Наука потому и называется положительной, что она имеет дело с фактами и с законами, на них основывающимися, она исследует лишь в области опыта, а не вне его. И раз наука переступает эти границы, она перестает быть сама собой и становится философией.

"Есть граница, - читаем в речи Эрдмана, помещённой в официальном отчете 34-го собрания германских естествоиспытателей и докторов, за которую естественная наука, по самому существу своему, не может и не должна переходить (разумею границу), - за которой невозможны чувственные опыты и основанные на них выводы". Ученый англичанин Бальфур говорил в речи в 1904 году, что есть "граница, за которой физика уже не имеет власти. Если темная и недоступная страна, которая лежит за ней, должна быть осмотрена и сделана доступной, то эту задачу должна взять на себя философия, а не наука". Далее, самый горячий сторонник прав науки, немецкий учёный Геккель не мог не сознаться, что "большинство представителей так называемой "точной науки" довольствуются обработкой узкого поля своей специальной области наблюдения и опыта, а более глубокое познание общей связи наблюдаемых явлений, т.е. именно философию, считают излишним" (Геккель Э. Мировые загадки / Пер. Займовского. М., 1907. С. 3-4. / Предисловие). Наш русский писатель, некто Н. Козьмин-Вьюгов заявляет, что "наука исследует в мире явлений, здесь её область" (О религиозном воспитании детей. СПб., 1908).

Но наука устанавливает законы природы; значит, она простирается и в область умозрительную... Что такое законы природы? Весьма любопытные заключения содержатся в книге проф. Ветгэма "Современное развитие физики" (Одесса, 1908). Закон природы - это "обобщенный результат опыта... Законы природы, если разобрать способ их открытия оказываются просто наиболее удачным путем излагать результат опыта в форме, удобной для будущих справок..." Это "удобные стенографические выражения организованных сведений, находящихся ныне в нашем распоряжении". Поэтому Ветгэм советует в заключение "иногда вспоминать об ограниченности нашего знания и о чисто умозрительной природе нашей схемы естествознания, основанного только на его собственных индукциях". По словам английского ученого Джевонса, каждый теоретический закон сохраняет свою силу только на более или менее продолжительный срок (см. "Границы знания"). Тоже утверждает известный геолог Лаппаран, говоря: "всякий физический закон является временным и относительным, и в то же время только приблизительным" (Отд. Хр. 1916. No. 1). Вполне понятны и совершенно справедливыми должны быть признаны следующие слова Ветгэма: "в глубине всех попыток (физики установить общие правила, которые указывают последовательность явлений во всех случаях) лежит вера, что порядок такой последовательности непременно существует, хотя его не всегда можно проследить... Не будь ее, нельзя было бы приобрести организованного познания и всякая попытка исследовать явления была бы совершенно бесполезной".

Если, с одной стороны, наука имеет дело с явлениями и фактами, а с другой - законы её суть лишь обобщения оных и в значительной степени включают в себя элементы умозрения и веры, то естественно, что делать свои построения и заключения о предметах внеопытных она должна без всяких претензий на их безусловную истинность. И о достоверности ее данных можно утверждать лишь с большими ограничениями. Современное положение науки свидетельствует, как часто выводы, построения и законы "точной" науки рушатся и отменяются; что прежде признавалось научной аксиомой и основанием для научно-философских утверждений и гипотез, теперь отбрасывается как предрассудок как неистинное... "Некоторые факты, обнаруженные в недавнем прошлом, говорит г. Гернет В.А., - показались совершенно необъяснимыми с точки зрения господствующих в науке учений, а так как мы теперь не можем, подобно Гегелю, сказать: "тем хуже для фактов", то является необходимость в пересмотре тех основных положений, на которых зиждутся наши умозрительные науки. Мы переживаем в настоящее время интересный переходный период в области науки: старые устои начинают колебаться, а новые находятся в начальной стадии формировки..." Доселе раздельность материи и энергии считалась одной из элементарнейших истин науки; теперь это начинают считать одним из крупнейших заблуждений, а самые фундаментальные и общие законы природы - закон сохранения вещества и закон сохранения энергии - нуждаются в новой формулировке (Гернет В.А. Об единстве вещества). "Несколько лет тому назад постоянство химических элементов было законом природы. В последнее время явления радиоактивности заставили нас верить, что радий постоянно и самопроизвольно переходит в гелий, что здесь имеет место настоящее превращение вещёства. Очевидное превращение вещёства одного рода указывает на возможность и даже вероятность постепенного преобразования всех вещёств" (Ветгэм В., проф. Указ. соч.). Изменилось учение и об атомах, этой первооснове всего сущего, по учению науки. Они уже не неделимыми теперь представляются, а сложными системами более мелких частичек вещёства (электронов) (См.: Гернет В.А. Указ. соч.).

Сначала электричество считалось только скрытой причиной притяжения легких предметов натертым янтарем или стеклом. Через 50 лет после открыли действие электричества в грозе; ещё через 50 лет его узнали в форме тока; через 20 лет его связали с магнетизмом, а через новые 50 лет связали его, наконец, со светом и излучениями в эфире.

Даже математические истины не имеют характера непререкаемости. Наряду с геометрией Эвклида, по которой пространство имеет три измерения, прямая линия считается кратчайшей между двумя точками и сумма углов в треугольнике равна двум прямым, существует геометрия Лобачевского с четырехмерным пространством, отвергающая учение о прямой линии и о сумме углов треугольника.

Совершающийся в науке пересмотр всего того, что прежде считалось за основные и непоколебимые истины, отбрасывание, как ненужной ветоши, прежних основных и элементарных истин приводит в сильное смущение и в понятную растерянность старых мужей науки. Известный проф. Хвольсон пишет: "почти все научные здания, к которым мы наиболее привыкли, представляют ныне груду развалин. Даже механика, та наука наук, к которой мы надеялись свести все вообще явления, старая ньютоновская механика, уничтожена: она ныне уже не существует. Оказывается, что в течение ста лет наша наука шла по неверному пути... Попыток идти новым направлением, построить новые фундаменты на местах разрушенных зданий существует уже очень много, но я не думаю, чтобы можно было сказать, что хоть один из этих фундаментов действительно прочно и надежно заложен" (Хвольсон О.Д. Журнал Русского физического химического общества. Отдел физический. Вып. 4. Успехи физики за 1908 г.).

Конечно, все эти открытия и перемены в области научных положений свидетельствуют о прогрессе в науке, о её шествовании вперед; это совершенно верно. Но, с другой стороны, это же самое говорит и о том, что все, самые, казалось, обоснованные, всеми научными опытами оправданные истины не могут быть признаваемы за таковые и на них нельзя рассчитывать в гипотетичных построениях, а всякие сделанные из них философские выводы не должны быть выдаваемы за непреложные, за законы необходимости и природы. Вся эта обнаружившаяся теперь неустойчивость научных законов природы вскрыла гипотетичность самих этих законов, вновь и вновь подтверждает, что область науки - лишь явления... При таких условиях своего бытия может ли наука претендовать на разрушение ею вековечных вопросов о начале всего сущего? Представим, что она, опираясь на установившиеся в известное время законы, даст заключение по этим вопросам, установит ту или иную гипотезу или теорию. Может ли она утверждать, что гипотеза эта - истинна, что так и должно быть и, действительно, было так в какие-то отдаленнейшие от нас времена, как выходит из её гипотез? История изменчивости её основных положений не должна ли свидетельствовать, что разрешение этих вопросов - не её дело и что, в лучшем случае, она о них может лишь гадать, а не утверждать? Поэтому-то лучшие, более опытные представители науки давно уж и окончательно отказались от права разрешать эти вопросы о происхождении мира.

Еще глава позитивистов О. Конт признавал, что "закон природы не может дать ответа касательно собственного происхождения; условия случая (т.е. попытки объяснять происхождение существующего случаем. - М.Ч.) бессильны что-либо сделать; следовательно, вселенная получила начало путем сверхъестественным" (Погодин А.Л. Простая речь о мудрых вещах). Английский философ Дж. С. Милль пишет: "если вселенная имела начало, то это начало, даже под условием случая, было сверхъестественное; законы природы не могут нам объяснить его происхождения" (Странник. 1885. Ч. 1). Проф. Хайль заявляет, что "невозможно никакою рациональной гипотезой объяснить происхождения жизни на земном шаре, не обращаясь к помощи и вмешательству некоей всемогущей Силы" (Беллярд. Чудеса неверия) Вот поражающие своею искренностью и полнейшим беспристрастием слова Тиндаля, знаменитого английского физика минувшего столетия: "хотя я говорю в защиту самой широкой свободы в области исследований человеческого ума, хотя я в качестве человека науки лично заинтересован в её успехах, хотя смотрю на науку, как на самое могущественное орудие умственной культуры и материального прогресса, - не спрашивайте, однако, меня, нашла ли наука или может ли, по крайней мере, найти причину мира; так как я отвечу вам отрицательно... Вопрос этот остается без ответа и до настоящего времени

и не дело науки разрешать его (Материя и сила / Беседа. 1872. Февраль.) (курсив наш. - М.Ч.). У знаменитого Вирхова есть такое утверждение, "что научное исследование не в состоянии разрешить задачу мироздания". Есть очень хорошие слова по сему предмету и у модного теперь Э. Маха, связанные, правда, по другому случаю, но очень подходящие и сюда. "Французские энциклопедисты XVIII века думали, - говорит он, - что были недалеки от окончательного объяснения мира физическими и механическими принципами; Лаплас даже воображал себе ум, могущий предсказать ход природы на всю вечность, раз будут даны массы всех тел, их положения и начальные скорости. В XVIII веке эта жизнерадостная переоценка объема новых физико-механических идей была простительна. Но теперь, когда наше суждение стало трезвее, миропонимание энциклопедистов представляется нам механической мифологией" (Ветгэм В., проф. Указ. соч.). Но ведь людям XVIII столетия мифология эта казалась самой достоверной истиной, не меньшей, чем людям XX века кажутся те их законы и открытия, которыми они пытаются объяснить причину всех причин. Не должно ли думать, что людям XXI столетия наши теперешние истины могут показать тоже "механической мифологией"? Как же на них построить сказания о происхождении мира?!

Итак, наука, постоянно простирающаяся вперед и все новые и новые законы устанавливающая, а старые отметающая, не может браться за разрешение вопроса о происхождении мира. Для этого требуется указание законов также вечных, а это - не дело науки. А если когда наука приближается к указанию таковых законов, то они почти всегда бывают в согласии с данными Библии.

Общее в данных науки со сказанием Библии

Как известно, в науке существует несколько космогонических гипотез для объяснения происхождения мира помимо Бога. Несмотря на очень значительные их взаимные расхождения в содержании объяснения, имеется в них немало и общего, притом существенного. В кратких словах это общее сведено может быть к следующему: мир произошел из газообразной, хаотической материи путем постепенного её сгущения и охлаждения, необходимо в ней предполагающих крайнюю степень разреженности и высокую температуру.

Сопоставив этот результат космогонических изысканий с учением Библии о происхождении мира, нельзя не заметить полного соответствия между тем и другим. На самом деле: