Что же в этом ряду представляет нам день нынешний? - Представляет чудесное спасение Отечества нашего от нашествия Тамерланова [1395 г.] заступлением Богоматери. Ничего не может быть разительнее того чуда.

Кто не узнает в этой Жене Матери Божией, пред чудотворным ликом Которой в это самое время молилась со слезами вся Москва, ожидая от Нее спасения Отечеству? - Так очевидно явила себя сила веры и молитвы! В этом случае над нашими предками исполнилось во всей силе то, что святой Павел говорит о праведниках Ветхого Завета, то есть что ониверою... возмогоша от немощи и верою же обратиша в бегство полки чуждих (Евр. 11; 33, 34). Без такой веры и молитвы, подвигших Матерь Божию на заступление против врага гордого и жестокого, един Бог ведает, что было бы с нашим Отечеством!

"А мы, - подумает при этом кто-либо, особенно из пострадавших от запа-ления огненного, - не удостоились заступления Владычицы!...". Да, возлюбленный, не удостоились; но что же мы заключим с тобою из этого? - То ли, что у Матери Божией недостало силы к угашению огня, от которого мы пострадали? - Думаю, что ты сам не скажешь этого, даже и в уме не будешь держать подобной мысли. Ибо это значило бы, что огонь истребил не только твой дом, но и твою веру, и сделал из тебя язычника. Могла убо, могла Владычица защитить нас с тобою от напасти, но не восхотела. - Почему не восхотела? Не по недостатку ли любви в Ее сердце? - Опять, думаю, не дерзнешь сказать так, ибо где же после того будет любовь, если ее не стало в сердце Матери Божией? Должна быть, значит, какая-либо особенная причина на то, что мы были оставлены без помощи; и эта причина должна скрываться не в другом чем, а в нас самих, то есть в известном состоянии нашей души. Каком? - Таком, скажем вообще, что для нас нужнее, видно, и полезнее было подвергнуться несчастью, нежели остаться невредимыми. Ибо как Промысл Божий вообще, так и Матерь Божия, Которая есть первая Служительница и орудие Провидения Божественного, всегда избирает для нас то, что для нас полезнее, имея притом в виду пользу нашу не одну телесную и временную, а паче духовную и вечную. С этой высоты взгляда на нас и нашу пользу легко может оказаться, что для души нашей полезнее, например, болезнь, нежели здравие, нищета, нежели богатство. Ибо избыток здравия и богатства редко не увлекает нас к гордости и плотоугодию. Увидела, конечно, эту опасность для нас и Матерь Божия, и попустила огню объять и истлить домы наши, - да огражденные недостатком спасемся от запаления душевного. Наш долг потому вникнуть теперь в свою жизнь и свою совесть, осмотреть свою душу и сердце, узнать, какие в них есть язвы и раны. Когда увидим свою духовную болезнь, то поймем нужду и в лекарстве; а вместе с тем, получим возможность и употребить его, как должно; то есть, перенеся зло, нас постигшее, в духе веры и смирения, терпения и преданности. Ибо, пожалуй, легко может случиться и то, что по нашему невниманию и неразумию самое лекарство, нам посланное, самое испытание огненное, над нами совершенное, могут остаться без действия спасительного и произвести даже вред. Когда это? - Тогда, если мы из чрезмерного сожаления к тому, что потеряли, предадимся не вере и молитве, а ропоту и ожесточению сердечному, если будем ожидать вознаграждения своих потерь не от благословения Божия, исправления наших нравов и честного труда, а от своих суетных замыслов, от хитрости и неправд. Блюдитесь сего, братие мои, ибо это значило бы, как мы прежде сказали, потерять мзду от искушения, нас постигшего. Аминь.

Слово при обозрении епархии, сказанное в Перекопе в августе 1848 г.

По устремленным на меня взорам вашим, братие, ясно видно, что вы вполне заняты настоящим мгновением, а я едва не всеми мыслями невольно уношусь в прошедшее. При всей тишине и порядке, здесь теперь господствующих, никак не могу забыть, что нахожусь вблизи тех ужасных врат, из которых в продолжение целых веков огромными разливами исходила пагуба на возлюбленное Отечество наше. Мне кажется, вижу я, как толпы варваров, подобно лаве из жерла, текут из этих врат, разливаются по югу, западу, востоку и самому северу России, как обширные города пустеют, цветущие веси исчезают, самые леса редеют, самая земля чернеет, самый воздух стонет и теряет чистоту.

Вижу далее, как эти орды, возвращаясь вспять, влекут за собою толпы старцев и юнот из плененных мест, как идут стада верблюдов, обремененные добычей, как святые сосуды делятся и отдаются на употребление постыдное, - и все это продолжается не годы, не десятки лет, а целые века. Если бы собрать воедино всю кровь, здесь пролитую, то, кажется, разделенные этим тесным перешейком моря соединились бы снова. Как после сего не сказать словами древнего праотца: страшно место сие (Быт. 28; 17).

Дадим же славу и благодарение Господу за то, что теперь мы о том же самом месте можем повторить и следующие слова того же патриарха: несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная! Да, братие мои, уже более полувека, как место это престало быть страшным. На всем пространстве России нет пространства земли, где бы путник менее был теперь подвергнут опасности, как здесь. Вступая на землю вашу и встречая глубокую тишину и безмолвие, трудно представить, что здесь некогда все звучало оружием и кипело слезами и кровью. Несть сие!

Что же сталось и что видим? Против самых, прежде ужасных, врат-прекрасный храм, в котором мы теперь молимся и беседуем. Врата остались, но страх исчез. Остались притом не те врата, которые сделаны руками человеческими на погибель приступающих к ним, а те, которые устроила сама природа между двух морей, которым покров не земля и камни, а безграничное небо. Сия врата небесная!

Кто произвел эту перемену, совершил это чудо? Пусть, кто хочет, переносится мыслью своей за ответом на это к тем ужасным битвам, когда грудь русская шла против стен и врат сих, не раз ниспровергала их и, наконец, сломила навсегда, и подобно Сампсону, возложив на плечи, унесла за последние пределы России и поставила в ограду себе против тех же самых врагов. Мы с радостью отдаем всю честь отечественному оружию и мужеству воинов православных, но под покровом этого видимого явления не можем не приметить другого, еще величественнейшего. У врат этих была последняя в стране нашей брань Магомета со Христом: здесь Крест победил и затмил луну!

Да, братие, здесь, как и везде, обнаружилось пред лицом целого света, как истинно верующим, по слову Апостола, все наконец обращается во благое. Магомет искал опоры в одной земной силе; сила эта вначале покорила ему обширные царства, но, не основанная на силе духа, наконец начала слабеть и видимо стремиться везде к концу своему Христианство, напротив, основано на смерти и отвержении себя: оно вынесло тысячи гонений и преследований, но поелику внутри него есть сила и крепость духа, то отовсюду выходило, наконец, с победой, и теперь видимо принадлежит ему господство над целым светом.

Желал бы я знать, как бы рассуждал о подобной судьбе христианства иудей, доселе столь же неразумный, как отвергающий в нем собственное спасение. А мы, если бы он был здесь, сказали бы ему следующее: "Вот, ты, иудей, не приемлешь Иисуса Христа за обетованного Мессию потому, что Мессия, по мнению твоему, должен явиться в виде царя и доставить последователям Своим господство над всем миром. А Иисус Христос явился в виде бедного Учителя, не имел, где преклонить главу, и умер на Кресте поносной смертью".

Такое умствование о Мессии, хотя и ложное, ибо пророки говорили о Нем другое, могло сильно действовать на иудеев, современных началу христианства, ибо тогда христиане были всюду гонимы и слабы. Но теперь оно должно потерять всю силу, ибо смотри: кто могущественнее всех народов? -Племена христианские. Кто управляет судьбой всего света? - Христиане. Вместе с благами духовными Иисус Назарянин доставил последователям Своим, наконец, и могущество земное, доставил не вдруг, чтобы испытать их верность и бескорыстие, доставил неприметно, чтобы оно у них вышло само собою, из их внутренних качеств, но доставил так, что уже оно от них навсегда неотъемлемо.