От Господа бежишь, скажи мне? Так подожди немного и на самом деле узнаешь, что ты не можешь убежать и из рук подвластного Ему моря. Действительно, едва (Иона) взошел на корабль, как оно воздвигло волны и поднялось высоко. Как верная служанка, нашедши беглого сораба, похитившего что-либо из господского имущества, дотоле не перестает всячески беспокоить принявших его, пока не возьмет его с собой, – так точно и море, нашедши и узнав своего сораба, всячески беспокоит корабельщиков, мятется, воет, и хоть не влечет в суд, но угрожает потоплением кораблю вместе с людьми, если не отдадут ему сораба. Что же корабельщики при этом? И стали, сказано, бросать в море кладь с корабля (Иона. 1, 5). Но корабль не облегчался, так как вся тяжесть оставалась еще на нем, то есть тело пророка – бремя тяжкое не по существу тела, но по тяжести греха, потому что нет ничего настолько тяжкого и неудобоносимого, как грех и непокорность. Поэтому и Захария изобразил его под видом слова (ср. Зах. 5, 7), а Давид, описывая существо его, сказал: беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне (Пс. 37, 5). И Христос к тем, которые жили во многих грехах, взывал: придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11, 28). Так грех и тогда отягощал корабль и готов был погрузить его в воду; а Иона спал и храпел. Тяжелый это был сон, – не сон удовольствия, но скорби, – не беспечности, но печали, потому что добрые слуги скоро сознают свои грехи, что случилось и с Ионой. Совершив грех, он тогда же познал и тяжесть греха. Таково свойство греха, что он после того, как родится, пробуждает болезни в породившей его душе; не так, как бывает при нашем рождении. Мы, лишь только родимся, прекращаем болезни рождения, а он, коль скоро родится, терзает болезнями породившие его помыслы. Что же кормчий? Пришел, сказано, к нему (Ионе), и сказал ему: встань, воззови к Богу твоему (Иона. 1, 6). Он уже из опыта узнал, что то была не обыкновенная буря, но наказание, ниспосланное от Бога, – такое волнение, пред которым бессильно искусство человеческое, и что тут бесполезны руки кормчего; для укрощения его нужен был другой, лучший кормчий, управляющий всем миром; потребна была помощь свыше. Поэтому и корабельщики, оставив весла и паруса, и снасти, и все, отняв руки от весел, подняли их к небу и молили Бога. Когда же и это не помогло, тогда, говорит Писание, бросили жребий (Иона. 1, 7), и жребий открыл, наконец, виновного. Впрочем, они не просто взяли его и бросили в воду, но среди столь великого смятения и тревоги, как бы среди великой тишины, устроили на корабле судилище, дали ему (Ионе) говорить, дозволили защищаться и все исследовали тщательно, как будто должны были отдать кому отчет в своем приговоре. Послушай же, как они исследуют все, как бы в судилище. Какое твое занятие, и откуда идешь ты? где твоя страна, и из какого ты народа ? (Иона 1, 8). Море уже обвиняло его, вопия против него, обличил и засвидетельствовал против него жребий – однако же они, несмотря ни на вопль моря, ни на свидетельство жребия, не произносят еще приговора, но, как в судилище, хотя присутствуют и обвинители, предстоят и свидетели и улики, судьи дотоле не произносят приговора, пока сам подсудимый не повинится в своем грехе, так и здесь корабельщики, люди иноплеменные и несмысленные, соблюдали порядок, какой бывает в судах. И это (сделали они) среди столь великого страха, столь великого волнения, столь великой тревоги, когда море не давало им и вздохнуть, – так оно шумело и ярилось, с неистовством и воем воздымая непрестанные волны. Откуда же, возлюбленные, происходила такая попечительность о пророке? От устроения Божия. Бог так устроил это, вразумляя чрез это пророка быть человеколюбивым и кротким и как бы взывая к нему и говоря: подражай корабельщикам, несмысленным. Они не пренебрегают и одной душой, не безжалостны и к одному твоему телу; а ты предал, сколько от тебя зависело, целый город, в котором столько тысяч жителей. Они, и открыв виновника приключившихся им бедствий, не спешат произнести обвинительный приговор, а ты, не имея причины обвинять ниневитян, потопил их и погубил. Притом ты не послушал, когда Я повелевал тебе идти с проповедью воззвать их (ниневитян) к спасению; а эти (корабельщики), и без всякого приказания, употребляют все средства, чтобы тебя, оказавшегося виновным, избавить от наказания. В самом деле, корабельщики и после обвинения от моря, после улики чрез жребий, когда и сам (Иона) обвинял себя и признался в бегстве, и тогда не устремились на погибель пророка, но медлили, удерживались и употребляли все средства, чтобы, и после такого обличения, не предать его неистовству моря. Но этого не дозволило море, или – лучше – не допустил Бог, желая вразумить Иону, как чрез корабельщиков, так и чрез кита. И точно, услышав: возьмите меня и бросьте меня в море, и море утихнет для вас (Иона. 1, 12), – они усиливались подойти к земле, но волны не дозволили.

4. Так вот ты видел пророка бегущим: послушай же, как он и исповедуется из глубины – из чрева кита. То сделал (бежал) он, как человек, а это (исповедание) совершил, как пророк. Итак, море, приняв его, ввергло, как в некую темницу, в чрево кита, чтобы сохранить Господу беглеца невредимым. Ни лютые волны, взявшие его, не задушили его, ни более лютый, чем волны, кит, поглотивший его, не погубил в чреве, но сохранил и привел в город. И море, и кит оказали сверхъестественное послушание, чтобы пророк всем вразумился. И вот он, пришедши в город, прочел приговор, как царскую грамоту о наказании, и воззвал, говоря: еще сорок дней, и Ниневия будет разрушена (Иона. 3, 4).

Услышали это ниневитяне и не показали неверия и пренебрежения, но тотчас поспешили к посту все – мужи, жены, рабы, господа, начальники, подчиненные, дети, старцы; даже и бессловесные не были изъяты от этого общественного подвига; всюду вретища, всюду пепел, всюду плач и вопль. И сам облеченный диадемой, сойдя с царского престола, разостлал под собой вретище, посыпал пепел и, таким образом, исхитил город из опасности. Открылось необычайное явление: порфира уступила вретищу! В самом деле, для чего бессильна была порфира, то могло сделать вретище; чего не сделала диадема, то совершил пепел. Видишь, не напрасно сказал я, что бояться надобно не поста, но пьянства и объедения? Пьянство и объедение поколебали и грозили ниспровергнуть город, когда он стоял, а пост поддержал его и тогда, как колебался и готов был упасть. С постом и Даниил, войдя в ров львиный, вышел оттуда так, как будто был там с кроткими овцами. Львы, хоть и кипели яростью, и бросали убийственные взгляды, однако же не коснулись лежавшей пред ними трапезы9, но отказались от этой пищи, тогда как и сама природа возбуждала их (потому что нет ничего лютее этих зверей), и голод (потому что они не ели семь дней), как некий внутренний палач, понуждал их растерзать пророческую утробу. С постом и три отрока, войдя в вавилонскую печь и долгое время пробыв в огне, вышли из печи с телами светлее самого огня. Но если тот огонь был действительно огонь, как же он не сделал того, что свойственно огню? Если тела отроков были точно тела, как же они не потерпели того, что свойственно телам? Как? Спроси у поста, и он ответит тебе, и сам разрешит тебе загадку: это действительно была загадка. Природа тел боролась с природой огня, и победа осталась за телами! Видел ты чудную борьбу? Видел еще чудную победу? Подивись посту и прими его с распростертыми руками. Если он и помогает в печи, и сохраняет во рве львином и изгоняет демонов, и изменяет определение Божие, и укрощает неистовство страстей, и возводит нас к свободе, и производит великую тишину в помыслах наших, то не крайне ли было бы безумно убегать и бояться его, когда столько благ в руках у него? Он, говорят, измождает наше тело до немощи. Но чем более внешний наш человек тлеет, тем более внутренний со дня на день обновляется (2 Кор. 4, 16). А лучше сказать, если захочешь тщательно исследовать дело, то найдешь, что пост есть мать и здоровья телесного. И если не веришь моим словам, спроси об этом у врачей, и они яснее покажут это. Воздержание они называют матерью здоровья, а о болезнях в ногах и о болезнях головных, об апоплексии и о рвоте, и о водяной болезни, и о воспалениях и опухолях, и о бесчисленном множестве других болезней говорят, что они происходят от лакомства и пресыщения, как от самого нечистого источника нечистые ручьи, пагубные и для здоровья тела, и для целомудрия души.

5. Итак, не будем бояться поста, который избавляет нас от столь великих зол. Не без причины внушаю вам это, но потому, что вижу много таких людей, которые уклоняются и бегут прочь, как будто их хотят отдать в руки какой-либо суровой жене, и губят сегодня сами себя пьянством и пресыщением. Поэтому советую: не губите наперед, объедением и пьянством, ожидаемой от поста пользы. И люди с расстроенным желудком, когда пред тем, как надобно им принять горькое лекарство, наполнят себя излишней пищей и потом примут лекарство, то – горечь эту вытерпят, а пользы не получат, потому что они затруднили действие лекарства на испорченные мокроты. Поэтому врачи и советуют им ложиться спать не ужинавши, чтобы вся сила лекарств тотчас же обратилась на излишние мокроты, причиняющие болезнь. Так бывает и с постом. Если ты сегодня предашься великому пьянству, а завтра примешь врачевство поста, этим сделаешь, что оно будет для тебя бесполезно и бесплодно, и ты хоть понесешь труд, но не соберешь плодов поста, потому что он всю свою силу употребит против вреда, только что причиненного пьянством. Если же ты приготовишь для него легкое тело и примешь лекарство с трезвой мыслью, то можешь очистить много прежних грехов. Итак, не будем – и, вступая в пост, упиваться, и после поста опять предаваться пьянству, дабы не случилось того же, что бывает, когда кто ударяет ногой больное тело, только что оправляющееся от болезни, и этим снова повергает его в более тяжкую болезнь. Это бывает и с нашей душой, когда мы в обоих случаях – и в начале и в конце поста – омрачаем облаком пьянства трезвость, полученную нами от воздержания. Как готовящиеся сражаться с дикими зверями сперва ограждают главные члены свои многими орудиями и щитами и затем уже вступают в борьбу со зверями, так и теперь есть много людей, которые, готовясь сражаться с постом, как бы с диким зверем, ограждают себя объедением и, до крайности обременив и омрачив себя, весьма неразумно встречают тихое и кроткое лицо поста. И если спрошу тебя: для чего сегодня идешь в баню? – ты скажешь: чтобы с чистым телом встретить пост. А если спрошу: отчего упиваешься? – ты опять скажешь: оттого, что готовлюсь вступить в пост. Но не странно ли этот прекраснейший праздник встречать с телом чистым, а с душой нечистой и опьяневшей? Можно бы сказать и больше этого, но для здравомыслящих и этого довольно для исправления. Итак, надобно прекратить слово, потому что хочу я послушать и голоса отца. Мы, как малые пастушеские дети, играем на легкой свирели, сидя под сенью этого святилища, как бы под дубом или тополем: а он, подобно тому как отличный какой музыкант, настроив золотую арфу, стройностью звуков восхищает всех слушателей, – так и он доставляет нам великую пользу не стройностью звуков, но согласием слов и дел. Таких-то учителей и Христос ищет: кто сотворит, сказал Он, и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 19). Таков и этот10; потому он и велик в Царствии Небесном. Да сподобимся же и мы, по молитвам его и всех сослужителей, получить Царство Небесное, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ШЕСТАЯ

О посте, сказанная в шестую неделю

Святой Четыредесятницы

1. Как приятны для нас волны этого духовного моря – приятнее и волн морских! Эти воздвигаются возмущением ветров, а те желанием слышать (поучение); эти, воздымаясь, приводят кормчего в великий страх, а те, появляясь, влагают в говорящего великое дерзновение. Эти служат знаком ярящегося моря, а те признаком радостной души; эти, ударяясь о камни, производят глухой шум, а те, приражаясь к слову учения, издают приятный звук. Равным образом и дуновение легкого ветра, когда падает на нивы и то приклоняет к земле, то поднимает вверх головки колосьев, – представляет на суше подобие морских волн. Но и тех нив приятнее эта нива11, потому что не дуновение ветерка, а благодать Святого Духа возбудила и согрела души ваши; и огонь, о котором некогда сказал Христос: огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся (Лк. 12, 49), – этот огонь, вижу я, ввергнут и горит в душах ваших. Поелику же страх Христов возжег для нас столько лампад, то вольем в них елей учения, дабы свет у нас был продолжительнее.

Вот уже время поста склоняется у нас к концу; дошедши до середины поприща, мы подошли уже к концу (его), потому что как тот, кто начал, двинулся к середине, так тот, кто дошел до середины, касается конца. Итак, время (поста) склоняется к концу, и ладья смотрит уже в пристань; но дело не в том, чтобы войти в пристань, а чтобы ввести (в нее) ладью не без прибыли. Прошу всех вас и молю, пусть каждый в своей совести рассмотрит (свою) торговлю постом, и если найдет, что прибыток велик, пусть еще умножает (его) торговлей; если же (найдет, что) ничего не собрано, пусть употребит на эту торговлю остальное время. Пока стоит ярмарка, станем торговать для приобретения большой прибыли, чтобы не уйти (нам) с пустыми руками, чтобы, подъявши труд поста, не лишиться награды за пост. Можно ведь и понести труд поста, и не получить награды за пост. Как? Когда от пищи мы воздерживаемся, а от грехов не удерживаемся; когда мяса не едим, а поедаем дома бедных; когда вином не упиваемся, а упиваемся злой похотью; когда весь день проводим без пищи, и весь же день бываем на бесстыдных зрелищах. Вот и труд поста, и никакой награды за пост, когда ходим на зрелища беззакония. Не к вам (мое) слово; знаю, что вы чисты от вины; но опечаленные имеют обычай изливать гнев на присутствующих, когда нет при них виновников (их печали). Какая выгода постящимся ходить на зрелища беззакония, посещать общее училище бесстыдства, публичную школу невоздержания, восседать на седалище пагубы? Да, не погрешит тот, кто сцену, это пагубнейшее место, полное всякого рода болезней, эту вавилонскую печь, назовет и седалищем пагубы, и школой распутства, и училищем невоздержания, и всем, что ни есть постыднейшего. Действительно, диавол, ввергнув город в театр, как бы в какую печь, затем поджигает снизу, подкладывая не хворост, как некогда иноплеменник тот12, не нефть, не паклю, не смолу, а что гораздо хуже этого, любодейные взгляды, срамные слова, развратные стихотворения и самые негодные песни. Ту печь разожгли руки иноплеменнические, а эту печь разжигают помыслы, более неразумные, чем иноплеменники. Эта печь хуже той, потому что и огонь (здесь) пагубнее: он не тела сжигает, но разрушает благосостояние души; а еще хуже то, что горящие (в этом огне) даже и не чувствуют, потому что если бы чувствовали, то не производили бы громкого смеха при виде того, что происходит. А это-то и хуже всего, когда больной не знает даже и того, что он болен, и, сгорая жалким и бедственным образом, не чувствует воспалений. Какая польза в посте, когда тело ты лишаешь дозволенной законом пищи, а душе даешь пищу противозаконную; когда целые дни просиживаешь там (в театре), смотря на посрамление и унижение общей (человеческой) природы, на жен – блудниц, на лицедеев, которые, собирая все, что есть худого в каждом доме, представляют зрелища любодеяния? Да, там можно видеть и блудодеяния, и прелюбодеяния, можно слышать и богохульные речи, так что болезнь проникает в душу и чрез глаза, и чрез слух; (там лицедеи) представляют чужие несчастия, от чего дано им и позорное имя. Итак, какая прибыль от поста, когда душа питается всем этим? Какими глазами посмотришь ты на жену после тех зрелищ? Как взглянешь на сына, как на слугу, как на друга? Надобно ли быть бесстыдным, рассказывая о том, что бывает там, или молчать, краснея от стыда. Но отсюда уходишь не таким, нет, ты можешь смело пересказывать дома все, что здесь говорится, – вещания пророческие, учения апостольские, законы Господни, – можешь предлагать всю трапезу добродетели; а таким повествованием жену ты сделаешь более целомудренной, сына более разумным, слугу более преданным, друга более искренним, да и самого врага заставишь прекратить вражду.

2. Видишь, как эти наставления во всем спасительны, а те представления совершенно непотребны. Какая же польза в посте, скажи мне, когда телом ты постишься, а глазами любодействуешь? Ведь любодеяние состоит не только в соитии или совокуплении телесном, но и в бесстыдном взгляде. Какая же польза, когда ты бываешь и здесь, и там? Я учу, а тот развращает; я прилагаю лекарство к болезни, а тот усиливает причину болезни; я погашаю пламя природы, а тот разжигает пламя похоти. Какая же польза, скажи мне? Когда один строит, а другой разрушает: то что они получат для себя кроме утомления? (Сир. 34, 23). Итак, будем проводить время – не здесь и там, но только здесь, чтобы здесь проводить его с пользой, не попусту, не напрасно и не в осуждение. Когда один строит, а другой разрушает: то что они получат для себя кроме утомления? Если бы даже и много было созидающих, а один разоряющий, и тогда легкость разрушения восторжествовала бы над множеством созидающих. Поистине, великий стыд, что и юноши, и старцы спешат к таким занятиям. И пусть бы зло ограничивалось только стыдом, хотя и это для человека благородного не легко, напротив – для благоразумного весьма важная потеря – и позор и стыд; но не в стыде только наказание, нет, за это угрожает еще великая казнь и мучение. Сидящие там (на зрелищах) все, по необходимости, уловляются грехом любодеяния, не потому, чтобы совокуплялись с находящимися там женами, а потому, что смотрят на них бесстыдными глазами. А что и они неизбежно становятся виновными в любодеянии (в доказательство этого), скажу вам не свое слово, чтоб вы не пренебрегали (им), но прочитаю вам закон Божий, которым уже нельзя пренебрегать. Что же говорит закон Божий? Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5, 27–28). Видел ты совершенного прелюбодея? Видел вполне учиненный грех? И что еще хуже – прелюбодея, уличенного в любодеянии, не на человеческом, но на Божественном судилище, где наказания нескончаемы? Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. (Спаситель) исторгает не болезнь только, но и корень болезни. Корень любодеяния бесстыдная похоть, потому Он наказывает не только за любодеяние, но и за похоть, матерь любодеяния. Так поступают и врачи: они вооружаются не только против болезней, но и против самых причин (их); и если увидят, что больны глаза, останавливают течение худых мокрот сверху, из висков. Так делает и Христос. Любодеяние есть тяжкая глазная болезнь, болезнь глаз, не только телесных, но еще более душевных; поэтому (Он) там и остановил ток бесстыдства страхом закона; поэтому и определил наказание не только за любодеяние, но и за похоть. Уже прелюбодействовал с нею в сердце своем: а когда растлено сердце, то что пользы в остальном теле? Когда в растениях и деревьях увидим сердцевину изъеденной, мы уже ни во что ставим остальную часть: так и в человеке, когда сердце погибло, тщетно уже здоровье остального тела. Возница пал, погиб, низринут: так напрасно уже бегут кони. Труден закон и имеет в себе много тяжкого, зато великий дает и венец; таковы именно дела трудные, что они доставляют великие награды. Но ты обращай внимание не на труд, а размышляй о воздаянии; так бывает и в житейских делах. Если будешь иметь в виду трудность подвигов, дело покажется тяжелым и невыносимым, а если будешь смотреть на награду, оно будет легко и удобоносимо. Так и кормчий, если бы смотрел только на волны, – никогда бы не вывел ладьи из пристани: но, смотря на прибыток, а не на волны, он отваживается пускаться и в неизмеримое море. Так и воин, если будет смотреть на раны и поражения, – никогда не наденет брони; если же будет смотреть не на раны, а на трофеи и победы, то устремится на сражение, как на луг. Таким образом, и тяжкое, по природе, становится легким, когда мы не о трудах только размышляем, но и смотрим на награды за них. Хочешь ли знать, как трудное по природе становится легким? Послушай Павла, который говорит: кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу (2 Кор. 4, 17). Слова эти загадочны. Если страдание, то как легкое? Если легкое, то как страдание? Одно с другим несовместно. Но (Павел) разрешил загадку, показав легкость (печали) следующими затем словами. Какими? Когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое (ст. 18). Предложил венец – и сделал подвиг легким; показал награду – и облегчил труды. Так и ты, когда увидишь жену, красивую лицом и в светлой одежде; когда увидишь, что похоть подстрекает (тебя) и что душа (твоя) ищет этого зрелища: воззри на уготованный тебе на небе венец – и пройдешь мимо такого зрелища. Ты увидел подобную тебе рабыню? Помысли о Владыке – и, несомненно, прекратишь недуг. Если и дети, идя за учителем, не резвятся, не смотрят по сторонам, не пугаются, тем более ты не испытаешь ничего такого, видя при себе мысленно Христа. Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. С удовольствием и очень часто повторяю я слова этого закона; о, если бы мог я и целый день говорить об этом вам, или лучше, не вам, но виновным в грехах, – а, впрочем, и вам, потому что и вы будете более безопасны, и находящиеся в болезни скорее выздоровеют. Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

3. Одного чтения этих слов достаточно для очищения всякой гнилости греха. Но будьте снисходительны: мы очищаем раны, а очищающему раны необходимо употреблять и острые лекарства. Чем долее будете вы внимать (этим) словам, тем более будет очищаться гной. Как огонь, чем сильнее объемлет золото, тем более истребляет ржавчину; так и страх, внушаемый этими словами, чем глубже проникнет в душу вашу, тем более очистит весь грех невоздержания. Сожжем же его здесь словом учения, чтобы не быть нам в необходимости сжечь его там – огнем геенским: этот огонь не коснется души, отошедшей отсюда чистой, но он обымет душу, отошедшую отсюда в грехах. Дело каждого, говорит Писание, огонь испытает, каково оно есть (1 Кор. 3, 13). Будем испытывать самих себя ныне без болезни, чтобы не быть испытанными тогда с болезнью. Что ни говори, скажешь, а закон труден. Что же? Бог повелевает нам невозможное? Нет, говорю я; сомкни свои уста, не обвиняй Господа; это не оправдание, а новый грех хуже прежнего. А что у многих грешников есть обычай возводить обвинение на Господа, – так послушай. Приступил получивший пять талантов и принес другие пять; приступил получивший два таланта и принес другие два; приступил получивший (один) талант и, поскольку не мог принести другого таланта, то вместо таланта принес обвинение. Как? Я знал тебя, говорит, что ты человек жестокий. О, бесстыдный раб! Он не довольствуется грехом, но возносит еще обвинение на господина: жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал (см. Мф. 25, 20–24). Так и в настоящей жизни все те, которые не делают ничего доброго, усугубляют грехи свои обвинением Господа.

Итак, не обвиняй Господа: Он не заповедал невозможного. Хочешь знать, что Он не заповедал невозможного? Многие делают даже больше заповеданного, но они не сделали бы этого при всем своем усердии, если бы заповеданное было невозможно. Господь не заповедал девства, а многие хранят (его); не заповедал нищеты, а многие бросают свое (имущество), свидетельствуя делами, что заповеди закона весьма легки: они сделали бы больше заповеданного, если бы заповеданное не было легким. Господь не заповедал девства, потому что кто заповедует девство, тот подчиняет человека необходимости закона и против воли его, а кто только советует, тот оставляет слушателя господином (своей) воли. Посему-то и Павел говорит: относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет (1 Кор. 7, 25). Видишь, не повеление, но совет? Видишь, не заповедь, а внушение? А тут большая разность: одно – дело необходимости, другое – дело произволения. Не повелеваю, говорит, чтобы не обременить; убеждаю и советую, чтобы склонить. Так и Христос не сказал: все пребывайте в девстве, потому что, если бы Он повелел быть девственниками всем и эту заповедь сделал законом, то и исполнивший (ее) не получил бы той великой чести, какую получает теперь, и преступивший понес бы самое тяжкое наказание. Видишь, как Законодатель щадит нас, как печется о нашем спасении? Разве Он не мог дать и эту заповедь и сказать: хранящие девство да прославятся, а не хранящие да будут наказаны? Но (чрез это) Он обременил бы нашу природу, а Он щадит ее. Он поставил девство вне поприща, поставил выше места борьбы, чтобы и соблюдающие обнаружили величие своей души, и несоблюдающие воспользовались снисхождением Владыки. Не дал Он также заповеди и о нищете, не просто сказал: продай имение твое, но: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое (Мф. 19, 21). Пусть (это) будет в твоей воле; будь господином (своего) намерения; не принуждаю, не обременяю; нет, исполняющего я венчаю, а неисполняющего не наказываю. Что делается по повелению и долгу, то не заслуживает великой награды; а что по произволению и собственной ревности, то доставляет блистательные венцы. И свидетелем этого представляю Павла: если я благовествую, говорит он: нечем мне хвалиться. Почему? Потому что это необходимая [обязанность] моя, и горе мне, если не благовествую (1 Кор. 9, 16). Видишь, исполняющий предписанное законом не заслуживает великой награды, потому что это необходимая обязанность; а неисполняющий подлежит наказанию и мучению. Горе, говорит, мне, если не благовествую. А в рассуждении прочего, что (зависит) от произволения, не так; но что? За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно, не пользуясь моею властью в благовествовании (1 Кор. 9, 18). Там был закон, поэтому (Павел) не заслуживал великой награды; а это было делом произволения, потому он получил великую награду.

4. Все это сказано мной не без причины, но ради закона Божия, чтобы показать, что он не тяжек, не обременителен, не труден и не неисполним. Теперь же докажем это и самыми словами Христа. Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Знал это и Христос, что многие будут обвинять закон в трудности: посему не предложил его просто и в отдельности, но тут же припоминает и древний закон, чтобы чрез сравнение показать и легкость (закона), и свое человеколюбие. А как – послушайте. Не сказал просто: кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (слушайте это со вниманием); но прежде напомнил о древнем законе, говоря: вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. Л Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Видел ты два закона – древний и новый, (один), который дал Моисей, и (другой), который вводит сам Он. Впрочем, и тот (Моисеев) Он же дал, потому что и чрез Моисея Он говорил. А откуда видно, что и тот закон дал Он же? Приведу свидетельство не из Иоанна и не из апостолов, так как у меня теперь состязание с иудеями, но из пророков, которым они, кажется, верят, – из них докажу, что и древний, и новый (завет) имеют одного Законодателя. Итак, что говорит Иеремия? Я заключу с вами новый завет (Иер. 31,31). Видишь и нового (завета) имя в ветхом? Видишь, что и это название известно стало за столько лет? Я заключу с вами новый завет. Но откуда видно, что и ветхий завет Он же (Христос) дал? Сказавши: Я заключу с вами новый завет, (Господь) присовокупил: не такой завет, какой Я заключил с отцами вашими (Иер. 31, 32). Это так; но все еще мы не доказали своего предмета. Надобно выставить на вид и объяснить все, что представляет случай к спору, чтобы наше слово со всех сторон было чисто и чтобы бесстыдным не осталось никакой отговорки. Я заключу с вами новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами вашими. Бог постановил завет с Ноем, когда был потоп, желая избавить нас от страха, чтобы мы, и при виде наводнения, и всегда, как видим дождь, не боялись, что и опять будет та всеобщая гибель; поэтому, говорит, Я поставляю завет Мой с вами и со всякою душею живою (Быт. 9, 9–10). Постановил также с Авраамом завет обрезания; постановил и чрез Моисея завет, известный всем. Иеремия сказал: Я заключу с вами новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами вашими. Скажи, каким отцам? И Ной был отец, и Авраам был отец: о каких же говорит Он отцах? Неопределенность лиц производит темноту. Здесь будьте внимательны. Не такой завет, какой Я заключил с отцами вашими. Дабы ты не сказал, что (Бог) говорит о завете с Ноем, – дабы не сказал, что говорит о завете с Авраамом, – Он вот как напомнил и о самом времени заветов. Сказав: Я заключу с вами новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами вашими, тут же указал и на время: в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской. Видишь, какую ясность сообщило определение времени? Теперь уже и иудей не противоречит: вспомни время и прими законодательство. В тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской. Но для чего Бог говорит и об образе исхода (иудеев из Египта)? Когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской. Чтобы показать Свою отеческую любовь, Он вывел их, не как рабов, но взял, как отец дитя, и так освободил; не повелел, как рабу, позади себя идти, но взял за правую руку, как сына благородного и свободного, и так вывел. Видел ты, что у обоих заветов Законодатель один? Теперь, когда состязание мы уже кончили, я докажу тебе это же и из нового (завета), чтобы ты видел согласие (обоих) заветов. Видел ты пророчество посредством слов? Познай и пророчество посредством образов. Но, как и это, опять неясно, что такое пророчество посредством образа и что такое пророчество посредством слова, – то и это вкратце объясню. Пророчество посредством образа есть пророчество событий, а другое пророчество есть пророчество посредством слов; разумнейших (Господь) убеждал словами, а неразумных видением событий. Так как имело произойти событие великое, и Бог имел принять на Себя плоть; так как земля имела сделаться небом, и наше естество возвыситься до благородства ангелов; так как проповедь о будущих благах превышала надежду и ожидание, – то, чтобы новое и необычайное, явившись внезапно, не смутило тех, которые тогда будут его видеть и слышать, (Бог) заранее предызображал (все это) посредством дел и слов и, таким образом, приучал наш слух и зрение и приготовлял будущее. А это и было то самое, о чем мы говорили, то есть что означает пророчество посредством образа и что означает пророчество посредством слова: одно – посредством событий, другое – посредством слов. Скажу тебе пророчество и событием и словом об одном и том же: как овца, веден был Он на заклание, и как агнец перед стригущим его безгласен (Ис. 53, 7). Это пророчество словом. А когда Авраам приносил Исаака, то, увидев овна, запутавшегося рогами, принес его в жертву на самом деле, и в нем, как в образе, предвозвестил нам спасительную страсть.

5. Хочешь, докажу тебе делами, что как я говорил, оба эти завета имеют одного Законодателя? Видел овна в (пророчестве посредством) слова (Ис. 53, 7): познай (его) и в событии. Скажите мне вы, желающие быть под законом (Гал. 4, 21). Хорошо (апостол) сказал: желающие быть, – потому что (они) не были; а если бы были под законом, то не были бы под законом. Слова эти, может быть, загадочны: (объясним их). Закон внимательных (к нему) приводит к Христу; а кто отвергает Учителя (Христа), тот не знает и детоводителя (закона) (Гал. 3, 25). Потому, говорит, скажите мне вы, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона ? (Ибо написано:) Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной. В этом есть иносказание (Гал. 4, 21–22; 24). Видишь пророчество посредством события? Иметь жен – не слово, а событие. Я показал тебе рабу и свободную в словах, что один Законодатель обоих заветов: узнай (теперь) то же самое и в образах. Авраам имел двух жен: это два завета и один Законодатель. Как там овен и овен – один в слове, другой в деле, и при этом великое согласие в делах и словах, так и здесь два завета, и их-то Иеремия предрек словом, а Авраам изобразил событием, – тем, что имел двух жен, потому что как один муж и две жены, так один Законодатель и два завета. Но все это сказано и предложено (мной) – не должно ведь отступать от предмета – по поводу слов: кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Так, но дело, для которого все это мы предложили, в том, для чего (Христос) читает им (Своим слушателям) древний закон? Он говорит им: вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. Знал Он, что заповедь трудна, не сама по себе, но по нерадению слушающих. Многое и легкое само по себе становится неудобоисполнимым, когда мы нерадивы, равно как и трудное делается легким и удобоносимым, когда мы ревностны, потому что трудность – не в природе вещей, но в воле делающих. А что это так, видно из следующего, мед по своей природе сладок и весьма приятен, но для больных он и горек, и неприятен, однако же не по собственной природе, а по болезни тех. Так и закон, если кажется трудным, то не по своей природе, но по нашему нерадению. Немногого стоит мне труда доказать, что он легок для исполнения; чтобы сделать его трудным, для этого надлежало бы сказать иное. Теперь Он говорит: убегай взгляда на жену, отложи невоздержание; а чтобы он был трудным, для этого надлежало бы сказать наоборот: ближе знакомься с женщинами, засматривайся на чужую красоту и затем побеждай похоть. Вот это было бы трудно. А что Он говорит: беги от печи, удались от огня, не приближайся к пламени, чтобы быть тебе невредимым, – это весьма легко, потому что такая заповедь сообразна с природой. Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. Итак, для чего (Христос) напоминает нам о древнем законе, намереваясь ввести другой? Дабы ты из сравнения (обоих законов) познал, что нет противоречия между тем и другим, потому что когда бывает сравнение (двух предметов), то суждение (о них) становится очевиднее. Так как некоторые готовы были возразить, что (Христос), говоря это, вводит противный прежнему закон, то вот, говорит Он, Я полагаю оба закона рядом: испытай и познай их согласие. Впрочем, делает Он так не для этого только, но и для того, чтобы показать, что (новый закон) и легок, и благовременно вводится. С этой целью говорит: вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй: столько-то времени вы упражнялись в древнем законе! Как учитель, обращаясь к ленивому отроку, который хочет еще заниматься старыми уроками, и, намереваясь повести его к высшим (познаниям), говорит: подумай, сколько времени употребил ты на это ученье, – так и Христос: чтобы напомнить, что (слушатели) много времени упражнялись в древнем законе и (много) посвятили ему, и что пора уже перейти к высшему закону, указал им на бывшее некогда у отцов их законодательство, говоря: вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. То сказано было древним, – Я же говорю вам. Если бы Он говорил древним, ты имел бы причину жаловаться, потому что тогда природа наша была менее совершенна; а когда природа (наша) пришла в большую силу и сделалась более совершенной, тогда уже настало время и для учения более совершенного. Поэтому Христос, лишь только еще начинает законодательство, (в предотвращение того), чтобы кто-нибудь, видя большую строгость любомудрия, не предался беспечности и нерадению, говорит: если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. 5, 20). Большего от меня требуешь труда? Почему? Разве я не одинаковой природы с теми (древними)? Разве я не (такой же) человек, как и они? Так, чтобы не сказали этого, зачем то есть увеличил для нас труды, зачем назначил большие подвиги, Господь наперед отстранил это возражение, сказав о Царстве Небесном: большие, говорит, предлагаю я и награды. Сказав о трудах, сказав о подвигах, сказав о большей строгости законодательства, Он напомнил о наградах. Не Палестину, говорит, даю вам, не землю, текущую молоком и медом – нет, предлагаю вам самое небо. Впрочем, если мы имеем преимущество (пред древними), в наградах за добродетели, то подлежим, в случае преступления закона, и большему наказанию за грехи. Как жившие до закона подверглись легчайшему наказанию, чем те, кто жил во время закона: те, которые, говорит, не [имея] закона, согрешили, вне закона и погибнут (Рим. 2, 12), то есть не будут иметь обвинителем своим закона, но произнесу, говорит, приговор над ними чрез самую природу их, мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие, – так и согрешающие под благодатью потерпят тягчайшее наказание, чем те, которые согрешали в законе. Различие между теми и другими Павел показал так: отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия [наказывается] смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет (Евр. 10, 28–29)? Видишь, под благодатью наказание больше, так как и награды больше? Но как я напомнил вам о страшных и духовных тайнах, то убеждаю вас, и молю, и прошу, и желаю со всем усердием, да приступаете к этой страшной трапезе, отложив всякий грех. Мир, говорит апостол, старайтесь иметь со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа (Евр. 12, 14). А кто недостоин видеть Господа, тот недостоин и приобщения тела Господня. Поэтому Павел говорит: испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей (1 Кор. 11, 28). Не обнаружил раны, не выставил вины на всеобщий позор, не представил свидетелей преступления: нет, внутри – в совести, в отсутствии всех, кроме всевидящего Бога, твори суд и исследование своих грехов и, разбирая всю жизнь, веди грехи на судилище ума; исправь проступки и потом уже с чистой совестью приступай к священной трапезе и причащайся святой жертвы. Это имея в уме, также помня сказанное нами о невоздержании и то, какое наказание угрожает бесстыдно смотрящим на лица жен, а прежде и геенны имея пред очами страх и любовь Божию, будем очищать себя во всем и, таким образом, приступать к священным Тайнам, да примем их не в суд и осуждение, но во спасение и здравие души, и в непрестанную надежду на это спасение, о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.