Для них этот мир хуже всех возможных миров (разумеется, большой вопрос: возможны ли вообще лучшие миры?); если его принимать, то они могут принять его лишь как космогоническое доказательство существования не Бога, а дьявола; историю же человечества могут принять не как теодицею, а как дьяволодицею. Бессмысленный трагизм мира опровергает Бога и утверждает дьявола, осуждает Первого, защищая второго.

Разве возможен ответ, удовлетворительный ответ, на такой бунт?

Да, возможен, — говорит Достоевский. — Возможен только один–единственный ответ, и ответ этот — «Пресветлый Лик Богочеловека Христа». Бунтари могут разрушить все системы, все принципы, все законы, могут называть учение Христово ложным, осужденным современной наукой и экономическими теориями, однако неразрушимым остается «Пресветлый Лик Богочеловека, Его нравственная недосягаемость, Его чудесная и чудотворная красота». Труднее всего бороться не с учением, а с Пресветлой Личностью Самого Христа; и победить Ее абсолютно невозможно. «Галилеянин, Ты победил!» — Достоевский это чувствует, Достоевский это знает и потому, как ответ взбунтовавшимся антигероям, представляет чудесный и чудотворный Лик Христа, Который действует непосредственно или опосредованно, через христоликие личности Зосимы и Алеши, Мышкина и Макара, Они своим чудесным христоликим видом усмиряют взбунтовавшихся духов, умиротворяют обуреваемые души, успокаивают мятежные устремления. Всей жизнью своей, сущностью своей они убеждают, что Бог есть, бессмертие есть. Их чудесная сила в лицах их, в которых излучаются и сияют христоликие души их. Они Бога не доказывают, а показывают. Они знают, что дискурсивно и диалектически невозможно доказать существование Бога и бессмертие души. Для этого необходимо личное внутреннее убеждение, обретаемое только опытом деятельной любви. От величины этого опыта зависит величина и сила убежденности в существовании Бога и в бессмертии. Чем богаче этим опытом человек, тем богаче он и верой в Бога. Через опыт деятельной любви человек обретает реальное, опытное богопознание и реальное самопознание, т. е. он реально и экспериментально познает, что его душа христолика и бессмертна. Опыт активной любви как метод богопознания и самопознания и является новозаветным, апостольским методом, методом православной философии, методом, который прямо противоположен схоластическому методу механизации животворных истин Христовых и протестантскому методу рационализации надрациональных истин христианских.

Христоликие герои Достоевского хранят наибольшую драгоценность нашей планеты — Лик Христа, Который в нужные моменты являют поколебленным душам в мире этом. Только Его они имеют посредником между собой и всеми людьми и созданиями. Христоликими душами своими притягивают они все, что христолико в душах людских, и находят безгрешное даже в самом большом грешнике. Они принимают мир, но не принимают грехов мира; они любят грешников, но не любят грехов их. Опосредованный Христом, этот мир — лучший из всех возможных миров; однако люди сделали себя худшими из всех возможных людей. Христоликие герои Достоевского принимают мир из рук Богочеловека Христа, Который таинственно и кротко побеждает грехи мира.

Чудесная и прекрасная Личность Христа — единственное, чему Достоевский поклоняется безоговорочно. Она для него — единое на потребу; Она — полнота и реальность всего самого возвышенного; Она — сладость его жизни. Если упоминается Имя Христа в присутствии Достоевского, он весь дрожит. «Стоило мне произнести Имя Христа, — говорит Белинский, — у него (т. е. у Достоевского) лицо тотчас же менялось, как будто он хотел заплакать…» Не смейте хулить Христа в его присутствии, если не желаете, чтобы он взорвался апокалиптическими анафемами и обрушил их на вашу голову. Ревность за Христа снедает его. Достоевский не может без Него. Он всякое свое устремление завершает Им. Горькая тайна мира становится во Христе сладкой и святой. Жестокая тайна страдания, пронесенная через Христа, постепенно переходит в тихую, умильную радость. Достоевский это почувствовал и прочувствовал, и потому так безоговорочно предался Христу. Для него Христос — незаменимая, абсолютная и вечная Истина, Которая выше всех логических, дискурсивных и научных истин да истинок. Его любовь ко Христу доходит до подвижнической влюбленности в Христа. Вот его исповедь: «Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим; и в такие‑то минуты я сложил символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ веры очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовию говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной».

Благодаря такому неустрашимому исповеданию веры во Христа Достоевский становится величайшим исповедником, типичнейшим и оригинальнейшим представителем Православия и православной философии новейшего времени. Мы говорим «православной философии», поскольку она существенно отличается от философий неправославных тем, что для нее последним критерием всех истин и ценностей является Пресветлая Личность Богочеловека Христа, а не Его учение. Ведь нечто сходное с христианством было и до Христа; некоторые христианские нравственные принципы и догматические положения имелись в иудаизме, подобных христианским максим немало и в буддизме, некоторые можно найти также в магометанстве; однако есть нечто, чего у них невозможно найти — невозможно найти единого на потребу. Они не имеют самого главного — не имеют Личности Богочеловека Христа. А без Личности Христа все Евангелия, все послания, все догматики, все христианские вероисповедания становятся безжизненными, мертвыми формулами. Личность Христа — единственная живая сила, чудесная и чудотворная; в Ней Достоевский нашел все и стоит за Нее по–исповеднически, по–великомученически смело и неустрашимо. В Ней, только в Ней, видит он решение не только всех личных, но и всех общественных проблем. Где есть Лик Христов, там для Достоевского истинные прогресс и просвещение, истинные свет и радость. Если же спрашиваете у Достоевского: «Где имеется Лик Христа, где Он хранится?» — Достоевский недвусмысленно отвечает: «В Православии, только в Православии». — «Акатолицизм, а протестантизм?» — «Увы, — вздыхает Достоевский, — католицизм обезобразил Лик Христа, он обезображенного Христа и проповедует; а протестантизм Его давно утратил».

Христоликие души героев Достоевского ревностно хранят этот прекрасный Лик и своими жизнями создают теодицею, христодицею. Христоликие личности — единственно истинные православные философы; их философия опытна и христотканна; единственно они способны создавать православную теодицею. Через них Достоевский переживает наивысший синтез личности и жизни; в них воплощает он свою Христолюбивую и Христолюбимую душу.

И отрицательные, и положительные герои Достоевского — неустрашимые борцы за личность. Они мученически ищут разгадок предревней загадки личности и ужасной загадки жизни. Они не имеют покоя в телах своих; ужасы жизни бьют по ним. Через них Достоевский проносит свою бурную душуБеспредельную тайну своей личности он воплощает в них; пожаром вечных проблем сжигает кровь их; через них приходит к своим дьяволодицее и теодицее; через них задает и решает мучительную загадку жизни. Но, разгадывая загадку его очень сложной личности, многие приходят в соблазн от него. И это не удивительно, ибо от самых больших личностей и приходит в соблазн самое большее число людей. Они — воистину камень преткновения и соблазна для многих. Личность Христа является самым показательным примером этого. Достоевский же, несомненно, — наиболее загадочный «икс» в весьма сложном уравнении славянской жизни. К поиску значения этого необычного «икса» и мы прилагаем свои убогие силы. Для этого смелости нам придает сам Достоевский, ибо он бесконечно милостив, хотя и страшен в величии своем. Ибо если вы печалитесь, он тоже всем сердцем разделяет вашу печаль; если вы в отчаянии, он — ваш друг, ваш брат, близнец и утешитель; если вы атеист — и сам он страдает с вами, мучится вашими муками, защищает атеизм на удивление всем, минирует вас бунтом и безумным отчаянием, чтобы в конце концов оба вы с криком бросились к ногам Иисуса. Если вы преступник, он вас милостиво примет под кров своей многострадальной души, сделает вашу душу своей, переболеет с вами вместе вашей болезнью, изложит вам ошеломляющий психологический диагноз и историю вашей болезни и вылечит вас, ибо он сам болен и привычен к болезням. Если вы мучимы и искушаемы ужасными «проклятыми вопросами», он вас обнимет, как самого родного, ибо он сам тоже был искушаем и потому способен помочь искушаемым. Если вы верующий, он умножит вашу веру до влюбленности во Христа. Если вы оптимист, он поведет вас к еще большему, высшему и наивысшему оптимизму; он вас убедит, что чудесная Личность Богочеловека Христа — единственный настоящий, единственный вечный, самый высший оптимизм и благовествование.

Достоевский не поддается изучению без мук, без рыданий и слез. Изучать Достоевского — значит мучиться его пожизненной мукой, мучиться вечными проблемами. Многие–премногие при изучении его, потеряв рассудок, в отчаянии задают вопрос: «Доколе, скажи, ты будешь мучить наши души?» — «Пока не решите вечные проблемы», — гласит его ответ.

Мы осмеливаемся войти в исследование тех основных творческих психических законов, по которым созданы отрицательные и положительные герои Достоевского и которыми предопределено, чтобы они создавали немыслимую дьяволодицею и непревзойденную православную теодицею.

Кто заражен дешевым оптимизмом бесчисленных современных «осчастливливателей» человечества, пусть не входит в ад «православного Данте», ибо в адских глубинах его дьяволодицеи испарится весь мотыльковый оптимизм и сгорят все планы о преобразовании мира и человека на основе человекоманийных принципов «чистого разума» и «common senseа».

Часть первая. Дьяволодицея

От человеко–мыши [2] до человеко–бога