Слово 22. К престарелым побуждение к подвигам иноческим

Престарелый, проведший всю жизнь свою в суете и попечениях житейских, а может быть в порочных страстях и грехопадениях, вступая в иночество, не должен обманывать и прельщать самого себя, что достаточно ему одного переселения от мира к удовлетворению за прежнюю жизнь, если и слабо по­живет, имея силы уже изнуренные и немощи умножившиеся.

Я же думаю, что не оправдается такой, если бы и воспринял жить богоугодно, вступив в монашество, и не обвеселится благой надеждою, но неминуемо будет ощущать в душе своей угрызение совести и стыд воззреть на Создателя за утрачение прежних дней жизни своей. Ибо что может воздать Богу за прежде бывшую свою леность и небрежение? Так как если ныне и начнет правильно жить, то выполнит только достодолжное, а никак не удовлетворит за прошедшее и за все прежде бывшие грехопадения, которыми преогорчевал и прогневлял Господа своего, от юности до старости. Если ли же и в старости милостью Божиею вступивши в иночество, вознебрежет о Его долготерпении и человеколюбии, и так же пребудет нерадив, и не захочет понудиться противоборствовать своему мирскому нраву и прихотям, и будет поступать в противность чину иноческому, то как не повинен будет множайшему осуждению и мучению? Неужели уже последний год имея жизни своей, но если и это время жизни свой не захочет провести достодолжно (сообразно иноческому званию), как может ожидать получить оставление всех грехов своих и венец жизни вечной, если не потерпит ничего иноческого, то есть: ни смирения, ни кротости, ни согласия, ни безмолвия, ни соборных общих правил и моления, ни чтения и поучения, ни покорности и повиновения, ни трапезного уставного учреждения. Не будет ли такой сам для себя врагом и наветником, и не станет ли при смерти сам себя терзать стыдом и отчаянием за нечувствие и ожесточение свое, как за малое оставшееся уже время жизни, чтобы вседушно послужить Господу, своим нерадением лишив самого себя вечной жизни и наслаждения, и низвергается в пропасти адские и бесконечное мучение?

Слово 23. О небрежной и страстной жизни, и о пребывании святых и последовании им

Внемлите, любимицы мои, какое зло наследует тот, который, вступивши в иночество, противится правилам и преданиям святых отцов, и следует своей воле и рассуждению, и предается всяким слабостям и нерадению. Такой самую гибельную проводит жизнь, не обращая к Богу ни ума своего, ни сердца, но как бессловесное животное порабощается чреву, и все свое старание полагает о снискании и стяжании тленных земных благ и упокоении плоти и сладострастии. Такой, восставая от одра своего, тотчас, прежде всего, всем умом своим низводится к вымышлению качеств брашенного (пищевого) наслаждения, потом и самим делом трудится и старается приготовить сладост­ное и тучное брашно, чтобы угодить своему чревонеистовству. Че­го ради и на утренних молениях, обеднях и вечернях стоя, бывает как истукан, без сокрушения, без страха, без умиления: потому что память о пищи отъемлет и изгоняет из сердца его память Божию. После обеда же и отягощении от брашен, заботится к сонному упокоению. Вставши, если не имеет своего довольного имущества, то спешит к рукоделию и столько в нем трудится, что едва вечернее моление может исправить, не чувствуя отнюдь ни страха Божия, ни умиления. Идя же на ночное свое упокоение, тотчас с трезвенностью размышляет, какое рукоделие какому родственнику или знакомому послать, чтобы получить удовлетворительную плату. И так во все сутки не находится ему времени, что бы подумать о муке вечной, о грехах своих, о суде Божием и Царствии Небесном.

К тому же еще изнуряет время в суесловии, в кощунствах, в осуждении иных и самого наставника отца своего. В такую же растленную жизнь низводится потому, что увлекается духом презорства, тщеславия и славолюбия, желает хвалимым быть, прилежит сердцем к домашним и родственникам, и хочет угождать мирянам и знакомым, поработился чревобесию, более же гортанобесию и сладострастию.

Господу же Богу своему не хочет посвятить ни единого часа во все деннонощное время! Святые же отцы на­ши чрез всю жизнь свою вседушно умом и сердцем пригвож­дены были любовью к Господу, и не только о домашних и родных не думали и не творили никакого промышления, но если когда невольно вспоминали о них или о чем-либо житейском, то очень о том печалились, окаивали и оскорбляли себя. Самое необходимое для жизни своей служение творили с отягощением, умом и сердцем непрестанно и все­душно простирались к богомыслию и горнему своему званию. Но и так опасно охраняющие себя, сообщают нам, что едва возможно достигнуть небесного блаженства. А потому, если и мы не постараемся вседушно последовать стопам их, то где окажемся?

В нынешней же нашей жизни где видится опасность и строгое поведение, где вера и истинная любовь и предание, где повиновение и совершенное послушание, где смирение и к Богу священный страх и благоговение? Еще же более наследуем осуждения за то самое, что благодатью Его живем в таком удобном месте, способствующем к нашему спасению и удаленном от всех житейских соблазнов. — Тем же молю вас, возлюбленнии, постарайтесь вседушно благоугождать Госпо­ду во всех путях ваших, да войдете с мудрыми девами в небесный чертог Его и примете неувядаемый венец от ру­ки Самого Господа, возлюбившего вас, избравшего от мира и усвоившего Себе обручением святого иноческого, более же ангельского образа. Не нерадите о столикой Его благодати. Возлю­бите и вы Его вседушно! И как со светильниками, с пламенеющими сердцами идите к горнему званию, уповая на всесильную Его помощь, вверяясь покрову и заступлению Пренепорочной и Премилосердой Его Матери — Пречистой Деве Богородице.

Слово 24. О тщательной жизни и откровении совести