Много, как видите сами, требуется от воина христолюбивого; но не менее заключается для него и ободрения в любви ко Христу. Не будем отнимать силы и у прочих побуждений и средств, которыми вожди обыкли возбуждать мужество и дух в воинах, располагая их к чему-либо, особенно трудному и опасному. Слава и честь - от мужества и победы, равно как стыд - от поражения.

Это может сделать только Тот, в деснице Которого не одна жизнь настоящая, а и будущая, - то есть Спаситель наш и Господь. С таким Вождем для воина нет опасности, нет потери: награда верна, венец неотъемлем! Потому воин христолюбивый есть воин самый мужественный и неустрашимый, и Святая Церковь, украшая вас постоянно именем христолюбивых, этим самым указует на источник, из которого вам должно почерпывать воодушевление во всех трудах и опасностях.

Но, братие мои, чтобы имя Иисуса Христа было для вас истинным воодушевлением и утешением, для этого надобно, чтобы вы принадлежали Ему не по одному имени, чтобы были на самом деле воинами христолюбивым. Ибо сила не в имени, а в вещи.

Итак, старайтесь быть на деле такими, как постоянно именует вас Церковь: любите Христа первее и паче всего, любите не языком и словом, а делом и истиною, то есть благоговея пред Крестом Его и Евангелием, исполняя святые заповеди Его, убегая невоздержания, срамословия, лжи, буйства и притеснения. Любите таким образом Христа, и Он возлюбит вас, и вы, не преставая быть воинством царя земного, соделаетесь вместе с тем воинами Царя Небесного, станете яко христиане превыше всех трудностей вашего звания, выполните самым лучшим образом все, чего требует от вас долг звания вашего, и, окончив подвиг на земле, приимете венец славы на небеси. Аминь.

Слово при обозрении паствы, сказанное в Чугуевском военном соборе 1 августа 1845 г.

Видев же сотник стояй прямо Ему, яко тако возопив издше, рече: воистинну человек Сей Сын бе Божий (Мк. 15; 39)

Много было людей на Голгофе, но не много таких, у которых можно было бы научиться чему-либо! В самом деле, какой пример найти в первосвященниках иудейских, которые не хотят войти в преторию Пилатову, да не осквернятся на праздник Пасхи от жилища язычника, и в то же время влачатся весь день из одного судилища в другое, прибегают к клеветам и даже возмущению народному, только бы достигнуть осуждения на смерть Праведника? - Чему поучиться у римского областеправителя Иудеи, не обретающего ни единой вины, как сам говорит, в Иисусе, омывающего в знак невинности Его даже руки свои пред народом, и в то же время предающего Его на жестокое бичевание, а потом на смерть мучительную и поносную? - Как жалки и ничтожны потом книжники и мудрецы иудейские, которые, почивая всю жизнь на законе, зная на память писания Моисея и пророков, непрестанно толкуя в синагогах о пришествии Мессии, не могут узнать Его, когда Он с Божественным учением и чудесами видимо стоит теперь перед ними!

Но были и на Голгофе люди, достойные стоять у Креста Спасителя мира. Это - Матерь Иисусова, пример чистоты, смирения, преданности в волю Божию и терпения. Это - возлюбленный ученик Иисусов Иоанн, не обещавшийся, подобно Петру, умереть за Учителя, но дошедший за ним до Креста, когда все прочие оставили Его. Это - Иосиф и Никодим, князья иудейские, из которых первый дерзнул потом даже внити к Пилату и просить тела Иисусова для погребения. Это - благоразумный разбойник, за свою веру и исповедание со креста прешедший в рай. Это, наконец, - мудрый сотник римский, стоявший на страже у Креста Иисусова и един из всех удостоившийся исповедать Его Сыном Божиим: Видев же сотник стояй прямо Ему, яко тако возопив издше, рече: воистинну человек Сей Сын бе Божий!

Предоставив прочие лица благочестивому вниманию каждого, остановимся с размышлением, христолюбивые воины, на этом последнем лице и поучимся из примера благочестивого сотника, как можно и среди воинского звания сохранить неврежденно страх Божий и веру в сердце и достигнуть спасения вечного.

Действие, предстоявшее на Голгофе, Корнилию (так звался сотник), само по себе, было так обыкновенно и так незначительно, что могло произойти без всякого особенного впечатления на его душу. Ибо что он должен был там сделать? Присмотреть за воинами, как они совершат казнь распятия, потом присмотреть за ними же, как они будут стеречь распятых на кресте до их кончины, то есть до вечера, долее которого по закону иудейскому не позволялось оставлять в живых повешенных на древе. Что могло быть обыкновенное подобных дел для сотника римского? Судя по свойству поручения, оно могло быть даже весьма неприятным для благородного римлянина, который любил встречаться со смертью на поле ратном, а не на лобном месте. Самая невинность казнимых крестом, как это было теперь с Иисусом, в незнакомом с истинной верой язычнике могла произвести впечатление самое мрачное, как подтверждение господствовавшей во многих тогдашних умах мысли, что в мире все зависит от слепого случая, что праведник может в нем погибнуть безвозвратно еще скорее грешника, и что потому нет особенной причины стоять крепко за правду, тем паче до смерти.

Все это легко могло быть; между тем в Корнилии произошло на Голгофе, как увидим, совершенно противное: из воина он становится здесь евангелистом. У Креста, на котором Сам Сын Божий доходит до последней степени истощания, Корнилий возвышается до исповедания верховного из Апостолов, и в слух всех восклицает: воистинну... Сей Сын бе Божий!

Что возвело его на сию высоту богословия? Признаем с благоговением необыкновенность событий голгофских и чудесных знамений, последовавших за распятием; но эти события и знамения совершились пред лицом целого народа иудейского. Между тем один сотник только римский произнес это торжественное исповедание Иисуса Сыном Божиим. Можно ли после этого не спросить: почему благодать Креста Христова отразилась в нем с такой силой? Явно, что в душе Корнилия было нечто особенное, почему он взирал на происходившее на Голгофе иначе, нежели другие; потому и ощутил в себе то, чего не ощутили другие. Что это такое? - Неуклонное последование своей совести; благочестивое расположение мыслей и чувств; иначе - страх Божий и внимание к путям Промысла, соединенное с желанием видеть во всем происходящем не случай слепой или произвол человеческий, а перст Божий. Не зная предшествующей жизни Корнилия, мы не можем сказать, как образовались в его душе эти драгоценные качества; но что они были в ней, за то ручаются все действия его на Голгофе, и после - до конца жизни. Ибо посмотрите, как он поступает на Голгофе!