Не забудем, наконец, братие, что минуты грома каждый раз бывают минутами роковыми, и мы, начав слышать глас Божий с неба, никогда не можем быть совершенно уверены, что дослушаем самое последнее вещание его. Эта грозная неизвестность должна заставить нас проводить время грозы в чувствах веры и покаяния, в таких чувствах, с коими можно бы явиться пред Того, Чей глас слышим. Посему всего лучше, — кто может быть во время грозы на молитве. Это самое лучшее предостережение от молнии. Стань на колени, подними очи и руки к небу и скажи: "Господи, я слышу глас Твой, прости, если не готов, подобно праотцу, явиться пред Тебя; но я не хочу убегать Лица Твоего, самого гневного. Вот преступная глава моя; поражай, если угодно, Твоею правдою; только поразив, очистив, приими в объятия Твоей любви!" Кто не может поставить себя на молитву во время грозы, например, будучи окружен людьми или по другой причине, тот стань на молитву внутренно, собери свои мысли, устреми их на небо, и скажи во глубине сердца: "Боже праведный, буди милостив мне грешному!"

Нет нужды, братие, доказывать пользу сих советов; нужнее указать и обличить несчастный обычай некоторых во время грозы. Чтобы показать ложное великодушие, явиться превыше других, они надевают в это время совершенно неуместную личину бесстрастия, даже дерзости, изобретают разные средства винить других, произносят неприличные шутки, дерзают глумиться нечестиво над самим небом. Что может быть неприличнее сего поведения?.. Что безумнее брани с небом?.. Оно не вступит в спор с тобою, не умалится до твоей низости, но ты, вместо великодушия, обнаруживаешь свою пустую ничтожность.

В самом деле, братие, не подумайте, чтобы эта дерзость происходила в сих людях от какого-либо великодушия; нет, ее источник — или притворство, или бесчувственность. Увы, человеку не в первый раз притворяться пред самым небом! Пример того подан еще Каином. А бесчувственность происходит именно от недостатка духа и от избытка плоти. Великий дух обнаруживается в человеке первее всего чрез то, что он умеет понимать и чувствовать великое, преклоняться пред беспредельным. "Только бояйся Бога, — говорит Премудрый, — велик выну", ибо кто боится Бога, тот никого не боится; а когда приличнее бояться Его, как не в то время, как пред Ним трепещет небо и земля? Аминь.

Слово о зиме

После прочих времен года наступило, наконец, и последнее у нас — зима! Какая противоположность во всей видимой природе с тем, что было летом и особенно весною! Тогда все и везде кипело жизнью; теперь повсюду оцепенение и смерть!

Самое солнце, этот всеобщий источник жизни и движения, что ни день, то более клонится с неба на землю и как бы оскудевает светом. Из животных иные удалились в теплые страны, иные прекратили свою деятельность и сокрылись в недра земли, а иные, не удаляясь от наших взоров, погрузились в сон, похожий на смерть. Один человек остался, по-прежнему, на безсменной страже труда и горестей. Но время зимы и для него есть время некоторого бездействия и невольного отдыха. И плуг, и весло, и коса, и серп стоят теперь праздны; длится только одна безконечная борьба человека с яростью стихий, которая при наступлении каждой зимы видимо ожесточается снова. Горе тому, кто потерял на поле путь среди вьюги! Горе и тому, кто сидит хотя и в хижине, но не имеет, чем прикрыть наготы своей, или возгнести (зажечь) огня на своем очаге!

Такова зима! Время года угрюмое, неприветливое, усыпляющее, мертвящее! Каким образом вошла она в круг времен года? Введена ли первоначально рукою Творца, или пришла после того, как грех возмутил порядок природы? При молчании о сем слова Божия дерзновенно было бы покуситься на решение сего вопроса, дабы неизменной проповеди Евангелия не подвергнуть пременчивой судьбе уроков мудрости человеческой, которая устами одного отвергает то, что утверждается устами другого. Взамен сего гораздо полезнее будет приметить и сказать, что если зима теперь так тяжела для человека и враждебна ему, то потому, что вследствие преступления заповеди Едемской, он с высоты богоподобия и независимости низпал под несвойственное ему, и потому разрушительное, владычество грубых стихий. Будь человек неприкосновенен для хлада (а он был бы таковым, оставаясь в состоянии первобытного совершенства), то зима, если бы и существовала в настоящем ее виде, не оказывала бы на него того губительного влияния, какое оказывает теперь. Тогда вместо изнурительной заботы о непрестанной защите от хлада, всякий из нас мог бы спокойно предаваться своим делам и поучительному созерцанию новых явлений в природе, кои представляются зимою и коих нет у прочих времен года.

При нынешнем нашем, по выражению апостола, порабощении стихиям мира (см. Гал. 4; 3), нам по тому самому, очевидно, не так легко и удобно примечать теперь в устройстве земли величие и благость Десницы творческой; но с другой стороны, именно по причине сего печального и несвойственного нам порабощения, для нас еще нужнее вникать в это, дабы примириться сколько-нибудь со своими узами и перестать смотреть на целое время года, как на враждебное нашему благосостоянию. Нет, зима, при всей суровости внешнего вида своего, подобно всем прочим временам года, есть не враг и губитель, а друг и помощник наш; она исполнена таких явлений и картин, кои каждого внимательного зрителя невольно заставляют благоговеть пред Творцом лет и времен.

Для убеждения в сем сделаем сообразно настоящему времени года хотя краткое обозрение зимних явлений в природе, подражая Псалмопевцу, который не почитал чуждым даже своего пророческого достоинства — обращаться от созерцания тайн царства благодати к рассмотрению градовых туч и бурь зимних.

Сошествие к нам зимы редко не сопровождается бурями и мраком, напоминающими собою тот первобытный хаос, из коего изведен некогда весь мир настоящий. Кто бывал в подобное время на поле или среди волн морских, тот знает всю лютость подобных минут. Это — година ужаса и разрушения!

Можно ли после сего ожидать в сем хаосе какого-либо соображения и порядка? Между тем, в продолжение подобных бурь не падает с неба ни одной снежинки, которая не была бы, во-первых, осмотрена, прибрана и даже украшена со всем тщанием, и коей, во-вторых, не было бы указано на лице земли своего места и отношения к другим подобным атомам.

Для убеждения во всем этом вам следует токмо уловить бережно несколько снежинок, летящих в этой тьме миллионами, и подвергнуть их рассмотрению в увеличительное стекло: они изумят вас правильностью и вместе изящностью их вида. Разнообразие в подробностях до бесконечности, но главная и существенная форма всего одна и та же: это вид звезды, шея основанием служит одна на средину другой положенная линия, — или крест! Можно ли после сего отрицать бытие некоей всехудожественной Десницы, из коей во время бурь и вьюг каждый раз сыплется на нас из облаков это дивное многокрестие звездное? В такой многознаменательной для христианина форме здесь, по-видимому, нет никакой нужды (ибо кто обращает внимание на вид и состав падающих снежинок, кроме малого числа естествоиспытателей?). Но всемогущая десница Творца такова, что из нее ничто не может выходить без мысли и значения, и вот, каждая снежинка имеет вид не только правильный и изящный, а, можно сказать, священный, да и те, кои, обуянные лженаукою, не хотели бы видеть Таинств христианских даже в Евангелии, принуждены будут встречаться с напоминанием о них в самых обыкновенных явлениях того же мира стихийного, коим они привыкли ограничивать свои исследования.

После сего вы уже невольно ожидаете, что и по окончании бури и вьюг в упавшем с неба снеге представится не безпорядок, а что-либо также достойное внимания. И действительно, примите труд выйти в это время на какое угодно поле, и посмотрите со вниманием на этот новый белоснежный покров, облегший собою всю поверхность земли: все, падавшее с неба, как ни кружилось в воздухе, как ни спорило друг с другом, но упало, наконец, в порядке, улеглось дружелюбно и составило множество различных фигур, из коих каждая стоит внимания. Сколько тут линий прямых, ломаных, сходящихся, расходящихся, вогнутых, выпуклых, кругообразных! Здесь вся геометрия! И несмотря на хлад и безжизненность зимнюю, не только все на своем месте, но ничто не лишено вкуса и благолепия. Примечаете ли, как изящно преобразован снегом вот этот грубый и безобразный овраг? Какой правильный и тонкий карниз над ним! Какие игривые изгибы внутрь! Какая чистота в отделке! Это — мрамор из-под резца ваятеля! И сколько таких мраморов, такого ваяния! Все это изящество и вся эта художественность в отделке громад снежных останутся незамеченными не только там, где нет человека, но и там, где он есть, ибо многие ли захотят любомудрствовать о снеге? Но творческой Деснице нет никакой нужды в том, есть ли или нет зрителя для ее произведений; производя все весом, числом и мерою, она удовлетворяет самой себе и не может производить иначе, как сообразно своему достоинству, то есть благоизмеренно и великолепно.

К подобного же рода мыслям и чувствам приходим, обращая внимание на замерзание воды. Под конец зимы для вас будут с поспешностью ломать лед без всяких правил и бросать его грубыми глыбами в ваши ледники; но знаете ли, сколько законов наблюдено было при его образовании осенью?