Написал письмо Вас. Вас. Говорил подробно о планах на будущее.

20.1.1917

Я чувствую себя усталым. Я заснул вчера часа в 3 ночи. Почему так? Да потому, что зачитался Вяч. Ивановым сначала, а потом раздумался о нем так, что и сон из головы выскочил. Удивительный поэт это. Я вот пока читал первые два тома — «Кормчие звезды», «Прозрачность». Она гораздо понятнее Cor Ardens. В них Вяч. Иванов еще полон землею, еще прислушивается к тем звукам, которые поет ему космос, движущееся естество. Зато биение мировой жизни он чувствует, как никто, быть может.

Мне кажется, что Вяч. Иванов, даже в первый период его творчества, даже в одном аспекте его, в основе своей души не эллин, как о нем думают, не эллин ни в коем случае. В нем совершенно нет эллинской пластичности. Даже красота его стиха не в строгости и чеканке формы, не пластическая красота, это красота великолепия, пышности, царственного величия и богатства — это вычурность и замысловатость древних русских терминов и одежд.

Душа Вяч. Иванова — это душа славянина скифа. Это женственная душа, близкая в силу своей женственности к природе, к тварному. Проникновение Вяч. Иванова в бытие — это не эллинское холодное любование формой, заколдованным в своем пандемонизме космосом. Это проникновение в самое существо природы, любовное, нежное припадание к земле в слезах, о которых писал Ф. Достоевский. В этом В. Иванов близок к Пушкину. Пушкин в своей способности проникать всюду, любовно проникать, жить полнотой природной, тварной жизни, вмещать в себя и солнечно миловать все — в этой своей способности глубоко национален. Женственная душа нашего народа, чуткая ко всему живущему, в силу своей женственности от многовековой близости к Православию, к его ласковости и свету, как‑то органически христианизировалась, и ее любовная чуткость углубилась и взросла без меры.

Пушкин явил миру в своем творчестве эти наши славянские русские свойства. Ныне их воспроизвел Вяч. Иванов, ощутивший свою близость к твари, к природе и нежно возлюбивший землю.

Таков Вяч. Иванов в первом периоде. Тут он живет в любви, в проникновении в тварь. Живущее он нежит, голубит, «солнечно милует». Он только еще предчувствует порой начало тьмы, непросветленное и злое в природе.

… Оказалось, что если бы меня не прервали, я написал бы, чего доброго, целый трактат об Иванове.

Вопрос о масляной почти решен. Я говорил заведующему о желании ехать… Что же, говорит он, пожалуйста. Кроме того, сам еще предлагает поехать в пору, когда этот выпуск кончится, недели на 3.

21.1.1917

Надо будет в Киеве забрать книг побольше, а главное, иностранных. Я узнал тут интересную вещь. Говорят мне люди, знающие это по опыту, что великолепно можно познакомиться с языком по самоучителю. В 6 месяцев, говорят, при 2–часовых занятиях можно прекрасно овладеть языком. Есть налицо живые примеры. Мне назвали некоторые хорошие самоучители, а я, приехав в Киев, куплю какой‑нибудь из них обязательно и после основательнейшим образом засяду за него.

Я жалею, что потратил напрасно в этом отношении несколько месяцев. Но неопределенность моего положения мешала мне приняться за серьезную работу в этом отношении. Но теперь постараюсь нагнать упущенное.

Жалею, что вообще мало книг у меня здесь. Один Билл, который страшно труден, для чтения которого нужна большая сосредоточенность, чем та, которой располагаю теперь.

Читаю Вяч. Иванова, хотелось бы поработать над ним, но для этого нужно много книг. Ведь его поэзию нельзя рассматривать как обособленное явление, нужно ознакомиться ближе с моментом ее возникновения, т. е. с эпохой русского «символизма». А я не имею даже прозаических произведений Вяч. Иванова, не говоря уже о критике на него. При таких условиях нет возможности работать.