"...Лукавое с дерзостью явилось было в то самое время, когда Николай I должен был воссесть на прародительский престол; и внезапная буря угрожала общественному порядку и безопасности. Но царь, твердый правдою своего призвания и упованием на Бога, не поколебался ни на мгновение: крепостию своего духа запретил буре; утвердил престол в то самое время, когда воссел на него; в первый день царствования сделался избавителем царства" (Изд. 1861 г., т.3, стр.249).

"Вскоре потом две нехристианские державы, одна за другой, вызывали его на подвиги бранные; и хотя открытая сила врагов подкрепляема была не менее значительной тайной силой завидующих России, однако правда и крепость нашего царя в брани и уверенность в победе низлагали открытое и обезоруживали скрытое противоборство...

Так было и тогда, когда народ не совсем иноплеменный (поляки), утраченное им достоинство царства получивший только по милости русского царя и доведенный до беспримерного в прежней истории его благоустройства и благосостояния, воздал за благодеяния неблагодарностью и за благоуправление мятежом. Грозен и неотвратим был громовой удар царской правды, поразивший крамолу и своеволие: но вслед за тем, подобно как громовое облако благотворным дождем, разрешилась царская правда царскою милостью...

Хотите ли видеть во внутренних делах государства невозмущаемую затруднениями правду цареву? Посмотрите на законодательство. Век прошел до Николая I в неутвердившихся предположениях и в неуспешных трудах, чтобы дать благоустройство русскому законодательству. Он совершил сие в немногие годы.

...Единство веры есть важное подкрепление единству народности, и оба сии единства вместе имеют важное отношение к силе государства. Около двух миллионов русского народа, прежде единоверных, в три прошедших века чуждою хитростью и насилием отторжены были от Православной Церкви, и употреблены продолжительные всевозможные усилия прикрепить их к церкви западной. Правительство же русское поступало с ними по правилам веротерпимости. Посему сколько должно было желать, столько же мало можно было надеяться их воссоединения с Православною Церковью. Но они вдруг собственным движением, под предводительством всех своих высших пастырей, почти всех священнослужителей тихо и свободно пришли в Православную Церковь, подобно как овцы возвращаются во двор овчий, из которого недавно вышли...

Но я не жатву собираю, а только срываю некоторые колосья на поле царского двадцатипятилетия.

Можно ли, однако, не упомянуть о последних событиях (венгерская революция), когда правда царя нашего подвиглась на защищение оскорбленного царя-союзника? Для сопротивления поднят был почти поголовно целый народ, обольщенный и обладаемый сынами лукавства, из многих народов соединившимися в единомыслие лукавства..." (Изд. 1861 г., т.3, стр.249-250).

"Поистине Россия может, - говорил митрополит о войне 1853-55 гг., - приносить Богу правды древнюю жалобу: умножися на мя неправда гордых.

После неправды соседа, который, быв защищен царем России от сильного мятежника, нарушил царственные договоры и древние права святых мест, утеснил православных христиан и тем начал распрю, сколько еще родилось неправдье. Восстала неправда гордых, которая не могла спокойно смотреть на победоносное могущество России, - впрочем, ни для какого царства и народа не тягостное, а для многих благотворное, - и, судя по себе, не хотела верить правде России, вымышляла мечтательные на нее подозрения и обвинения и раздражала ими умы народов. Возбудилась неправда своекорыстия и, недовольствуясь многими уже широкими путями к приобретению, взыскала открыть себе новые оружием и кровопролитием. Была ли правда в предприятии миротворства, когда предложившие условия мира, какие они нашли безобидными для обеих разногласящих сторон, получив на оные согласие России, вместо того, чтобы соединиться с нею и поддерживать общее уже с нею дело мира, обратились на сторону противника ее и возжгли войну? Была ли правда и в другом подобном предприятии, когда доверенные воюющих и невоюющих держав нашли путь, которым все они полагали возможным дойти до мира, но две державы вновь обратились решительно на путь войны, не оправдывая сего никакими причинами и скрывая свои намерения? Не явны ли неправды войны, в которой враги наши свои неудачи против укрепленных мест думают вознаградить опустошением беззащитных, коварно употребляют знамя мира, чтоб убивать и грабить не ожидающих битвы, не щадят немощного пола и возраста, оскорбляют святыню поруганием и святотатством? Есть ли правда в союзе, в который вступили христиане с неверными против христиан, с желанием договоры, в пользу христиан, по праву заключенные, без права уничтожить, в котором защищающие попирают защищаемого, в который не побуждениями справедливости, а угрозами и прельстительными обещаниями стараются вовлекать царей и народы, чтоб они проливали кровь за дело им чуждое?" (Изд. 1861 г, т.3, стр.288).

"Нельзя равнодушно воспоминать, какие трудности надлежало преодолевать в сей брани российскому воинству, какие тягости должен был понести народ, каким лишениям и страданиям подвергались от врагов наши соотечественники, близкие к позорищу войны. Но с сими печальными воспоминаниями соединено утешительное и величественное. Наши воины моря, начав свои подвиги истреблением турецкого флота, когда должны были уклоняться от чрезмерного превосходства морской силы нескольких держав, не только не уступили своих кораблей, но и сделали из них подводное укрепление для защиты пристани и города. Потом соединенные воины моря и суши одиннадцать месяцев победоносно противостояли в Севастополе многочисленнейшим войскам четырех держав и беспримерным доныне разрушительным орудиям. Наконец, хотя и допущены враги работать над оставленными им развалинами для умножения развалин, но в Севастополе доныне (до заключения Парижского мира) стоит русское воинство. На Дальнем Востоке малое укрепление с горстью людей отразило морское и сухопутное нападения несравненно сильнейших врагов, по признанию участвовавших в том более молитвою, нежели силою. На западе два сильнейшие флота бесполезно истощали свои усилия против одной крепости, а на другую смотрели только издали. На севере было странное противоборство: с одной стороны - военные суда и огнестрельные орудия, с другой - священнослужители и монашествующие, со святынею и молитвою ходящие по стене, и несколько человек со слабым и неисправным оружием: и обитель осталась непобежденною, и святыня неприкосновенною. Против России действовали войска четырех держав; и в числе сих были сильнейшие в мире. Из держав мирных некоторые были вполне мирны, а некоторые своим неясным положением уменьшали удобство нашего действования, и все обращалось в удобство для врагов. И несмотря на все сие, в Европе мы непобеждены, а в Азии мы победители. Слава российскому воинству! Благословенна память подвижников отечества, принесших ему в жертву мужество, искусство и жизнь!" (Изд. 1861 г., т.3, стр.343).

По случаю заключения Парижского мира митрополит Филарет 29 марта 1856 года сказал государю императору Александру Николаевичу следующее:

"К тебе очи наши и сердца, как прежде, тогда как не прежнее видим в твоем втором царском лете.

Ты наследовал войну упорную против нас и против мира - и даровал нам мир.

Твоя правда и мужество не отказались от войны - твое человеколюбие не отказалось от предложенного мира.