3) Порядок есть также качество необходимое. Разум имеет право ожидать его, но он не имеет права ожидать от откровения системы. В нем должен быть порядок такой, какой примечаем в мире, то есть должен быть безыскусственный, естественный. Всего более прилично ему держаться нити времени, ибо он имеет предметом судьбу человечества, раскрывающуюся постепенно. Самый лучший взгляд на откровение есть тот, который представляет его воспитанием (то есть воспитателем -ред.) рода человеческого. Но откровение, представляемое в виде воспитания, не может всего вдруг сообщить, но сперва немного, потом больше, а в известное время и все. Таким образом, в рассуждении изложения откровения разум ожидает, что оно будет изложено ясно, твердо и в порядке. Кроме того, разум ожидает, что откровение, подаваемое ему, будет излагать истины с некоторым антропоморфизмом, что оно будет говорить с людьми их языком, будет говорить приличным для себя образом, так, как говорят на небе, но поелику будет говорить человеку, то ниспустится к его уму. Следовательно, разум ожидает, что в нем истины будут изложены не метафизическим языком, но языком здравого всеобщего рассудка, и что вследствие сего мир духовный представится чувственным образом: Бог представится заключенным в пространстве, ибо иначе нельзя Его показать людям. Таким образом, антропоморфизм не служит упреком в откровении, разум не может изгнать его из откровения, он скорее потребует, чтобы откровение не возгнушалось сим недостатком (а он, действительно, есть недостаток, но необходим). Итак, откровение должно употреблять язык человеческий. Оно должно только при этом напоминать человеку, что Бог не таков, что Он выше всего чувственного. Чрез сие устранит вред, могущий произойти оттого, когда бы человек начал признавать Бога действительно таковым, каковым представляет Его откровение.

Г) Касательно нравственности, разум ожидает, что в откровении нравственность будет самая чистая, раскрыты будут ее источники, указаны будут средства, цели и побуждения самые чистые и благородные. Но вместе с сим разум ожидает, смотря на испорченность людей, что откровение употребит средства смешанные, предложит обетования временные и вечные, будет действовать на людей страхом вечных и временных наказаний. Пользование этими смешанными средствами разум не может порицать. Ибо они нужны для людей, кои не могут водиться побуждениями высшими.

Д) Наконец, разум ожидает от откровения благотворных действий. Это признак необходимый и служит верным доказательством его Божественности. Если по прошествии нескольких веков история всемирная не заметит никаких благотворных плодов откровения, то явно, что оно не от Бога, ибо это значит, что оно не достигло своей цели. Это - признак верный; только суждение о нем полное может быть в конце периода: до того времени он может действовать только отчасти.

В. Признаки истинного откровения внешние

Теперь предположим, что откровение выполнило все требования ума, удовлетворило всем ожиданиям и решило все его предположения; можно ли по одному этому признать его Божественным, хотя бы не было чудес? Эти отрицательные и положительные признаки откровения не могут ли всей своей сложностью сделать полного уверения и изгнать, как это теперь делают, чудеса? Не могут! Как ни представляй откровения, явившимся в лучшее время, между людьми, способными принять оное, распространившимся самыми лучшими средствами, содержащим учение самое чистое, высокое, благотворное, - предположив все это, нельзя еще увериться, что оно есть от Бога. При всем этом остается вероятность, что оно от людей. Ибо в человеке есть способность ко всему доброму, и история представляет много таких деяний человеческих, которые были благотворны для многих веков и народов. Следовательно, без чудес нельзя решительно утверждать, что откровение есть от Бога.

Но так ли? Не требуем ли чего-либо лишего? Ныне вообще говорят, что откровение достоинством своего учения и плодами его может доказать роду человеческому свою божественность и без чудес. Но мнение сие несправедливо: а) потому что происхождение его подозрительно, - так говорят думающие очистить христианство от чудес, а эта цель нехороша; б) положим даже, что чудеса не нужны для доказательства божественности откровения, и это положение ничего не опровергает; они нужны для того, чтобы откровение могло обратить на себя внимание людей. Является откровение, выходит на среду действий посланник Божий; чем он обратит внимание народа грубого, хладнокровного, который почти всегда таков? Начнет ему доказывать? Сколько тут времени должно пройти в спорах, между тем как чудесами можно сделать вдруг. Путем словесного убеждения он успел бы приобрести только несколько прозелитов. Например, апостол Павел сколько основал в Азии и Европе Церквей посредством чудес! То же ли он сделал путем убеждения? В Ареопаге он сказал прекрасную проповедь, но приобрел ею только Дионисия; прочие сказали ему: чуждих богов чтиши (Деян. 17; 18). Таким образом, чудеса нужны при входе откровения в мир. Без них его бы не заметили, это самый лучший способ обратить человека к Богу, особенно для класса людей грубых. Чудо, породив в душе страх, заставляет ее, так сказать, встрепенуться и невольно поставляет ее в необходимость беседовать с Богом; в) но положим, что откровение каким-нибудь образом и без чудес обратило на себя внимание; и в таком случае чудеса необходимы. Ибо способны ли те, к коим оно приходит, по одним внутренним признакам судить о его достоинстве? Нет! оно приходит к слепым; как заставить слепого смотреть на небо и его светила, не излечив прежде слепоты его? Должно сначала излечить глаза и потом уже сказать: смотри.

Обратимся к откровению. Возьмем иудейскую религию. Является Моисей, но не производит никаких чудес. Примет ли от него народ Десятосло-вие, сколько бы оно превосходно ни было, с такой уверенностью, с какой принял, будучи убежден чудесами? Нет! Итак, чудеса (разумея слово сие в обширном смысле, относя сюда и пророчества) необходимы. Они нужны для того, чтобы: а) откровение могло обратить на себя внимание людей; б) даются людям, не способным судить по внутренним его признакам, даются людям таким, из которых откровение должно сделать еще людей. Притом чудеса нужны еще потому, что, приходя к человеку, они требуют от него великих жертв: откровение требует от него, чтобы расстался с религией своих предков, которая для него весьма дорога. Хотя он к ней хладнокровен, хотя он и не исполняет ее правил, однако мысль потерять веру отца, деда, прадеда весьма его смущает. Чем же заставить его принести такую жертву? Чем, если не чудесами? Чудеса суть вернейший в сем случае способ убеждения. Другое выражение силы Божией для него недействительно.

Но предположим, что откровение явилось между людьми образованными - между философами. И философы не могут убеждаться одной добротой учения, одним внутренним его достоинством.

Доказательство всегда должно быть равно доказываемому, а лучше, чтобы было больше его. Теперь доказывается непосредственное откровение. Оно само в себе есть чудо. Следовательно, равносильным доказательством ему может быть только чудо. Таким образом, и философы не могут без легковерия признать божественным то откровение, в котором нет никаких чудес.

Но мы говорили доселе об откровении просто, как о повторении и пополнении того, что содержится в религии естественной. Предположим теперь, а предположить это необходимо, что в откровении заключаются тайные или такие истины, коих внутренней возможности (доказуемости -ред.) разум не видит. Что в таком случае может быть ручательством за достоверность? На каком основании разум примет таинство за истину? Здесь может быть уверение внешнее, посредством свидетельства, но нужно свидетельство не человеческое, а Божеское, - а такое свидетельство есть чудо. Например, апостол Павел преподавал истины, сходные с разумом, но преподавал также и то, что в Иисусе Христе Божество явилось телесно. Положим, что он предлагает это афинским философам. Они судят о его учении, и что сходно с умом, то принимают; далее доходят до того, что в Иисусе Христе обитает Божество телесно. Как им принять это? Как согласиться на то, что в одном каком-то иудеянине Иисусе телесно обитает Бог? Они убедиться могут не иначе, как посредством внешних доказательств - посредством чудес. Таким образом, таинства религии и философами не могут быть приняты без чудес, а потому внешние признаки откровения во всяком случае нужны.

Какие же эти внешние признаки? Посмотрим. Они могут быть со стороны самих посланников Божиих и видимы из их дел, или из того, что они делают, или из того, что Бог делает для них.

1) Признаки внешние, заимствуемые от лиц посланников Божиих, имеют две стороны: а) одни рождают вероятность, б) другие - решительное убеждение.

Вероятность рождается, когда человек, выдающий себя за посланника Божия, есть действительно добр и здравомыслящ, когда он делает это единственно для Бога, когда он полон любви и страха Божия. Если все это есть в нем, то, вероятно, что он не хочет обмануть нас и не обманывает, но только -вероятно. Ибо самые добрые люди, не хотя, обманывают других, часто сами обманываются. История всемирная и священная небедна таковыми опытами.