Кто не подивится этой ангельской жизни, кто не изумится, услышав о его сверхъестественных подвигах: его великом терпении, всенощных стояниях, постоянных слезах, непрестанной молитве, покаянии, биении головой о камень, безмолвии, кротости, смирении? Он стал обителью Святаго Духа, другим Петром Афонским, новым Афанасием Великим, жизни которых всеми силами старался подражать. Можно сказать, что он взял в пример начальников монашествующих: Павла Фивейского и Антония Великого, достигнув высоты их добродетелей. Поэтому и ум его, как и у тех, был восхищаем созерцаниями, и видел преподобный откровение тайн. Когда же обо всем этом узнали другие? А тогда, когда он познакомился и стал общаться с другими святыми старцами и великими подвижниками, которые и прежде восхищались божественным Максимом за его великие подвиги, но думали, что он обольстился, ибо так слышали о нем. Пообщавшись же с ним лично, они познали обитавшую в нем Божественную благодать, и перестали называть его»прельщенным»но»честным Максимом»и»светильником пресветлым».

В это же время пришел на Святую Гору преподобный Григорий Синайский и поселился в скиту Магула. Его полюбили все святогорцы, а особенно исихасты, ибо он был дивным учителем безмолвия и умной молитвы и хорошо знал козни бесовские, что бывает очень редко. Всех исихастов обучили тайнам умной молитвы, а также способам распознания истинной благодати и вражеской прелести. Некоторые из отцов упомянули и о преподобном Максиме, рассказав о его вышеестественном житии и притворном безумии. Божественный Григорий удивился и пожелал увидеть Максима и побеседовать с ним. Он послал к священному Максиму своих учеников и пригласил прийти к нему. Но посланные не обнаружили его в каливе, и поискав в течение двух дней в окрестностях, тоже не нашли. Время было зимнее, и Максим жил в пещерах, а не в лесу. Проведя в поисках много времени и измучившись от холода, посланные укрылись в келье святого Маманта. И вдруг к ним пришел, совершенно неожиданно, божественный Максим, которого они так долго искали, поздоровался со всеми по имени, и поведал о желании преподобного Григория покинуть Святую Гору и уйти в Парорию. Посланные передали Максиму приглашение своего старца, преподобный сразу же тронулся вместе с ними в путь, воспевая по дороге: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя» (Пс. 120: 1). Когда они подошли к келье Григория, божественный Максим сказал:«Старец сейчас отдыхает, потому что много трудился на молитве. Вы пойдите тоже немного отдохните, и я пойду на отдых». Сам же Максим пошел в лес и стал молиться со слезами, воспевая: «Господи… буду я наблюдать за путями моими… от всех беззаконий моих избавь меня» (Пс. 38: 1, 9). Когда он завершил псалом, его позвал божественный Григорий, и он тотчас же вошел в его келью. Они облобызались, после чего Григорий попросил всех выйти наружу, оставив одного богоносного Максима, желая узнать от него самого то, что слышал о нем от других раньше.

И Максим отвечал:

— Прости меня, отче, я человек заблудший.

— Оставь это, и расскажи мне, ради Господа, о твоей добродетели, и просвети меня. Если же нет, хотя бы наставим друг друга в добродетели и получим взаимную пользу. Ибо я не такой, как другие, которые уловляют ближнего своими словами, но я люблю каждого, как самого себя.

Тогда божественный Максим рассказал ему о себе все, от юности: о ревности по Богу, о бегстве из мира, о том, как был в послушании, о притворном безумии, о подвижнических трудах, о страшном видении Богородицы, о свете, который его тогда окружил и иногда окружает теперь, о бесовских искушениях. Прервав его на слове, Григорий сказал:

— Прошу тебя, скажи мне, честный отче, держишь ли ты умную молитву?

И тот с улыбкой отвечал:

— Не хочу скрывать от тебя, отче, то чудо Божией Матери, что со мной произошло. С юности я имел сильную веру к Госпоже моей Богородице и со слезами просил Ее даровать мне благодать умной молитвы. В один из дней, по обычаю придя в Ее храм, я стал просить Ее с необычайной горячностью в сердце. И когда с любовью лобызал святую Ее икону, то немедленно почувствовал в груди и сердце некую теплоту и огонь, вошедшие в меня из святой иконы. Этот огонь жег меня и одновременно прохлаждал, давал сладость и вызывал в душе сильное умиление. С тех пор, отче, сердце мое само по себе произносит эту молитву, а ум услаждается воспоминанием видения Иисуса моего и Богоматери, и всегда соединен с этим воспоминанием о Них. С той поры молитва эта ни на секунду не прекращалась в моем сердце. Прости меня.

— Скажи мне, святой, испытывал ли ты после молитвы:«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», божественное изменение, или, может быть входил в исступление, или имел какой–либо другой плод Святаго Духа?

— Отче, для того и ходил я в пустынные места и всегда желал безмолвия, чтобы еще больше наслаждаться плодом молитвы, который есть чрезмерная любовь к Богу и восхищение ума ко Господу.

— Прошу тебя, отче, скажи мне, а ты обладаешь даром, о котором говоришь?

Снова улыбнувшись, божественный Максим ответил ему:

— Дай мне поесть и не допытывайся о моем заблуждении.