Анатолий Жураковский. Материалы к житию

3.3.1923

Из письма

Так тревожно, так неспокойно кругом, так обострилось положение за последние дни, что, несмотря на все препятствия, Владыка Алексей распорядился во что бы то ни стало совершить сегодня ночное моление. «Может быть, в последний раз будем молиться вместе», — говорил он. Итак, ночью будем молиться.

Из воспоминаний

Наша маленькая церковка. Ночь. Уже тихо на улицах города. И церковка тоже в полумраке. Светлячки лампадок то тут, то там вспыхивают в этом сумраке. И стоит батюшка, хрупкий, хрупкий. И ждут те, кто с болью и отвращением хотят скорее оттолкнуть от себя смрадные пелены, чей неизреченный софийный лик востосковал по вожделенному отечеству. Идут… То тяжелый вздох, то заглушенный плач раздаются чуть слышно, то видишь скорбное, исполненное муки лицо… Но вот доносятся слова: «Аз недостойный иерей, властью, данной мне от Бога, прощаю и разрешаю…» и преобразилось скорбное лицо, и волны света заливают только что согнутого под тяжким бременем, и не узнаем мы лицо, таким прекрасным оно стало. Но вот отходит последний. Радостно и светло батюшкино лицо. Он был свидетелем великой тайны возрождения человека. Идет батюшка домой; становится на молитву. Завтра литургия. Уже ночь на исходе. «Вот они перед Тобою, Господи, дети, которых Ты мне дал». И молится он, чтобы никто не погиб из них, и их грех ложится на его юные плечи. «Прости, Господи, не ведают, что творят». Молится наш батюшка, а в окно уже глядит заря нового дня.

23.3.1923

Из воспоминаний

И вот был Страстной Четверг, утром разнеслась весть. Все словно надорвалось, все личное ушло. Великие дни стояли. И с тех пор он стал мучеником, а мы сиротами.

Письмо из заключения перед отъездом в Москву

Милая, светлая Нина, Христос с тобою! Будь спокойна, моя дорогая. Пришли мне, пожалуйста, рясу, чашку, тарелку, ложку, вилку, икры, если можно. Побольше денег, не менее 500 тысяч, белой булки, иконку (маленькую Матерь Божию), епитрахиль, наволочку, часы карманные, если можно, яблок, если можно, соли, скуфейку, псалтырь, белья смены 3–4. Христос да благословит тебя и всех. Молись. Твой Толя.

1.5.1923

Так много, бесконечно много хотел бы сказать, или в крайнем случае написать… но пишу только несколько слов. Часто чувство радости охватывает душу острой болью, иногда разливается спокойным светом в сердце. Никогда уверенность в Нем и праведности путей не была в душе такой жизненной, твердой. Своей воли нет, нет своих планов, фантазий, и даже нет своей ответственности. Есть Его воля, Его мудрость, Его пути. Его благость. Это началось в ту ночь, когда вышел я в неизвестность из дома, оторвавшись от старой жизни, от прошлого. И с тех пор это растет и крепнет во мне и других, несущих тот же крест, приобщившихся к той же радости. Вижу, как меняются здесь, в этом свете, в горниле испытаний, растут и просветляются те, кто казался маленьким, будничным там, в прошлом, на воле. Каждый день благодарю Бога за всю ниспосланную Им радость.

Здесь, в этих самых местах, около этой самой Бутырки бродил я давно, маленьким мальчиком, гимназист 3–го класса. Неясными предчувствиями и ожиданиями была полна душа, и теперь опять здесь. Много, много лет прошло. Душа потускнела, старческими морщинами покрылась. Но где‑то на самом «донышке» та же святыня, тот же уголочек голубого неба, тот же свет и та же ласка, все от Него, от Его любви, от Его лучей.

Письмо из Бутырок