In this way, the perfect fulfiller of the law would receive eternal life only by the grace of the All-Generous Lawgiver God, Who, not limiting Himself to saving the commandment from the evil against which it is set, moreover, grants to the fulfiller of it a blessing to which it does not give a right. However, what is much to say about this, when the first law and its righteousness were destroyed in the first man, and we are nothing but natural lawless? Now, Job cries, it seems, also the righteous one, who will be clean from defilement; no one, except for one day his life on earth (Job 14:4,5). At the same time, one should not forget the rule of lawful righteousness, that whoever keeps the whole law, but sins in one, is guilty of all (James 2:10). And so, what is the great promise of the Old Law to us, that he who does the commandments will live in them? Nothing more than that we will not receive life through the commandments. Thou hast found unto me the commandment which is in life, which is unto death (Romans 7:10). The law shows what to do and what not to do, requires the fulfillment of the commandments, promises life, but the fulfillment is left to me, and since I do not succeed in this, then not life, but death is my lot. To what, you will say, is the law with its commandments? In order to denounce iniquity, so as not to leave man forever a hardened lawless man and forever deprived of life, in order to awaken in him a revulsion from iniquity and a desire to do good, in order to begin the work of his salvation? Just start? And finish? Only grace, Christ and faith can do this. The end of the law Christ is righteousness to everyone who believes (Romans 10:4). By grace ye are saved through faith: and this is not of you, but the gift of God: not of works, that no one should boast (Ephesians 2:8,9). Grace by faith forgives and blots out the former iniquities revealed by the law, and gives strength to avoid new ones or to fulfill the law. For the weakness of the law, in which the weakness of the flesh is in it, God corrected His Son in the likeness of the flesh to sin, and as a sacrifice for sin, condemn sin in the flesh, that the justification of the law may be fulfilled in us, who walk not according to the flesh, but according to the Spirit (Romans 8:3,4). But only those walk in the Spirit and live in the Spirit who are born of the Spirit by grace. You see, brethren, how truly worthy of the purest and strongest desire is that which the Apostle desires for his beloved Philippians, and with which, following his example, we greet you: Grace be with you all. May the holy desire to receive the primary holiness desired for you, the all-holy grace of God, be aroused in you. Let not this desire be weakened by the thought of negligence, that if grace abounds even there, where sin has abounded (Romans 5:20), then it will come without our care and will accomplish its work in us. May God preserve us from this low and deceitful wisdom! What would we think of a son who did not cease to multiply insults to a good father, precisely because in many former cases he received forgiveness or remained unpunished? Would he not consider such a monster, unworthy of any more forgiveness, inferior to the name of his son? Such is the man in the eyes of the Heavenly Father, who does not cease to multiply his sins, in the bold hope of an abundance of forgiving grace! What must happen to the sick man who does not want to take medicine, because he is too confident in the skill of his physician, considering him capable of bringing him back even from the door of death? Death is the most certain of all, because he has begun, and will continue to place himself, far from the doors of death, until he finds himself behind them, and will irrevocably pass away the art of the physician and the power of medical aids. Such should be the fate of the man who does not try to make use of the aids of grace in the negligent hope of its power. Let us not, brethren, be bold, nor careless, nor sin from insane audacity; let us turn to the holy boldness to actively seek and strive for the grace of forgiveness and correction. Let us approach boldly to the throne of grace, that we may receive mercy and grace for timely help (Hebrews 4:16).

Returning to the greeting of the Apostle, which served as a guide to this sermon, I note that He did not abandon the custom of greeting those who greet them, not only on their own behalf, but, on favorable occasions, on behalf of other known and loved ones. You kiss, he says, all the saints, that is, in general the Christians of the capital city of Rome, from whence he wrote this, and even more so those of Caesar's house. Why more than those who are from Caesar's house? Perhaps this is why St. Paul pays special attention to them, in order to give the Philippians the consoling thought that even among the courtiers of Caesar there are already believers in Christ, and that faith is gradually approaching the victory predestined for it over kings and kingdoms. Probably, the Christians themselves, who were from the house of Caesar, asked the Apostle to greet other Christians living outside the capital, so as not to leave any doubt to themselves and others that their Christian love is not constrained by secular ties and proprieties. Well? Can some such news from the new capital be announced to the inhabitants of the ancient capital? Why not say that the communicants of our faith there abide in Christian love inseparable from us, just as the pastors there are in the inseparable unity of mind of the faith? Shall I also say what you kiss from Caesar's house? About! I can, I can say incomparably more. Kisses you yourself, beloved Caesar. So! The most pious Emperor himself, through my measure, sends the word of His high incense, greetings, and good love to Moscow. Good Moscow! You will immediately guess that it is not I who caress your eyes, but that the heart of the King, who has no need to caress, the loving heart of the King, is opening to the faithful capital. Listen once more, you who are good in faith and faithfulness of heart: your King, having stepped in love from the height of greatness, in the simplicity of love that surpasses the very greatness, greets you. Receive this good news, carry it from house to house, from one hundred to another, let it go beyond the gates of the vast city, let it pass through villages and cities, near and far; when they hear it, they will not envy us, but will rejoice with us, knowing that the good Tsar loves all good Russians with one love; let this news, if possible, spread beyond the borders of our Fatherland, so that even there they would know our joy and our well-being, let it reach those peoples who in our times have so many disputes and strife about the state structure and about the relations between the ruling power and the subjects that all social ties are cracking because of them, all the pillars of political buildings are shaking, let them read more clearly in our hearts than on charters the concise, but comprehensive decree of the state, which consists in the following words: The sanctity of power and the union of love between the Tsar and the people.

Впрочем, как они хотят. Мы, благочестивые Россияне, да сохраняем тщательно живую скрижаль спасительного царству закона, любовь царственную. Бога же, Который даровал нам Государя, сею любовью как солнце на нас сияющего, не престанем умолять, да продолжит сохранять, укреплять и руководствовать его Своею вседействующею благодатию, которая более, нежели примечает недальновидная природа, участвует как в спасении душ, так и в спасении царств и народов. Аминь.

Слово в день обретения мощей Святителя Алексия, 1837 г.[87]

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие: ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр.13:7)

Настоящий день есть один из тех, в которые Церковь с особенною торжественностью призывает нас к исполнению Апостольского завещания, мною теперь прочитанного.

Сей подвиг важен, между прочим, потому, что чрез него Святитель, Богом просвещаемый, предварительно обличил неправое мнение людей, явившихся после него, которые даже доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным непозволительно и противно Православию. Они говорят: по старым, неисправленным книгам спасались и спаслись известные Святые, такие книги поправлять - значит портить. Если бы так рассуждал Святый Алексий, то, конечно, не стал бы он поверять перевод, ни поправлять рукопись Евангелия, а должен был взять книгу Евангелия, какая в его время находилась в Успенском соборе, и сказать: по сей книге спасался и спасен Святитель Петр, нечего здесь поверять и исправлять. Но он поверял и исправлял и потому, очевидно, не так рассуждал, как новые ревнители не очень старой старины, а точно так же, как и древле и ныне рассуждает Православная Церковь, то есть что спасительная истина Христова и в неисправленных и исправленных священных и церковных книгах - одна, но что для сохранения и распространения сей самой истины исправная книга лучше неисправной. Как предначинание и оправдание церковного исследования и исправления книг в последовавшие времена, Провидение Божие сохранило нам исследованную и исправленную Святителем Алексием книгу Святого Евангелия, и она являлась очам вашим в самое сие священнослужение, быв несена диаконом во святый Олтарь.

Видите, братия, благодетельность Апостольского завещания. Мы вспомнили наставника нашего и от этого воспоминания тотчас получили полезное для всей Церкви наставление. Но углубимся несколько в завещание Святаго Апостола Павла о благоговейном воспоминании наставников наших.

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие. В этих словах есть нечто печальное. Поминают то, чего уже нет. Итак, когда Апостол завещает поминать наставников Богоглаголивых, то этим самым говорит, что их нет уже, и едва ли не предсказывает, что подобных им не будет. Ибо как тем, что имеем и видим, легче пользоваться, нежели тем, чего не видим и что уже миновало, то не очень нужно было бы заботиться о воспоминании прежних наставников, если бы подобные им непрерывно процветали в Церкви. Но Апостол заботится о воспоминании наставников прежде бывших - видно, не надеется, чтобы в их преемниках наставляемые вполне обрели те же дух и силу, те же подвиги и добродетели, то же слово и тот же пример. Что это предусмотрение верно, к сожалению, свидетельствуют опыты многих веков. Не случается ли слышать и ныне сетования, где ныне Святые? Где прозорливцы или чудотворцы? Где наставники, которые бы говорили слово Божие с такою силою, руководствовали к спасению с такою верностию, как Петр или Павел или хотя как некоторые из Духоносцев, бывших после Апостолов?

На печальный подлинно вид навело нас Апостольское завещание поминать наставников наших. Но смотрите, как оно же может подать нам и утешение.

Сетуют, что нет ныне Святых. Мимоходом замечу, что не должно преувеличивать сего мнения. Многие или немногие, только должны быть и ныне Святые, и не может быть, чтобы их совсем не было, ибо без Святых мир не был бы достоин хранения Божия и не мог бы стоять: Семя свято стояние его (Ис. 6:13). Мы можем говорить, что нет ныне в мире Святых, подобно как отец Алексия человека Божия сказал бы, что у него в доме нет сына и нет Святаго, тогда как сын его жил у него в доме и был муж Святый, но закрыт был и от отца и от других образом нищего. Справедливо можно скорбеть, что Богопросвещенные наставники и Святые ныне слишком редки, что их не видно, что в людях духовных примечается незрелость духа. Что ж? Как утешиться нам в сей скорби? Как восполнить примечаемый недостаток? Возьмите в прошедшем то, чего не находите в настоящем, - поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие прежде. Правда, поминать наставников скончавшихся не то, что пользоваться живущими, но слишком ли велика эта разница и не стоит ли одно другого? Наставление от наставника, живущего близко и удобоприемлемо, когда его видим и слышим, слово и пример его в этом случае для нас так же живы, как и он сам, - преимущество немаловажное! Но живя в теле, подобно нам, кто бы он ни был, он еще подвержен искушениям и не избавлен от возможности споткнуться и, может быть еще, в своем падении увлечь с собою наставляемых. Напротив того, наставник скончавшийся, которого житие и скончание жительства ознаменованы присутствием в нем благодати Божией, которого чистое учение оправдано святою жизнию и святость жизни подтверждена святою и блаженною кончиною, есть руководитель к спасению решительно достоверный и непоползновенный, есть притом помощник тем более сильный и неизмогающий, что, отложив тленность и немощь земной жизни, живет в беспрепятственном причастии света и силы Божией - преимущество высокое и несравненное! Что касается до близости и удобоприемлемости наставления и помощи духовной, близость в духе не измеряется областями жизни и расстояниями места и времени, но мыслию, желанием и любовию, созерцанием, молитвою и верою. Вера может сблизить вас с наставником благоговейно воспоминаемым почти так же, как с присутствующим, ибо и с сим душеполезно сближает она же, а не просто видение лица и слышание слова. Вера посредством Писания или Предания оживит пред вами учение и пример отшедшего к Богу наставника, а посредством молитвы приобретет вам его действенную за вас молитву к Богу и действительную помощь. Сим образом поминайте наставники ваша, и без сомнения вы будете удовлетворены в потребностях духа вашего так, что не будет нужды сетовать на несовершенство или скудость наставления современного.