они об этом между собой, и не была беседа их ровной. И не было конца речам его, ибо один другому не покорялся, тот же этому не повиновался, и тот того не слушал, и этот этого неразумным называл, и расходились несогласными, поскольку тот хвалил свою веру, а тот — свою, один не принимал преданий этого, а другой отвергал обычаи того. Но кудесник, часто приходя, — иногда тайно, а иногда явно — совращал новокрещеных людей, говоря: «Мужи, братья пермские, отеческих богов не оставляйте и о жертвах им и требах не забывайте, и старые обычаи не отвергайте, старой веры не бросайте. Как поступали отцы наши, так и поступайте. Меня слушайте и не слушайте Стефана, недавно пришедшего из Москвы. А от Москвы что хорошего может быть нам? Не оттуда ли к нам идут тяготы, дани тяжкие и насилие, управляющие, сборщики податей и надсмотрщики? Потому не слушайте его, но лучше послушайте меня, желающего вам добра. Я же вашего рода и одной с вами земли, одного рода и одного племени, одного колена и одного народа. Следует вам меня больше слушать: я давний ваш учитель, и подобает вам меня, старца, что вам как отец, слушать более, чем того русина, да еще и москвитина, меньшего меня и ростом, и летами, юного возрастом, а по годам годящегося мне в сыновья или внуки. Потому не слушайте его, а меня слушайте и мое предание храните и крепитесь, чтобы не были побеждены, а, наоборот, победили бы его». Новокрещеные же люди, отвечая, сказали: «Не победили мы, старче, а, напротив, были совершенно побеждены. И боги твои, называемые кумирами, в падении низверглись и не восстали, «низвержены были, и не могут подняться», «они повергнуты были и пали, а мы встали и стояли прямо», «сеть их порвалась, и мы были избавлены. И ныне помощь наша от Господа, сотворившего небо и землю». Не можем мы противиться Стефану, его мысли и мудрости, с которой он говорил, когда крепко боролся с нами словами евангельскими, апостольскими, пророческими, особенно же — отеческими и учительными. И были мы побеждены его словами и пленены его учением, и словно сражены его любовью, и «словно стрелы вонзились в нас», и, словно сладкой стрелой, были мы уязвлены утешением его. Потому-то мы не можем и не хотим ослушаться его или противиться, ибо не можем восстать против истины, а поступим по истине». Кудесник же сказал: «Вижу, однако, что нет в вас разума, слабы вы и очень невежественны, и боязливы, и маловерны. Я же против него крепко вооружусь и принесу мольбы своим богам, принесу им жертвы и нашлю на него чары, и напущу на него многих своих богов, и те изгонят его, и сокрушат его, и устрашат его. И так изгнан будет он от лица моего. Когда же одолею его, тогда всех вас привлеку к себе вновь в прежнюю веру свою». Христиане же, посмеявшись над ним, сказали: «Безумный старец, зачем ты напрасно похваляешься победить истинного раба Божия? Ведь этот Стефан и богов ваших с землей сравнял, и не смогли они повредить ему, тому, кто, сняв со знаменитых кумиров покрывала, побросал их своему служке по имени Матвейка, и тот сделал из них нижнее платье, онучи и штаны, и износил их без ущерба и вреда. Сделал он это не ради прибыли, но отдал указанному Матвейке на поругание идолов. Был же он прежде нашего рода <и веры>, и пермяк, а потом уверовал и крестился, и был его учеником. И не могли ему причинить зла. Если они даже ученику не могли навредить, то тем более — учителю. Вот таким образом мы лучше понимаем — и познали, и поверили — что суетны и немощны, и ложны боги твои. Защитят ли тебя те, что себя не смогли защитить? Потому-то мы отступились от идольского заблуждения и отрекаемся от идольской лжи. И еще скажу: «Отрекаемся от сатаны и всех дел его, и всех ангелов его, и всех служащих ему, и всего срама его», «и дали обет Христу», и поскольку во Христа крестились и его знамением знаменовались, то и веруем во единого Бога Отца и Сына и Святого Духа, во Святую Троицу, как и содержит предание соборной апостольской церкви. Еще исповедуем единое крещение во оставление грехов и чаем воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь. Отчего же ты, старец-чародей, минуя голову, пришел к ногам? Если ты силен в словах, то спорь с ним, а не с нами. Если же не можешь, то зачем нас смущаешь и беспокоишь? Отойди же и не соблазняй нас. Да будет тебе известно, что «не входишь в овчий двор через двери, а с другой стороны прокрадываешься с воровскими речами и разбойничьим обличьем». «Ибо мы овечки словесного стада» и «голос своего пастуха знаем и его повеления слушаемся, и за ним следуем. За тобой же, чужим, не идем, а бежим от тебя, ибо не знаем чужого голоса»«. Волхв же удалился в гневе, сказав: «Вы младоумны и скудны разумом. Поэтому тот игумен и перехитрил своим коварством вас, таких же глупцов, как и сам: обрел также и вас как совершенно себе подобных. Мне же не может он строить козни, ибо я скоро низложу его».

И был этот кудесник лютым врагом преподобного и злым ратоборцем, великим неукротимым противником и воителем, хотевшим разрушить веру христианскую. И люто, многократно смущал веровавших, постоянно спорил с ним, часто противостоял ему в вере, как прежде Анний и Замврий в Египте противились Моисею. <...> И так этот злой волхв, чародей-кудесник, сильно возгордился, произносил хулу на раба Божия и Бога, порицал и унижал христианскую веру и поносил евангельскую проповедь, и в гневе говорил людям: «Я не боюсь сопротивления и суесловия вашего дидаскала Стефана и учеников его и выступаю один против всех. Ни во что не ставлю то, что они говорят. Хоть и считают себя мудрыми, я же думаю, что быстро низложу их, и они падут, как листья, колеблющиеся и дрожащие от ветра. Ибо не могут стать предо мной и не вынесут пред лицом моим появиться, но будут, словно воск, приблизившийся к большому пламени и тающий, — а не то чтобы посмели словесно со мной сразиться в гаданиях и спорах, и состязаниях». А Божий человек Стефан, укрепясь Божьей благодатью, сказал волхву: «О обманщик и глава разврата, вавилонское семя, халдейский род, хананейское племя, мрачное чадо темной тьмы, пентаполиев сын, внук лживой египетской тьмы и правнук уничтоженного столпотворения! Послушай, так говорит пророк Исайя: «Горе поящему ближнего своего мутной смесью». А вот так говорит пророк Давид: «Что хвалишься злобою, сильный? Всякий день беззаконие, и неправду замышляет язык твой, подобный острой бритве; ты содеял обман, возлюбил зло более блага; вместо того чтобы говорить правду, возлюбил слова гибельные, лживый язык. За это вконец сокрушит тебя Бог, исторгнет тебя и корень твой из земли живых»«. <...> Колдующий же шаман сказал: «Боги наши хоть и были поруганы тобою, но смилостивились и не погубили тебя. Если бы они не имели милосердия, то давно бы тебя сокрушили и повергли. И поэтому пойми, что они добры и милосердны и что наша вера много лучшей вашей веры. Потому что у вас, у христиан, один Бог, а у нас много богов, много помощников, много поборников. Потому они дают нам добычу и все то, что в водах, и то, что в воздухе, и в болотах, и в дубравах, и в борах, и в лугах, и в зарослях, и в чащах, и в березнике, и в сосняке, и в ельнике, и в перелесках, и в прочих лесах, и все, что на деревьях: белок ли, соболей ли, куниц ли, рысей ли — и всю прочую добычу нашу, часть которой ныне достается и вам.

Не нашей добычей обогащаются и ваши князья, и бояре, и вельможи. В нее облачаются и ходят, и «кичатся подолами своих одежд», гордясь благодаря простым людям, со столь давних времен живущим в изобилии, многие годы живущим в изобилии и занимающимся промыслами. Не наша ли добыча посылается и в Орду, и доходит до самого того мнимого царя, и даже в Царьград, и к немцам, и к литовцам, и в прочие города и страны, и к дальним народам? И потому еще наша вера гораздо лучше вашей, что у нас один человек или вдвоем многократно выходит на битву сразиться с медведем и, сразившись и победив его, убьет да и шкуру его принесет. У вас же на одного медведя ходит много народа, числом так до ста, а то и двух сотен. И нередко то привезут медведя, добыв, то без него возвращаются, без успеха, ничего не везя, а напрасно трудившись, что кажется нам смехотворным и вздорным. И вот почему еще наша вера лучше: у нас новости быстро доходят. Если что случится в дальней стороне, в ином городе, в тридевятой земле, — если что случится в этот день — в тот же день, в тот же час имеются у нас полные известия, каковые вы, христиане, с трудом можете узнать через много дней и долгое время не знаете. Потому-то наша вера много лучше вашей, что имеем многих помогающих нам богов». Божий же священник, отвечая, сказал ему: «Исповедуя многобожие и признавая многих богов, не тем ли хвалишься, окаянный, чего подобало бы более стыдиться, по сказанному: «Да постыдятся все поклоняющиеся истуканам, похваляющиеся своими идолами?»« <...> Отвечая, кудесник сказал: «В той вере, в которой я родился и воспитывался, и вырос, и прожил, и состарился, в которой пребывал все дни моей жизни, — пусть я и умру в ней, к которой привык и ныне, в старости, не могу от нее отказаться и хулить ее. И не думай, что я тебе так говорю только от себя, но — от всех людей, живущих на этой земле. Думаю, что слова, которые говорю тебе, не только мои, к тебе я словно бы от лица всех пермяков обращаюсь. Разве я много лучше отцов моих, чтобы так поступить? Так ведь прожили наши деды, прадеды и прапрадеды. Я ли окажусь лучше их? Да не будет так ни в коем случае. Скажи же мне, какую истину имеете вы, христиане, что дерзаете так пренебрегать вашей жизнью?» Божий же иеромонах, отвечая, сказал ему: «Послушай о силе нашего Бога и тайне нашей веры». И начал говорить о милосердии Божьем и о его заботе о нас. И так с помощью Священного Писания начав от сотворения мира, от создания твари, то есть от Адама, и до распятия Христова и воскресения и вознесения — и так до конца света.

И пребывали вдвоем наедине, лишь друг с другом в словах состязаясь, весь день и всю ночь, пребывая без еды и без сна, не имея перерыва, не делая отдыха, не предаваясь сну, но постоянно противостояли в споре, противоборствовали словами. И хоть многое <Стефан> высказал ему, казалось, тем не менее, что будто на воду сеял. «Ибо в душу, — сказано, — безумного не войдет мудрость и не сможет укорениться в оскверненном сердце». Кудесник же, хоть и много поучений услышал, но ни одному не верил и не внимал сказанному, и не принимал вышеизложенного, но, выступая против, отвечал, говоря: «Я не верю. Все это мне кажется ложью и вымыслом, и вздором, придуманным вами. И я не уверую, если не испытаю веру».