Зная из собственного опыта, как сильно действуют в тебе страсти, каким невольником делают тебя, заставляя тебя делать то, чего ты вовсе не хотел бы, будь снисходителен ко всякому человеку, одержимому какою бы то ни было страстию; если это высший и начальник твой — не осуждай его, не отвечай на его страсть страстию, но лучше помолись о нем, как о больном, и повинуйся ему, если он приказывает тебе сделать что–либо законное, хоть бы он был и в страстном состоянии. Если он низший — наказывай его умеренно, с рассуждением.

Мы призваны Богом к жизни, но мы замечаем часто, что самая внутреннейшая жизнь наша часто бывает в опасности, что ее усиливается кто–то самым упорным образом похитить и повергнуть нас в какое–то убийственное состояние тоски, скорби и смятения.

Здесь–тο вот нужен нам опять наш Жизнодавец, наш Спаситель, чтобы Он снова одарил <?> жизнию душу нашу, по своей воле умирающую грехом, чтобы Он воскрешал ее от духовной смерти столько раз, сколько мы будем умирать, и снова вводил нас в жизнь Свою.

Святые — в Боге пребывают, и мы почитаем в них живые, чистые образы Божии, благодать Святого Духа, в них живущую.

Когда ешь и пьешь, да будет тогда сердце твое полно чувств благодарности к Богу.

Пресыщение дарами Божиими — духовными и физическими — страшное явление в природе человека–грешника. Вместо того чтобы исполняться чувствами постепенно возрастающей благодарности и любви к Богу, мы забываем благодеяния и сами в себе открываем источник зла — недовольство и страстное желание большего, скупость, лависть — вместо того, чтобы находить в себе источник блаженства — в мысли о благости Божией и о обилии даров Его. — Так человек неблагоразумный и слабый пресыщается и обилием даров веры, обилием свидетельств о ее истине и животворности и во свете остается требующим света, в области мира и любви — только ощупью ищущим этого мира и этой любви.

Ты не знаешь, как составляются телесные лекарства, и не считаешь нужным знать это, а веришь в их лекарственность; не безрассудно ли было бы не верить в лекарственность или в целительную силу врачевств духовных, например, покаяния, причащения, святого елея, святой воды и прочих, потому только, что ты не постигаешь способа, посредством коего они становятся целительными.

Доколе я не низведу Тебя, Господи, в сердце мое, до тех пор нет мира в сердце моем.

Вера весьма нужна и при сношениях с людьми — для чего? Не для того только, чтобы верить словам и действиям их, но чтобы верить — при сношениях с высшими — в их власть, в ее Божественное происхождение — и воздавать им должное почтение; при сношениях с равными — в их искренность, добросовестность, в их общечеловеческое достоинство; при сношениях с низшими — тоже в их человеческое достоинство. Чувства наши видят в человеке только человека с недостатками, со слабостями, обыкновенную, всегда тожественную фигуру, часто наскучивающую своим однообразием, а вера видит дальше: она видит в человеке бессмертный дух, облеченный плотию, носящий в себе образ Божий и получивший от Бога то или другое назначение в жизни временной, такое или другое количество талантов для приращения их.

Господи! Ты — богатство мое: когда Тебя я имею в сердце, тогда я всем доволен; тогда я все имею.

И мысль, и слово — все у меня Божие. Диаволу принадлежит только извращение, злоупотребление Богодарованных мысли и слова. И сам злой дух — Божие творение, только не злым он создан, а добрым; Божий ум он извратил, Богодарованную свободу к добру склонил к злу.

О земледельце, который, будучи чрезвычайно трудолюбив, постоянно и дома, и пред работой, и за работой, и после работы творил молитву: Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя; в церковь ездил за 12 верст каждый воскресный и праздничный день; даром Божиим (хлебом особенно) дорожил до того, что колоска на поле не оставлял, чтобы потоптали его люди, что дома во время стола постилал скатерть под стол, чтобы крошки падали на нее, а не на пол.

Я — образ Божий. Но что ближе образа к Первообразу? Что же мы видим на деле? Мы — больше далеки, чем близки к Нему. По опыту знаем, что благо нам прилеплятися к Богу (Ср.: Пс. 72, 28); также — что худо, мучительно быть вдали от Него, однако же какою–то силою отдаляемся от Него и, не хотя, страдаем. «Я — образ Божий, — говорит святитель Григорий Богослов, — и вовлекаюсь в греховность; худшее во мне несправедливо противится лучшему». О грех первородный! О князь мира сего! Господи! Да приидет Царствие Твое.

Диавол — я вижу это ясно — всячески старается изглаждать из души моей веру в Господа и во все истинно святое; всеми мерами старается уничтожить во мне все доброе и в великие, страшные минуты пресуществления Святых Даров, и пред принятием их с адским упорством противится благодати Таинств, укрываясь в недостатках моего сердца, моего внутреннего человека; он противится также и при чтении редко читаемых молитв, в коих я не препобедил еще себя.