Герои Достоевского - олицетворение этой главной муки, воплощение этого главного вопроса. Их постоянная забота, их неизбежное занятие - решение этого главного, этого вечного вопроса: есть ли Бог, есть ли бессмертие? Без этих вопросов они не могут жить, вне этих вопросов они сами не свои: "Я не могу о другом, - исповедуется Кириллов, - я всю жизнь думал об одном. Меня Бог мучил всю жизнь". Добрый, мятежный Митя плачет и, рыдая, страстно исповедуется Алеше: "Меня Бог мучит. Только это и мучит".

Кроме этих, и остальные герои Достоевского мучаются Богом, всех их разъедает эта страшная и вечная мука. Вольно или невольно вся их жизнь проходит и сгорает в мучительном решении вечных проблем: проблемы Бога и проблемы души. Искание Бога, по мнению Достоевского, - цель всех, не только личных, но и народных движений, цель истории человечества.

Главное убеждение Достоевского состоит в том, что положительное или отрицательное решение вечных проблем определяет всю жизнь человека, всю его философию, религию, мораль, культуру. Отрицательное решение вечных проблем, выражаемое словами: нет Бога - нет бессмертия, составляет сущность отрицательных героев. А положительное решение, выраженное словами: Бог есть - есть бессмертие, составляет сущность положительных героев.

Отрицательное решение вечных проблем неминуемо влечет за собой отрицательное решение и всех остальных проблем. Убежденность в том, что нет ни Бога, ни бессмертия души, всегда проявляется в нигилизме. Нигилизм же - не что иное, как прикладной атеизм. Философия атеизма неминуемо проистекает из морали нигилизма. Это Достоевский убедительнейше доказывает. Гениальным психологическим анализом и неопровержимым доказательством он виртуозно показывает, что нигилизм - неминуемое следствие атеизма. Если нет Бога, если нет бессмертия, тогда нет ни добродетелей, ни порока. В этом случае - все дозволено. Всякую мысль, всякое чувство, всякое движение души он преодолевает до крайних границ, а затем соединяет их с "вечными проблемами". В чудесной и чудотворной лаборатории своего духа Достоевский работает над каждой проблемой, доводя ее до вечной проблемы, и мучается ею до тех пор, пока не найдет решения для нее с точки зрения вечности. Вечность дает смысл времени. Окончательное и целесообразное решение любой проблемы и определение подлинной ценности в ком-либо или в чем-либо в этом мире возможно только sub specie aeternatis, но не sub specie temporis. [2]

Вечные проблемы не навязаны человеку, они присущи человеческому духу. По природе человеку присущи физические свойства настолько же, насколько присущи ему и метафизические. По сути, нет более метафизического, чем физическое. В переводе на язык Достоевского это значит: нет ничего более фантастического, чем действительность, чем реальность. Корни любого физического процесса всегда остаются глубоко сокрытыми в метафизической сущности космоса. И сама физика в основе своей метафизична, ибо основывается на гипотезе об эфире (воздухе), который "неощутим и недвижим, и сам по себе вообще не заметен" (ungreifbar und undbewerglicht, an und fur sich uberhaupt nicht wahrnehmbar).

Человеческое сознание является сознанием, пронизанным чем-то божественным. Оно настолько таинственно и загадочно в своей непосредственной давности, что его никто другой, меньший, чем Бог, не смог бы дать человеку. Неподражаемо анализируя человеческую душу, Достоевский приходит к заключению, что идея Бога имманентна людскому сознанию. В самых глубинах своего существа человеческое самосознание есть богосознание. Ибо сознание, в сущности - дар Божий человеку. Человек и не смог бы сознавать самого себя, если бы ему это не было дано от Бога.

Аналитик человеческого ума еще более беспощадный, нежели Кант, аналитик человеческой воли более смелый, нежели Ницше, Достоевский считает, что человеку предопределено по его психическому устройству постоянно и внутренне, сознательно и бессознательно мучиться проблемой Бога.

Во всяком случае, для Достоевского и для его героев Бог - мука, притом страстная мука и страстное мучение. "Страшно впасть в руки Бога живого". А человек только потому, что он человек, падает и должен пасть.

Несомненно, в человеке есть что-то, что постоянно его влечет к Богу. Это влечение не может быть ни сковано, ни полностью уничтожено. Если бы стремление к Богу не было составной частью человеческого существа, то богоборцы легко смогли бы уничтожить это стремление в себе и в целом роде людском. Но стремление к Богу, идея о Боге - сердцевина человеческого сердца. В этом состоит мука человека и его величие. Пока человек окончательно не решит проблему Бога и пока он точно не определит своего отношения к Богу, он онтологически неспособен решить никакую другую проблему.

Достоевский пытается по-разному решать вечные "проклятые вопросы". Этими "проклятыми вопросами", словно огнем Прометея, он разжигает пожар в душах своих героев, и они сгорают в нем, мучаясь, как Иов. Бог для них не только идея, но страсть, притом страсть или горькая, или сладкая. Для чахоточных умов Бог может быть и анемичной идеей, но для героев Достоевского Он - психофизическая страсть, ибо они или до крови борются с Богом, или посвящают себя Богу. Для них Бог не книжная проблема, о которой можно почитать, но это новая Жизнь, которую надо прожить, Страдание, которое надо выстрадать, Боль, которой надо переболеть.

Психологический анализ героев Достоевского дает нам возможность поделить их на две группы. К первой группе можно отнести отрицательных героев - антигероев. Они или решают "вечную проблему" с отрицательным результатом, или они склонны к отрицательному решению. Ко второй группе принадлежат положительные герои. Первые - безбожники и смертники, ибо для них нет Бога, нет бессмертия. Для них человек смертен, смертен до конца. Вторые - верующие и бессмертны, ибо для них существует Бог и бессмертие души. Бессмертной стороной своего существа человек открыт вечности и мистически соединен с нею.

Отрицательные герои - это богоборцы, положительные - боголюбивы. И одни и другие создают свои философии и религии, искренне, мучительно и страстно оправдывая и защищая их. Философия первых - это философия атеизма и религиозного бунта; философия вторых - философия теизма и религиозного смирения. Первые поднимают невиданные бунты, такие, о которых не знает и история религиозных бунтов.

И в древнем мире были бунты. Бунтовали Иов и Соломон, бунтовал Прометей. Их бунты продолжили Фауст и Вольтер, Манфред и Шелли, Ницше и Метерлинк. Но все эти бунты вместе взятые - всего лишь глухонемые предтечи бунта героев Достоевского. Битые кнутом жизненных ужасов, потрясенные страшной трагедией миров, антигерои Достоевского поднимают такие бунты, которыми мог бы гордиться и сам верховный дух зла и уничтожения. Если бы он сам (дух зла) преподавал философию атеизма и отрицания бессмертия, то и тогда он не был бы страшнее и бунтарнее, нежели антигерои Достоевского.

Мефистофель в "Фаусте", как школьник, читает курс лекций по атеизму своему ученику Фаусту, однако он (Мефистофель) без всякой обиды мог бы сам смиренно выслушать подобный курс лекций из уст "желторотого" русского студента Ивана Карамазова. У него бы он смог найти самое лучшее, совершенное оправдание своей демонологии. Вообще надо сказать, что все старые и новые философии атеизма по сравнению с философией атеизма Достоевского - не что иное, как Pleasant Sunday - afternoon literature [3]. В отрицании Бога все они - школяры по сравнению с Достоевским.