Прекрасные толкования божественного отца Иоанна Златоустого встречаются во множестве и в других псалмах, издавая духовное благоухание; в особенности же истолкованы им псалмы степенные (начиная с пс. 119), до конца книги, о которых все другие толковники умолчали; он же объясняет исторический их смысл по существу, и, по обыкновению своему, прилагает везде душеполезный поучения. Сказанное пророком в историческом смысле к евреям или о евреях, он очень премудро предлагает в назидательном смысле, везде поучая слушателя воспользоваться случившимися с ними некогда (бедствиями) или их добрыми делами, советуя уклоняться от пороков, за которые, по смотрению Божию, наводятся наказания, а иногда поощряет примером их к добродетели и к соревнований им. Есть в книге кое–где краткие, но благочестивые и прекрасные толкования другого Иоанна, Патриарха Александрийского. Надо сказать и то, что в греческой книге, в толковании степенных псалмов до конца, имя Иоанна Златоуста не обозначено, и это потому, что переписывавший книгу оставил эти толкования без надписания имени толкователя. Мы же, при помощи Божьей, узнав достоверно учителя от его склада речи и способа учения, а также имея об этом сведение давно, поместили имя его при его толкованиях.

В толкованиях на песни оказываются, кроме поименованных, и другие четыре толковника: Виктор и Николай пресвитеры и никто Евдокий, называемый философом, —мужи священные и достохвальные, но откуда они и когда были, не могу сказать. Также имеются краткие некоторые изложения и Максима Исповедника. Но о блаженных мужах, истолковавших пророческие псалмы, о коих я рассудил потребным известить твою державу, довольно сказанного. Сказав же еще кое что, закончу речь.

Следовало бы настоящей книге, исполненной великих достоинств, иметь и переводчика, более опытного в словесном искусстве, который мог бы не только глубокомысленный речения богомудрых мужей достойно передать, но и поврежденное от времени или испорченное невежеством переписчиков и предложенное ими с опущениями, от себя восполнить и вполне исправить. Хотя мы сами и греки по происхождению и по наречию, и учились у знаменитых учителей, но еще находимся где то внизу, при подошве горы фаворской, с девятью учениками, как не способные еще по причине дебелости разума, вместить боголепных видений Просветителя Иисуса, которых удостаиваются только одни просиявшие высотою добродетелей, как говорит священная песнь (Кондак Преображению). Говорю это потому, что греческий язык, по изобилию в значении слов и в разных способах выраженья, изобретенных знаменитыми древними риторами, довольно представляет трудностей в переводе, и для полного разумения их требуется для нас еще много времени и труда.

А где не могли найти никакой помощи от книг, и от себя ничего не могли придумать, там оставили так, как было прежде.

Извещу же державу твою и о том, что за сделанный нами на пользу и для богоугождения, исправления, нас захотят укорять, как сделавших это по дерзости. Для устранения такого несправедливого укора, считаю нужным указать на два или на три исправленья, дабы по этим примерам можно было судить и о прочем. В предисловии к 12 псалму блаженный Афанасий говорит: этот псалом пророк поет, находясь в раскаянии о встретившемся; а следовало бы написать: о грехе. Ибо что может быть общего между покаяньем и встречающимся? Ведь не в том, что встречается с кем‑либо, должно каяться, а в том, в чем кто согрешает пред Богом и людьми. Блаженный же Давид, по сугубом согрешении пред Уриею, умилился и произнес этот псалом. Это так. Опять в тридцать шестом псалме некто, объясняя слова: «меч их да внидет в сердца их» (ст. 14), говорит: „с Давидом это исполнилось и телесно". Но чтобы Давид был убит своим мечем, который обнажили на Давида, —это не только ложно, но и неизвестно и несогласно; знаем же мы из божественного Писанья, что не Давид, а Саул, постоянно гнавший Давида, сам напал на свой меч, который обнажил против Давида, и умер. Много подобных неправильностей встречается в разных местах по всей книге, которые перечислять все теперь нет надобности, а только следует сказать, что многие такие места получили, благодатью Христовою, приличное исправление. Поэтому для всех должно быть ясно, что не по дерзости и не по причине гордости, а по ревности к лучшему подъяли мы со всем усердьем и с любовью к истине труд исправленья, во славу Божию и на пользу читающим книгу, отчасти же и в надежде самим получить некоторую мзду от человеколюбца Бога и Владыки всех, Который воздает мзду даже за чашу студеной воды. Его благодатью будучи укреплен, сподобился и я довести до конца это многотрудное дело, сверх всякого ожиданья. И не скрою истины, что это не мое дело, а дарованье Божье, и принадлежит Его всемудрой благодати и силе, а не моей худости и немощи. Поэтому, прошу тех, которые будут с усердьем читать наш труд, снизойти нашим недостаткам, если что нами недосмотрено или забыто, или по причине неопытности не исправлено, так как забвенье всем свойственно.

Ибо часто одно и тоже выраженье имеет различное значенье, и может быть отнесено к тому и другому, и если тщательно не удержим настоящего смысла, можем отступить от истинного разума Писания и совершенно оное испортить, или ввести некоторые бессмыслицы. И то и другое—великий грех. Говорю это не для того, чтобы похвалить себя, но желая внушить осторожность тем, которые впоследствии захотят ввести исправление в наш труд. Но об этом достаточно.

Ты же, о честная и Богу особенно любезная царская душа, древним царям равночестный, для нынешних украшение и светило, а для будущих—предмет приятнейших повествований, услаждающих слух, —царь благочестивый, достойный называться царем не одной России, но и всей подсолнечной, великоименитый и превосходнейший великий князь Василий Иоаннович!

Ныне же, переведенную нами недостойными на ваш язык, та же благодать дарует ее твоей боговенчанной державе, как дар душеполезный и спасительный.

Пусть наслаждается этим все множество православных, чтобы и последующая поколения прославили тебя, как своего благодетеля, и чтобы имя твое было бессмертно и честно в устах всех. Потрудившихся же вместе со мной и соучастников этого дела: переводчиков — Власия и Димитрия и писцов Михаила Медоварцева и брата нашего, инока Силвана, малых слуг твоих, да изволит познать твое царство и вспомнить их труды. Мне же и находящимся со мною братьям благоволи за весь труд наш даровать просимое нами возвращение в Святую Гору, и этим избавить нас от печали долгой разлуки. Возврати нас опять сохранно честной Ватопедской обители, давно нас желающей и ожидающей нашего возвращения, как бы птенцов, питаемых ею, чтобы не лишиться нам тамошних многолетних подвигов и трудов наших, которые мы подъяли в надежде окончить там о Господе свою жизнь. Дозволь нам, благочестивейший и милостивейший Самодержец, исполнить пред Богом иноческие свои обеты там, где мы произносили их пред Христом и страшными Его ангелами в день нашего пострижения. Не безопасно солгать людям; тем более постигнет несказанный стыд того, кто сознательно солжет Богу, «страшному и отъемлющему духи князей». Будь же споспешником Христу в деле нашего спасенья—ты, который состоишь теплейшим заступником Церкви! Вспомни также и убожество священной обители Ватопедской, по причине которого мы посланы и подъяли бесчисленные подвиги и беды—не ради себя, ибо не сами собою пришли мы сюда (да не будет в нас такой диавольской злой прелести), но, будучи посланы от всего нашего братства и упрошены ради Христа, предприняли мы этот труд, как бы вменив ни во что своих господ (тамошних отцев), чтобы и их и твое повеленье исполнить. Таково наше понятие, и его мы держимся. Отпусти же нас скорее в мир, ради щедрот человеколюбца Бога. Христос там позвал нас (на служенье Себе) и назначил прийти сюда на время, даруя нас твоей державе, Которому ты и возврати нас, отпустив опять к отцам нашим, чтобы и сам Христос был твоим должником за этот твой дар, и мы могли бы и там находящимся православным поведать о том, какое видели превосходное царское твое управленье. Пусть узнают от нас и там находящееся бедные христиане, что они имеют еще царя, который не только обладает бесчисленными народами и всем прочим царски изобилует и достоин удивленья, но который и правдою и православьем особенно высоко более всех прославился, так что уподобился Константину и Феодосию Великим, которым твоя держава последует. О если бы и нам когда‑либо освободиться чрез тебя от порабощенья нечестивым и получить свое царство, ибо все возможно и удобоисполнимо для общего всех Владыки, Который некогда, воздвигнув от нижних Галлов великого в царях Константина, избавил древний Рим, сильно стесненный от нечестивого Максентия! Так и ныне новый Рим, сильно обуреваемый безбожными агарянами, да благоволит Он освободить чрез благочестивую державу царства твоего и да явит от отеческого твоего престола наследника, и тобою да подаст нам бедным свет свободы, милостью и щедротами Своими. Ему подобаете всякая слава, честь и поклоненье, с безначальным Его Отцем, и с пресвятым и благим и животворящим Его Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Слово 26. В котором пространно и с жалостью излагаются нестроения и бесчиния царей и властей последнего времени

Шел я по трудному и многоскорбному пути и увидел жену, сидящую при пути, которая, наклонив голову на руки и на колено свое, горько и неутешно плакала; она была одета в черную одежду, приличную вдовам, и окружена зверями: то были львы, медведи, волки и лисицы. Я ужаснулся при этой страшной и неожиданной встрече, однако ж дерзнул приступить к жене и, сказав ей обычное приветствие, спросил, кто она, как ее зовут, зачем сидит она при этом пустынном пути, и какая причина ее плача и сетованья? Она же с тяжелым вздохом отвечала мне, говоря: „Напрасно ты затрудняешь меня, путник. Прошу тебя: проходи мимо молча, ибо мои скорби не только трудно высказать, но они и неисцелимы человеческими средствами. Не желай слышать их, ибо никакой тебе от того не будет пользы, а напротив, ввергнешь себя в беды. К числу многих моих неисцельных скорбей принадлежит и то, что управляющие ныне мною, по причине великой своей жестокости, нисколько не принимают от своих доброжелателей полезных советов. А чрез это они больше, чем чрез другие развившиеся в них страсти, сделали меня негодною и подлежащею поруганьям, а сами чрез то легко делаются пленниками всех окружающих их. Поэтому, иди, путник, с радостью своей дорогой, и не допытывайся напрасно о том, что касается меня, ибо не можешь дать мне никакой цельбы, или доставить какую‑нибудь пользу."Я стал сильнее настаивать и упрашивать ее, чтобы она поведала мне причину своей скорби; при этом я сказал: „Почтеннейшая! Хотя я и не могу принести тебе никакой пользы, но сама ты, поведав свою скорбь, можешь этим доставить себе малое облегченье от гнетущей тебя болезни; также и я, и те, которые от меня услышат о сем, получим немалую пользу: ибо обычно людям как слышащим о похвальных делах других—возбуждаться этим к соревнованию им, так и злоключеньями других поощрять себя к осторожности, чтобы не впасть в те же беды. Поэтому, прошу тебя: скажи смело о себе, ничего не утаивая."Будучи убеждена этими словами, она несколько приподняла голову и, взглянув на меня, сказала: „Не хотела я, о странник, поведать тебе то, что касается меня, опасаясь, чтобы ты, предав это писанию, не навлек на себя ненависти со стороны тех, которые отвращаются и ненавидят поучения старцев, и которые этим более чем всяким другим общественным недугом, навлекают окончательную погибель на начальников и властей народных. Но, возложив все упование на человеколюбие и благость общего всех Создателя и Владыки, возвещу тебе все причины своей печали: может быть, некоторые благоразумнейшие, милостью Божьею, услышав это, раскаются и отстанут от столь великого своего нечувствия и безобразия, и обратятся к богоугодным делам, могущим доставить им славу и честь, и возрастание их державы. Слушай же со вниманием то, о чем ты хотел от меня услышать.

Я, о странник, одна из благородных и славных дщерей Царя всех, Создателя и Владыки, от Которого «всякое даяние благо и всяк дар совершен» нисходит на тех из сынов человеческих, которые ищут Его всякими праведными делами и чистотою жизни, Который есть Отец всем, на небе и на земле. Имя у меня не одно, но именуюсь различно: я называюсь и начальством, и властью, и владычеством, и господством. Настоящее же мое имя, в котором заключаются все вышесказанные, есть «Василия» (т. е., по переводу с греческого «царство»). Это превосходное наименование я получила от Вышняго, так как владеющие мною должны быть крепостью и утверждением для подчиненных им, а не пагубою и постоянным смятением. Таково значение на греческом языке имени „Василия," но многие, не разумея сего и недостойно царского моего наименования правя делами своих подчиненных, вместо царей делаются мучителями, чем и меня бесчестят и себя ввергают в великие скорби и болезни, получая от Вышнего достойное своего безумия возмездие."