Дружба (Φιλία), изгнанная своим супругом Красотой (Κόσμος), удалилась из человеческого общества. Сама же Красота, спровоцированная своей служанкой Глупостью (Μωρία), сделала своей любовницей вражду (Έρις). Некий Хозяин, оказавший гостеприимство Дружбе, обращается к своей гостье с ободряющими речами; он доказывает неизменную пользу и необходимость Дружбы среди людей и говорит об обреченности Вражды. Свои соображения он иллюстрирует такими примерами из античной мифологии, как Орест и Пилад, Этеокл и Полиник.

Интересны также у Продрома и короткие юмористические наброски в прозе. Короткий рассказ о неудачном посещении зубного врача под заглавием «Плач, или Врач» интересен мотивами добродушно–иронического отношения к собственной персоне — индивидуализм, до сих пор незнакомый византийской литературе.

Диалог «Амарант, или Влюбленный старик» изображает беседу старого врача, ученого филолога, поэта–комедиографа и некоего Аристовула. Они обсуждают тему, восходящую к новоаттической комедии и миму: стоит ли врачу жениться на молодой девушке Мирилле, дочери садовника. Это дает повод Продрому вложить в уста одного из собеседников назидательную сентенцию: «Насколько ей было бы лучше, обрабатывая с отцом сад, бедствовать вместе с гиацинтами, голодать вместе с миртами, распевать с соловьями и спать под грушами, чем обедать с золотым навозом и ложиться в постель с серебряной грязью» [13]. Существует любопытная, хотя точно и не подтвердившаяся гипотеза, что Продром намекает здесь на придворного врача, Николая Калликла, лечившего Алексея Комнина во время его последней болезни и пользовавшегося репутацией очень ученого человека. Калликл был также и поэтом. Но возможно, что его откровенный сервилизм, которым полны его стихотворения, раздражал более независимого в суждениях и наблюдательного Продрома.

С точки зрения новаторства в творчестве Продрома интересны две вещи: драматическая сатира «Катамиомахия» («Война кошки и мышей») и стихотворный роман «Роданта и Досикл».

«Катамиомахия» представляет собой драматическую пародию- гротеск, построенную отчасти на басенных сюжетах, отчасти восходящую к античному сатирическому эпосу «Батрахомиомахия» («Война лягушек и мышей»). Объект этой пародии до сих пор точно не установлен. Возможно, что она содержала в какой–то мере намеки на социальную борьбу в ту эпоху, когда жил Продром.

Мыши, которым надоели постоянные преследования кошки, объявляют ей войну. Мышиные войска во главе с царевичем Психарпаксом, сыном мышиного царя Креила, вступают в кровопролитную битву с кошкой, царевич гибнет. Развязка пьесы напоминает прием deus ex machina — с крыши падает балка и убивает кошку. По форме «Катамиомахия» представляет собой мастерское подражание греческой трагедии: каждая реплика умещается в одной стихотворной строке, действие начинается прологом в манере Еврипида, вводится коммос с заплачкой, рассказы вестника, в которых и проходит все действие, — в этой статичности сказались законы византийской эстетики, сформулированные еще в VII в. Иоанном Лествичником.

Имя Продрома пользовалось огромной популярностью, и этому обстоятельству обязаны своей известностью произведения многочисленных безвестных поэтов, которые не только подражали Продрому, но и прямо ставили его имя на своих стихах. Из таких подделок наиболее интересен цикл небольших поэмок, дошедший под именем Птохо–Продрома («Продрома–Нищего»), в которых часто трактуется тема бедности и плохого положения византийского ученого, человека интеллигентной профессии, тогда как рядом процветают и благоденствуют горожане–ремесленники. В этих случаях поэты обычно не стеснялись вставлять стихотворные обращения к императору с откровенным попрошайничеством.

Синхронная жанровая параллель к «Катамиомахии» — стихотворная трагедия «Христос–Страстотерпец», наполовину скомпилированная из стихов Еврипида с незначительными переделками, о чем анонимный автор заявляет вначале.

К немногим памятникам византийской драматической литературы относится еще и остроумное подражание «Плутосу» Аристофана, так называемый «Драматион», всего в 120 стихов, произведение Михаила Аплухира, к которому не раз обращались ученые и любители изящной словесности в последующие эпохи. Читая византийскую драматическую литературу, необходимо помнить, что все это предназначалось только для рецитации в небольшом кругу, но отнюдь не для исполнения на сцене, так как со времени

запрещения мимов на Трулльском соборе (692 г.) светские представления в империи отсутствовали.

С именем Продрома связано еще и возникновение важнейшего жанра — стихотворного романа.

Первый опыт переделки позднеантичного романа времен второй софистики, а именно «Любовь Исминия и Исмины» Евматия Макремволита (на основе «Левкиппы и Клитофонта» Ахилла Татия), появляется незадолго до Продрома в прозаической форме. Это стилистическое подражание «Письмам Аристенета». От второй софистики автор унаследовал любовь к экфразам, а христианская эпоха сказалась в нем обилием аллегорий на протяжении всего повествования. В смысле лексики роман этот ближе к пуристическим образцам [14]. По образцу «Эфиопики» Гелиодора Продром написал более четырех тысяч ямбических триметров о приключениях вынужденно разлучившихся влюбленных Роданты и Досикла.

Поэтическая форма была известным прогрессом в общем развитии романического жанра, начиная с античности. Это приближало роман к народному творчеству. Однако роман Продрома явно еще не свободен от книжности: автор злоупотребляет античными реминисценциями и риторикой. В дальнейшем поэтическая форма романа освобождается от этих чуждых элементов и обогащается за счет народной лексики и художественных средств, свойственных народному творчеству.

Примером такого качественно нового византийского романа служит «Дросилла и Харикл» Никиты Евгениана. Несмотря на то, что сюжетная линия в основном заимствована у Продрома, творчество Евгениана нельзя назвать слепым подражанием. В «Дросилле и Харикле» вводятся различные по размерам песни с рефренами, письма, монологи; и в этом лиризме у Евгениана гораздо больше соответствия поэтической форме, чем у Продрома. Роман Евгениана привлекателен еще и своими реалистическими чертами: действие, в отличие от романа Продрома, происходит в деревне, изображаются простые люди, причем автор постоянно подчеркивает их высокую нравственность.