Однажды блаженному было велено подняться на мачту. Будучи утомлен постом и холодом (ибо носил только легкую одежду и был босиком), исстрадавшийся от невыносимых побоев и ран, он попытался забраться, но не смог. Положив поклон сотоварищам, преподобный сказал:«Простите меня, братья, ради Господа, потому что если я и заставлю себя подняться на мачту, то не удержавшись, упаду в море, потому что я болен и лишился последних сил». Моряки пожалели его и предложили:«Отойди от нас, человек Божий, мы боимся, как бы Бог не потопил нас в море, видя твое смирение. Если же не уйдешь с палубы, то хотя бы сиди спокойно и молись о нас Богу. Он даст нам силы исполнить твою работу». Им удалось уговорить его не работать, пока корабль не прибыл в родной порт. Там Кириак пошел домой и, рассказав супруге о случившемся, сказал:«Я должен сделать одно из двух: либо пойти в монастырь, либо остаться здесь, но тогда я буду бесполезным из–за телесной болезни». Супруга отвечала ему со слезами:«Оставайся здесь, с нами, господин мой, а я прокормлю детей с помощью того немногого, что у нас есть. Верю, что Бог не попустит нам лишиться необходимого для жизни».

Кириак устроил себе в доме крошечную келью, в которой он совершал поклоны и молился, и много лет провел в ней в безмолвии, предаваясь посту, псалмопению и молитве. Он занимался рукоделием, плетя для соседей сети, но не брал за них платы. При этом преподобный говорил:«Если руки твои заняты работой, язык твой должен воспевать песнопения, а ум — молиться, потому что Бог требует от нас в качестве долга, чтобы наши ум и помышления всегда были заняты Им. Если же хочешь, чтобы творения рук твоих были угодны Богу, а не земле, то отдавай их нищим». Преподобный носил на теле железные вериги, которые сдавливали его так, что от ран исходило невыносимое зловоние. Однако он все сносил с радостью, говоря:«Для тех, кто любит труд и воистину хочет покаяться, что ничтожно и легко, хотя кажется тяжелым и вызывает смех у любящих плоть и беззаботных, ибо апостол говорит, что «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8: 18). Чтобы утешить его в трудах, Господь дал преподобному дар слез, через который он получал отдых и утешение.

Поскольку он весьма любил безмолвие, то выходил ночью из своей кельи и шел в пустынное место близ озера, где пребывал в посте два или три дня, а иногда и по целой неделе, совсем ничего не вкушая, голод же он иногда утолял травой. От чрезмерного поста, крайнего безмолвия и многих слез, он умертвил в себе телесные чувства, пробудив внутренние силы души. Поскольку же ум его сиял от непрестанного поминовения Бога и постоянной молитвы, то восхищался в созерцание Бога, отчего преподобный испытывал наслаждение.

Часто оставляя мысленные созерцания, он говорил себе:«Оставь вышняя, нечистый, потому что всякий беззаконник и гордец — нечист пред Богом. Сойди умом во ад, чтобы созерцать там подобных тебе, к которым скоро будешь сопричислен и ты, несчастный, и к их страшным мучениям.

И снова, и снова, скорбя, со слезами и рыданием он произносил такую молитву:«Помилуй, помилуй, помилуй, Христе мой Сердцеведец, согрешил я, не осуди меня. Приими рыдание мое от горести души моей, Страстями Своими исцели страсти души моей, ранами Твоими излечи раны ума моего, Кровью Своею очисти меня, якоже веси, и сотвори причастника мя Божественного Тела Твоего. Желчи же горечи, еюже от врагов напоен был еси, Христе мои, избави мя скоро. Телом Своим, распростертым на Древе Креста Твоего, простри ум мой к Твоему созерцанию. Главой, еяже приклонил еси на Кресте, сия моя глава да превознесется над противниками моими. Пригвожденные Твои пречистые руки да возведут меня к Тебе из рова погибельного. Заушенный и оплеванный проклятыми, сие мое лицо, оскверненное беззаконием, да озарит лик Твой святой. Душа, еяже на Кресте предал еси Отцу Своему, сия да приведет меня к Тебе Твоею благодатью, да избавлюся от пищи радостно–печальной. Да будет пищей мне, о Христе мой, воля Твоя святая всегда, ныне и во веки веков». Молясь так, жалуясь и укоряя себя он не хотел взирать на горняя, но день и ночь размышлял о своих грехах. Когда не было зимы, он часто уходил в пустыню и подвизался, как мы уже сказали, а затем снова возвращался домой, к жене и детям.

Был у преподобного обычай заботиться о больных. Однажды, придя к одной прикованной к постели старице и найдя ее в сильной печали, он спросил ее о причине такого состояния. Та же ответила, что в другой деревне, отстоявшей за восемнадцать миль, у нее была дочь, которая заболела и находится при смерти. Старица решила отправить к ней ее сестру, но поскольку та была еще юна, она боялась отпустить ее одну, чтобы кто–либо не причинил ей вреда. Услышав это, преподобный тоже опечалился и сказал старице:«Хочешь, я отведу твою дочь к ее сестре». Та отвечала:«Да, хочу, потому что я передаю ее не человеку, но ангелу Божию». Кириак вместе с отроковицей пришли к сестре, которая была еще жива. Радостно поприветствовав сестру и преподобного, больная предала душу свою в руки Божий. Через три дня Кириак вернулся с девушкой к ее матери. Вот таким сострадательным и человеколюбивым был благословенный. А в ту ночь, когда он привел девушку назад к матери, он увидел во сне прекрасную деву, одетую в светлые одежды. Плащ ее покрывал почти все небо. В удивлении он спросил ее:«Кто ты, Госпожа, и для чего пришла сюда?«Та отвечала ему:«Называюсь я благодатью Божией и пришла к тебе». Дева обняла его и покрыла своим плащом. Почувствовав исходившее от нее неизреченное благоухание, преподобный исполнился радости и веселья, ибо понял, что Бог так прославляет прославляющих Его.

Преподобный был настолько милостив к братьям, что даже самые необходимые инструменты отдавал испытывавшим в них нужду, причем с такой радостью, как будто получал их. О хлебе же и прочей пище излишне и говорит настолько щедро он их раздавал, особенно, когда в них испытывали нужду больные. Супруга же его радовалась этому так, как будто раздавала сама. Говорил при этом преподобный, что миловать должно с рассуждением, и только тех. кто достоин милости, но нельзя давать то, что приобретено неправдою. Если же кто не творит милости, то должен хотя бы сносить несправедливость обижающих его, умоляя за них Бога. Милостивым должен быть и сам помилованный. А если увидит или услышит что–то, что печалит брата его, и сердце его тоже опечалится, то Бог вменяет это за милость. Если кто–то обругает или заушит кого, а тот, устыдившись, не обратится против него и не опечалит его, но отнесется к нему с кротостью и долготерпением, то это то же самое, что и истинная милость.

Своей же супруге преподобный говорил так:«Благотворящий другим уподобляет себя Богу. Любовь к ближнему познается не только в раздаче денег, но намного более в слове утешительном и служении телесном. Хорошо благотворить всем, но более всего тем, кто не может воздать. Авраам, сидя перед своей скинией, приглашал путников без всякого различия и оказывал им гостеприимство. Потому он сподобился принять не только Ангелов, но и их Владыку. Если кто может оказать кому–то благодеяние и не оказывает, то обижает его, а себя подводит под осуждение Владыки. Итак, мы должны с ревностью благотворить всем».

Случилась однажды непогода: сверкали молнии, гремел гром, лил сильный дождь, а преподобный в это время сидел перед домом. Подошел к нему один путник, уставший от дороги и холода и, глядя на него, спросил:«Господин, где здесь дом Кириака Милостивого?«Удивившись его словам, он сказал:«Я Кириак, но кто милостивый, я не знаю. Ответь мне ради Господа, почему ты так сказал?«И благочестивый тот муж отвечал: «Поскольку я неожиданно впал во многие искушения и в безумии погрузился во глубину от помыслов себялюбия, то просил Бога презреть мои грехи и показать мне образ защиты и спасения. Тотчас же явился мне воин, прекрасный видом, на коне, и сказал:«Не печалься, потому что Бог позаботится о тебе. Ступай в селение и спроси дом Кириака Милостивого, он даст тебе покой». Вот что сказал мне воин, а больше я ничего не знаю, потому, господин мой, я и спросил тебя». Преподобный вошел в дом, налил в умывальницу воды, чтобы омыть гостю ноги, но тот, поняв его замысел, не дал. Преподобный же на это заметил:«Подумай, брат, Кто умыл ноги Своим ученикам, и какие страшные слова были сказаны Петру, из благочестия не дававшему Господу сделать это». После этих слов гость послушался, и преподобный умыл ему ноги, как привык поступать с гостями. Он также дал ему смену одежды и, накрыв стол, угощал гостя и радовался со всей своей семьей, прославляя Бога.

Однажды преподобный безмолвствовал в своей келье, а дочь его играла с подругой. Не без наущения диавола девочка бросила камень и выбила дочери правый глаз. Мать ее, сильно испугавшись, стала возмущаться и ругать девочку и ее родителей. Выйдя из кельи, преподобный не произнес ни одного плохого слова, но благодарил Бога с теплыми слезами, считая себя самого виновником такого несчастья. Супруга называла его жестокосердным, а дивный Кириак стал наставлять ее, приводя множество изречений из Священного Писания и житий святых. Так, с помощью Божией, ему удалось смягчить гнев жены и привести ее в мирное устроение. Он убедил ее примириться с родителями той, которая ослепила их дочь, и простить девочку, которая сделала это не нарочно.

Любил преподобный посещать церкви. В течение всего года каждую пятницу он пешком ходил в Константинополь, чтобы поклониться Влахернскому храму Пресвятой Богородицы и облобызать Ее святую икону, а по окончании ночного славословия снова возвращался домой, проходя примерно тридцать или сорок миль. «Преподобный рассказывал мне, — говорит автор жития, — как радовался он ходить по той дороге весной и осенью, и как страдал в зимнее время. Добавлял он и следующее:«Горе тому, кто страдает от двух зим, от холода и голода. Если же его теснят вериги и он утесняет себя бдениями, то беда эта становится в три раза горшей».

Однажды в стране, где жил преподобный, начался сильный голод, от которого многие умерли. Вскоре и он лишился самого необходимого, осталось лишь немного хлеба для жены и детей, и Кириак голодным отправился в Константинополь. Пройдя восемнадцать миль, он ослабел от предыдущего поста и трудностей пути. Тогда преподобный стал просить Бога дать ему силы жить не только хлебом, но и словом Божиим духовным. И человеколюбивый Господь, сказавший:«Се, работающие мне, едят, и пиют, и возвеселятся», указал преподобному на свежий хлеб, лежавший на камне, и сосуд воды. Сотворив молитву, он сел, вкусил хлеба и попил воды, после чего встал и поблагодарил Бога. Придя во Влахернский храм Богородицы, он возблагодарил Ее и Сына со слезами и радостью духовною.

У преподобного был обычай принимать облик Христа ради юродивого. Однажды, возвращаясь из храма Богородицы, он пришел в город Неаполь. На вопрос правителя, кто он и откуда идет, преподобный молчал, притворяясь немым. Вопрос был повторен и дважды, и трижды, и правитель, не получив никакого ответа, ударил Кириака со словами:«Скажешь кто ты?«Преподобный головой и руками указывал на небо. Разгневавшись, властитель снова ударил его, а затем, решив, что он шпион, бросил в темницу, приказав надеть на него деревянные колодки. Через двое суток, проведенных святым в темнице, по устроению Божию случилось проходить там его другу. Посетив преподобного в темнице, он с удивлением спросил:«Человек Божий, какое зло ты сотворил, что пребываешь в таком месте?«На это преподобный отвечал:«Не место возвеличивает добродетель, но добродетель место, ибо Бог не стыдится искать горячий дух и душу целомудренную. Я не совершил никакого зла, но, по воле Христа и правителя, сижу здесь. Когда же захочет Христос мой, тогда и выведет меня отсюда. Услышав это, правитель упал на колени перед преподобным, прося прощения, после чего отпустил его с миром.

В другой раз, услышав, что в Константинополе живет один добродетельной жизни и рассудительный монах по имени Иларион, преподобный пришел к нему, чтобы вопросить его, не напрасно ли он следует по пути добродетели. Иларион с радостью принял его и, выслушав его рассказ, похвалил за все его дела, кроме ношения вериг, о которых сказал, что если некоторые из отцов и носили вериги ради смирения плоти, то они были столпниками, пустынниками, отшельниками, но не теми, кто живет в городах и весях. Хотя такие и пытаются скрыть ношение вериг от людей, но долго этого делать не могут, поэтому их и называют»верижниками». И в действительности, преподобного до самой смерти так все и называли. Сказал также авва Иларион ему, что добродетельные весьма почитают тех, кто носит вериги, но от этой чести рождается тщеславие, похищающее добродетель. Нерадивые, в свою очередь, осуждают носящих вериги, и из–за этого осуждения тех, кто не имеет самоукорения, рождаются другие осуждения, и все, что за этим следует. Мужественные же душой претерпевают все осуждения и взирают только на Бога, избегая любого обвинения или похвалы человеческой. Однако многие, будучи не в силах вынести бесчестия от людей, обольстились и пали, потому что не каждому свойственно не обращать внимание на поносящих его и насмехающихся над ним.