Не понимаю, какая беда будет ему, если признает бытие духов? — Никакой. От этого благо будет, которое изойдет из единения с Церковью в образ мыслей о сем предмете. И утешение он доставил бы всем, которые его знают и жалеют, что он запутался в такой лжи. А если не признает — беда явная. Он отламывается от живого древа Церкви, как сухая ветка; а конец сего известен.

Я очень знаю, что ему не очень легко оставить свои понятия, может быть, давно содержимые… Но умный человек очень легко владеет собою. А беда погибели в отделении от Церкви — подгонит его на этот труд.

Что, может быть, многие места Писания о сем непонятны или трудно объяснимы, на этом я не останавливаюсь. У нас речь о бытии духов злых. Церковь признает их бытие, и нам надобно признавать. А в соприкосновенностях к сему учению пусть и останется что непонятное, — что делать? Нам и не обещано всезнайство. При отвержении бытия духов гораздо более встретится непонятного и необъяснимого. Вместо света и упорядочения ума от этого только смятение мыслей и тьма.

Не останавливаюсь ни на какой его заметке в частности; замечу только еще об образе понятия Писания, которое он называет духовным и которое, по его мнению, одно и есть настоящее понимание, — что такое понимание настоящим называть никак не следует. Оно есть придаточное, и только позволительное, в своих пределах. Назначается оно к назиданию души; к определению же истины служить никак не может. Он называет его духовным; другие же обычнее называют его переносным, или иносказательным. Так, как у него говорится об искушении Евы, о терпении Иова и подобном, можно думать про себя и другим предлагать в назидание; но самое дело все же надо признавать как оно было. Всякое действие Христа Спасителя, в Евангелии описанное, можно применять к духовной жизни; но все это будет только применение, а самое действие остается в своей истине. У него же будто выходит, что коль скоро можно что истолковать духовно, то это понимание и есть настоящее, а историю уже к стороне. Истолковал он духовно дело Иова, и на том остановился, а историю уж будто можно и не во всех пунктах принимать. Истолковал он духовно обольщение Евы, то у него и истина, а история уже осталась не вся истина.

Если принять этот способ понимания, куда мы зайдем? — Вот молоканы — и все, что в Писании говорится о Святой Троице, о таинствах, о Святой Церкви, — все толкуют духовно, и будто правы они?! У мистиков такое толкование в большом ходу… Зато уж и путают же они!

Прямой смысл Писания есть буквальный. Где надо отступать от него, на это есть строгие правила. Удерживая его, делай себе потом и применение, какое хочешь. Но истина — прямая, в буквальном смысле. Отступи от него, и пойдешь путать. Иные, мало что трудное встретят в Писании, ну поскорее за иносказание браться. Оно очень удобно так отделываться, но познание истины от этого не выигрывает.

Вот что вздумалось мне сказать по поводу заметок о. N. Не спора ради пишу все сие, а ради того, чтоб по силе моей указать путь к истине. Если Вашему Преосвященству угодно будет сообщить все сие о. N. это не будет против моего желания.

Желаю ему от души — познать истину о духах и установиться в ней.

Письмо второе

Преосвященнейший Владыко, Возлюбленный о Господе брат! ответил уж слишком коротко. Первое впечатление от этого писания на меня было укор себе самому, что не умел хорошо выяснить дело и написал так, что о. N совсем другое увидел, нежели что хотел я ему напомнить. Передайте ему, пожалуйста, чтоб хорошенько вникнул в писанное. Выписки из Катихизиса там не главное дело, а только орудное. Исходная мысль моя есть — авторитет Церкви непререкаемый. Кто сын Церкви, тот должен слушать голоса Церкви. Голос Церкви в настоящее время для нас — в Катихизисе, и голос живой. Стало, кто сын Церкви, тот должен принять все учение, содержащееся в Катихизисе. Вот почему важен для нас Катихизис! И так легко отбиться от его авторитета нельзя.

Если о. N. ясно увидел такой ход мыслей, то ему следовало ответить или так: я не признаю для себя обязательным слушаться голоса Церкви, или так: сознаю, что должен слушаться голоса Церкви, но не признаю Катихизиса выражением сего голоса.

В первом случае он сам себя отлучал бы от Церкви, самоохотно ввергая себя и во все пагубные от того последствия, кои Господь совместил в словах: яко язычник и мытарь. Во втором — шел бы против того, что говорит сама Церковь. Вся живая ныне Церковь свидетельствует, что Катихизис есть выражение ее учения. Несмотря на это, можно бы еще уступить ему и сказать: ну, пусть, Катихизис — не голос Церкви… но где же нибудь он должен быть. Ибо Церковь есть и Церковь живая. Давай искать другого вестника об учении Церкви, только не оставайся в такой нерешительности, и главное — брось дух упорства, подогрей любовь к истине и, Бог милостив, увидишь ее! Если любишь истину, пиши в Синод всероссийский, пиши к Патриархам. Не думай, что они презрят тебя. Дадут тебе должное вразумление, только будь готов послушаться.

Так разобрал бы о. N. ход дела хорошенько и по нему бы направил свои ответные слова. Мне думалось, что он так и поведет речь, а он — в сторону. Виню себя, что, верно, плохо выразился. И прошу его снова вникнуть и повести свои рассуждения, или, как кажется я и говорил, — поверку своего убеждения.