Но вот место ясное и решительное. Ангелу даны быша... фимиами мнози, да даст молитвам святых всех на олтарь злотый сущий пред престолом (Откр. 8; 3). О ком возносятся сии молитвы святых? Конечно, о земных жителях. Этого одного места и довольно для нашего предмета; но есть еще и другое, в Ветхом Завете, во Второй книге Маккавейской. Там говорится, что Ония, давно умерший, видим был молящимся с распростертыми руками (2 Мак. 15; 12). Сии два места доказывают нашу истину прямо и ясно. Кроме того. Священное Писание и история христианской Церкви сколько представляют опытов явления святых в бедствиях и в различных нуждах человеческих! Эти опыты ясно показывают, что в святых наша сила и помощь: как же не прибегать к ним?

Мы выше касались того, что святые слышат молитвы, приносимые им со всех стран; доказали, что они могут иметь такой широкий слух; теперь спросим: может ли душа их иметь такую вместимость, чтобы обнять столь многие по числу и столь различные по предмету прошения? В душе человеческой и теперь может вмещаться много. Например, сколько может вмещаться в одной ее способности - в памяти! Один полководец (Епаминонд) знал всех воинов своих по имени. Да и вообще, сколько вмещается теперь в одной душе познаний, мыслей, чувствований! После сего неудивительно, что души святых вмещают так много. Настоящая вместимость души есть только тень той вместимости, которую она получит в мире высшем, соделавшись лучшей, легкой, тонкой, чистой.

Чем слышат святые? Каким орудием они приемлют наши молитвы? Внутренними или же духовными чувствами. Что чувства сии в нас есть - это явствует из того, что мы иногда чувствуем без пособия внешних чувств. Например, во сне явно мы действуем другими чувствами: видим оком особенным, а не обыкновенным, слышим ухом тоже особенным; словом, во сне душа действует особенным образом, но так, как будто наяву, при помощи обыкновенных внешних чувств. Это ведет к мысли, что в душе есть свои чувства, похожие на нынешние внешние. И если душа сими чувствами действует во сне, то что удивительного, что она действует ими по разлучении от тела - в другом мире? Конечно, образ видения настоящего не совсем сходен с будущим; впрочем, он может сколько-нибудь прояснять его. Итак, есть у святых орудия слышать и чувствовать, и следовательно есть у них возможность принимать наши молитвы. Возможность сия еще становится понятнее, если допустить, что душа берет с собой некоторую, хотя тенеобразную облочку тела: в сем случае душа может иметь те же чувства, какими мы теперь обыкновенно действуем.

Вообще должно заметить, что все трудности и возражения касательно сего предмета падают и теряются при внимательном взгляде на оный, и особенно от того непреложного правила, что законов настоящего мира нельзя переносить в мир будущий; по нынешнему состоянию нельзя прямо судить о будущем, гораздо возвышеннейшем. Это принято не богословами только, а и философами, и потому не наводит на себя ни малейшего подозрения. С другой стороны, должно сказать и то, что идея служения весьма сообразна с достоинством святых. Весьма прилично употреблять людей на служение людям, и особенно святых, которые и в сей жизни весьма радовались о совершенстве ближних и помогать им считали для себя особенной наградой и удовольствием в будущей жизни. Это святое желание осталось и естественно расширилось и увеличилось; почему же не осталось бы и служение? Оно осталось и должно остаться еще и потому, что помощь, которую они подают нам, и им доставляет нечто, как дело любви. Да и вообще, до всеобщего воскресения деятельности святых нельзя было ничем занять лучше, как делами милосердия; потому-то промежуток сей и наполнен ими.

Но если бы мы и не могли доказать из разума, что святые могут видеть предметы отдаленные, то и тогда не могли бы отвергать такого видения святых. Ибо история Церкви представляет много примеров того, как святые мужи еще в сей жизни провидели далеко. Например, Сергий Радонежский, во время Куликовской битвы, провидел весь ход сражения, молился и рассказывал братиям, как происходит брань, кто убит, и прочее. Однажды он во время стола встал и сделал поклон; в то время близ монастыря проходил один архиерей... Так, Василий Великий узнал мысли Ефрема Сирина, незаметно стоявшего в углу церкви и соблазнившегося великолепием одежд и пышностью служения сего святителя. Вследствие сего он послал ему просфору и, пригласив его к себе, подробно рассказал собственные его мысли, возродившиеся в нем в церкви при взгляде на одежды и богослужение.

Вообще должно сказать, что дух человеческий заключает в себе много способностей и сторон, которые в сей жизни не открываются. Из некоторых опытов видно, что в нашем теле - в сей тесной темнице - заключен величайший исполин. И наша психология, едва несколько постигающая явления души, нимало, можно сказать смело, не обнимает ее сущности. Душу нашу можно делить на способности, действующие во всех, всем известные; и на способности, действующие в некоторых - недоведомые, тайные для нас самих, то есть можно делить так, как географы делят землю на страны известные и малоизвестные. Здесь деление это еще уместнее, ибо душа наша для нас менее известна, нежели земля. Особенно недоведомы два полюса ее, то есть одна сторона ее, обращенная к Богу, а другая - к миру: это две великие неразгаданные тайны! Последняя, по-видимому, понятна, но если присмотримся лучше, то увидим, что и она непостижима, таинственна. Для этого довольно указать на чувство зрения. Как бесчисленные предметы входят в душу? Чем держатся там, и как исходят оттуда? Все это не есть ли тайна? Древние баснословпли, что отделяются частицы от тел и входят в наш глаз; новейшие - изъясняют из преломления солнечных лучей; но все это не объясняет дела, все-таки остается таинственным то, как смотришь на небо, - и оно в глазе; смотришь на звезды, - и они в глазе! Та же таинственность примечается и в способностях души; так, из ума архитектора рождаются огромные громады зданий; философ производит из себя целый мир мыслей; историк выводит, так сказать, из себя несколько веков с бесконечным разнообразием лиц и событий; все это производится так, что душа ни в одном случае не чувствует и не терпит ни малейшей убыли, - и потому ведет к той мысли, что не должно останавливаться на логическом рассудке, но надобно идти далее, ибо он со своими диалектическими формами и соображениями есть враг всего высокого.

Кроме невидимого действия на нас святых, есть действие их видимое. Они действуют на нас через тела свои, или мощи.

Что это за явление, во всех своих отношениях необыкновенное? Нетление тел святых есть предмет очень занимательный, - есть первое замечательнейшее явление в мире. Весь мир подлежит тлению, а тела святых нет: откуда такое исключение и для чего?

Есть ли это явление, единственно принадлежащее святости? Строго и точно судя, надобно сказать, что нетление не есть единственная принадлежность святости. Оно встречается и в других случаях: есть нетленные тела таких людей, жизнь которых ничем не известна; впрочем, их так мало, что они почти незаметны, и замечается здесь о них только для того, чтобы поразить противников, которые могли бы возразить нам, если бы мы молчали. Явлений нетления не святых есть только два: в Ревеле лежит нетленное тело герцога Дюкруа (он был изменником), разбитого и взятого в плен под Нарвой, и за это проклятого Петром Великим во всем жару порывов великой души его (явление, как ни судите, очень замечательное); есть еще один пример, - и только; но явлений нетления тел святых очень много. Потому, коснувшись того, что мало заметно, обратимся к тому, что слишком замечательно; обратимся к своему предмету - к нетлению святых.

Мы уважаем мощи святых, и нам через них оказывается помощь. Почитание сие не может ли быть суеверно? От излишества, вредного во всем и всегда, оно может обратиться в суеверие, но "само по себе это есть дело богоугодное и полезное. В самом деле, есть ли тут что-нибудь несообразное? Мы оказываем уважение неживым телам. И всякое умершее тело уже становится для нас чем-то почтенным; смерть кладет на нас печать разрушения, но вместе - и неприкосновенности. Если же так бывает с телами обыкновенными, то чем должны быть для нас, как не предметом почтения, тела святых Божиих? Тело святого человека, по смерти его, есть дом, в котором жил ангел. Но мы видим, что дома и места, ознаменованные пребыванием государей, замечаются и предаются памяти любопытного потомства. Тела святых, в сем отношении, имеют гораздо высшее знаменование. К ним-то в особенности можно приложить слова апостола Павла: вы храм живущаго в вас Святаго Духа суть (1 Кор. 6; 19). Все, что могло бы удалять нас от них - есть неприятный образ тления; но это отвращение от мертвого тела Бог уничтожил в телах святых, облекши их бессмертием - нетлением. После того как Бог благоволил постоянно проявлять в них и через них Свою чудодейственную силу, мы должны с благоговейным вниманием обращаться к ним, как к путям особенного Промысла. Нетление тел заменяет многие чудеса и выше всех их. Ибо те однократны, а оно есть чудо постоянное; для того, чтобы тело оставалось нетленным и творило чудеса, требуется постоянно являть ему чудесную помощь. Поелику же если не сила исцелений, то сила нетления постоянно остается в телах святых, то очевидно, что в них постоянно действуют чудодейственные силы Божий.

Для чего употребляет Бог род такой чудесности? Почему Он являет чудодейственную силу Свою через тела святых, через их нетление? Тело есть слабейшая часть нашего состава; гностики производили его от злого начала и несправедливо думали, что в нем источник греха; нетление его, вопреки всему этому, показывает, что и эта слабейшая часть может возвышаться и освящаться. Производя сие чудо, Бог как бы так говорит людям: "Видите, что может быть из вашего тела, к чему оно способно!" Тление есть самое крайнее видимое следствие греха, теперь через благодать производится, так сказать, другая крайность - грешное тело делается святыней. Смотря таким образом на тело, тотчас убеждаешься, что нельзя было ни в чем лучше явить чудодейственную силу благодати, как в теле. Притом, такое проявление благодатных действий нужно для массы всего человечества, которое отсюда может получить великую пользу и назидание. У нас от частого свидания с мощами святых сила чувства ослабела, но как сильно оно у русских - отдаленных от Киева! С каким особенным благоговением идут они к местам сим! Побывать в Киеве - для них почти то же, что побывать на небе.

Что есть опыты нетления не святых, это не уменьшает чудесности нетления святых. В некоторых болезнях проявляется дар сердцеведения и прозорливости, например, в сумасшествии, в магнетизме, но это нимало не уничтожает того, что дар пророчества есть дар Святаго Духа; то же должно сказать и здесь. Сим только показывается, что и в теле человеческом есть своего рода тайна; есть способность быть нетленным; что и грешное тело может быть тем же, чем и тело святое, только способность сия проявляется в них другим образом.

От чего зависит нетление тел святых, есть ли это действие сверхъестественное или естественное? Простая вера в Промысл и благодать останавливается на одном содействии силы Божией; но ум находит и естественные причины, впрочем такие, которые, в свою чреду, становятся непосредственными - сверхъестественными. Через Христа должно совершиться обновление человека по всему, - по душе и по телу. Если же так, то обновление тела в чем другом может состоять, как не в нетлении - в бессмертии? Но если в этом состоит обновление, то отчего не видим нетления всех тел святых? Система благодати требует всеобщности, а не частности; и потому тела всех людей обновленных должны быть нетленны. Так. Но гармония сия должна будет открыться в конце мира, а до того времени следы ее должны являться только в некоторых. Отчего так? Это нужно для здешнего мира, - в нас цель сего. Бог через это назидает и исправляет народы; но законы назидания сего и исправления согласует с нуждами народов; и поелику нужно представить народам образцы и побуждения к исправлению через нетление тел, то по сему самому нетление сие сделалось явлением редким, частным, а не общим. Итак, с сей стороны святые не участвуют в причине своего нетления: здесь все скрывается в Божественных судьбах.

Впрочем, часть причины нетления может быть и в святых. Это есть образ жизни их - внешний, как то: постничество, воздержание, и прочее. Это видно на опыте, что в таком образе жизни частью заключается причина нетления: что суше и тощее, то тверже и крепче. Впрочем, на внешнем образе жизни нельзя останавливаться. Если есть причины нетления естественные, то они более должны заключаться во внутреннем образе жизни - в мыслях и чувствах. Иной более мыслит о тленном, а другой о нетленном - о небе; отсюда и тело у иного более склонно к тлению, у другого - к нетлению. Источник нетления должен быть в духе: надобно допустить, что по свойству занятий ума образуется свойство тела: если ум занят тленным, то и тело стремится к тлению, если - нетленным, то и тело - к нетлению. Не будем далеки от законов духовного мира и от той мысли, что некоторые мысли и чувства одни в состоянии произвести чудо нетления. По опыту известно, что одно прикосновение одной вещи к другой может перетворить сию последнюю; тем более сие может быть в мире духовном; ибо мысль сильнее вещи. Таким образом и в святых есть часть причины нетления их тел. На лучше оной искать в Промысле и нужде народной. Нетление не есть единственное доказательство высоты святости. Скорее можно предположить, что некоторые святые пользуются другим, высшим и полным воскресением, и до того созрели, что близки к тому состоянию, которое будет по всеобщем воскресении. Что такое воскресение с некоторыми уже было, - этому есть в Писании пример. Но он так важен, что о нем не осмеливаются судить, и он по сей причине должен оставаться в тени. Это - воскресение воскресших с Иисусом Христом: и многа телеса усопших святых восташа (Мф. 27; 52). Странно было бы предположить, что они восстали для того, чтобы снова умереть; потому надобно думать, что они воскресли полным воскресением.* И следовательно, общее воскресение может предваряться частным. Илия и Енох взяты с телом на небо. Итак, не будет противно учению веры и Церкви думать, что некоторые святые уже и воскресли и обновились полным бытием, каким по кончине мира все будут пользоваться.