2. без номера. Монахине Ангелине (Колычевой)

Причина моего уныния — ваше уныние; сердце исполняется чувством и состраданием вашему сердцу. Вы принимаете мысль, которую следует отвергать. Мы ничего не знаем о смерти вечной, размышление наше общее о том, что повсюду видится и делается. Как мы себя можем уверять о том, что от нас угодно Господу сокрыто? Каждый свою смерть обязан помнить. Видите свою мысль, как она вас оскорбляет, что вы плачете. Покойтесь о Господе и не сомневайтесь в Его благости. Он нас всех любит.

Я вам пишу просто, просто и принимайте, матушка-сестрица. Не дозволяйте находящим мыслям приписывать свои догадки; они вредны и несправедливы. И что за удовольствие представлять себе иное против того, что просто написано. Так и меня, и себя приводите в слезы, сами себе представили оскорбительную мысль и плачете. И я, смотря на вас плачу, что вас всякая находящая мысль может огорчить и вы принимаете подложную мысль и уверяетесь в том, чего нет.

Боюсь ли я скорбеть просто о смерти смертного человека? Никогда, но также просто сказать бы и подкрепить бы словом. Это пустая опасность, чтобы скрывать неизбежную участь только для того, чтобы не огорчить теперь, а после. Я не соглашаюсь с таким умышлением. Я люблю открывать, все что можно. Почто же, дражайший друг мой, так долго вы скрывали от меня эту вашу мысль? — покудова я сам спросил. Так вы настрадаетесь без меня и мне скажете. Поэтому смею ли я считать себя другом? Я погружусь в крайнее ничтожество, и кто же меня поднимет, как не вы?! […]

Господь, всякого блага Промыслитель, нас столь близко сердцами сблизил, чтобы мы мысли сообщали и были бы одна душа. Откровением находящей мысли показывается действующая любовь, а сокровением — недоверие…

Скажите мне, пожалуйста, чем я оскорбил и так много огорчил, что вы такую мысль так долго скрывали от меня? И почто же произвольно себя вдавать мысленному врагу, всегда рыкающему и ищущему, как бы через какую мысль посмеяться над нами и поглотить душу? Прошу любовью никогда не скрывать от меня такие мысли: они же пагубны; лучше нам верить искренне друг другу, нежели таким своим мыслям… Я люблю слушать сердце ваше. Вот как мы оскорбились оба — вы и я.

2. без номера. Монахине Ангелине (Колычевой)

Любимый друг мой! По прибытии моему сюда (в Задонскую обитель) со мною было необычайное: помните, я несколько раз писал в письмах моих о решении моей мысли в церкви — как внезапно явилась мне старушка (Старица Евфимия Григорьевна Попова, Христа ради юродивая. ред.), открыла глубокую мысль мою и решила мое недоумение. Я думал, что это привидение было в церкви. Потом и в келье — в самую минутку глубокого уныния, приключившегося от некоего оскорбления. Вдруг отворились двери и старушка падает мне в ноги: «Прости меня, — говорит она. — Я тебя, батюшка, оскорбила». Вся грусть с меня отлетела от этого слова. И тотчас утешила меня надеждою моего здесь спокойствия. Тут-то я уверился, что в церкви она же мне явилась. Спросил — и открылось мне верующему, что все это от Бога.

В то время, когда я боролся с мыслями в глубине сердца моего, она молилась пред образом чудотворным Божией Матери. Вдруг нашел на нее священный ужас, восхитивший в ней сердце, и узрела она мысль мою, что боролась с моим сердцем. Пришла и облегчила меня — решила недоумение мое: «Также и теперь к тебе унылому приведена я духом. Бог с тобою; почто ты задумываешься и унываешь? Матерь Божия тебя приняла под Свой покров, а ты унываешь, дурак!» — так она меня бранила за уныние мое, и все чувства мои в ту же минуту отворились. Сердце таяло, как свеча, от горячей любви к Господу, и слезы проливались, как вода, с горы текущая источниками. Совсем очистившись от мрака уныния, побудила меня у нее испросить прощения за безумие мое. Я это сделал и был прощен, и был свободен от находящих помыслов.

Чрез несколько времени вновь пал в уныние. Тотчас явилась мне матушка и нашла меня за книгой святителя Димитрия. Спросила меня: «Какую ты книгу читаешь?» Я сказал. «Молись ему! — она мне отвечала. — Он за тебя помолится Богу, и бесы отойдут от тебя». — «Какие, матушка, бесы?» — «Ты, дурак, не знаешь, как они тебя окрадывают. Это уныние и мутные мысли тебе они наносят. Не ленись, молись по четкам Богу и призывай помощь святого Ангела Хранителя — и будет хорошо на сердце и чисто в голове. У тебя ведь болит голова?» — «У меня в голове как будто всё журчит, подобно пчелам» — так я ей ответил. «Молитва очищает голову. Молись, и будет хорошо. Не скучай, батюшка! Матерь Божия тебя сохранит. Тебе здесь хорошо будет. Прости меня, может, я тебя оскорбляю этим». — «Матушка, я не умею и благодарить за такую мысль. Прости меня, я никакого понятия духовного не имею, а вас Господь посылает меня вразумлять!» — «Смотри, вразумляйся». Простились, поцеловавши ее руку, а она мою.

Но враг, ненавистник добра, чтобы заградить этой старице ко мне дорогу, не очень давно навел на нее такую сильную ненависть, что весь изменяется и бледнеет Григорий Степанович, когда ее увидит, — и не допущает ко мне. Это мне чувствительно. Однако я решил все переносить и терпеть ото всех сторон, когда угодно Господу попустить на меня всякое оскорбление. Ах! только вы можете это представить себе, единодушный друг мой. Любовь ваша открывает мое сердце, только вы в своем что-то удерживаете.

У этой старицы есть недалеко от Лебедяни брат — старец Иларион. Его смирение единому известно Богу. Когда ему бывает откровение о моем смущении, он молится и умоляет Господа о мне. Его многие ездят посещать и пользуются его смирением во благо. Очень стоит посещать таковых богоугодных старцев. Мы духом любим друг друга, и многие через письма меня уверяли, что он много меня любит.

Я радуюсь о Господе, что удостоивает меня, худого, хорошей любви. Мне очень приятно, друг мой, что я могу тебе вручать мое сердце и делить мой с вами разговор, и этим я облегчаюсь! Очень явно, что меня с тобою соединил святой Промысл Всевышнего, Который и тебе дал равное мне сердце любить меня и мне любить тебя. Очень сильно ты его любишь? Люби ж, люби и знай, что это не противно Богу, что я его люблю. И я его люблю, и должно его любить. Кто изрекал в священном месте сии священные слова, может быть, самый тот, который не хотел, чтобы мой искренний друг меня любил? Но дух изрек его устами, повторяя заповедь святую.