Погода была ясная, теплая, солнечная, лошадки вскоре были готовы. Повозки с плетеными корытообразными сидениями. Владыку мы усадили, сами же бежали пешочком близ него и рвали душистые желтые весенние "розочки", такие же, как у нас — "бубенчики". Владыка спросил своего кучера зырянина, знавшего русский, как называются овечки, которых мы по пути встречали во множестве. "Бальки", — отвечал извозчик. "Вальки, бальки", — говорил владыка, обращаясь к нам. Он и во все последующее время звал нас и всех своих духовных чад "бальками", т. е. овечками.

Четырнадцать верст мы быстро доехали. "Где же нам остановиться?" — спрашивали мы извозчика. "У о. Степана разве, да нет, он у нас красный. У о. диакона лучше, он вам подойдет", — говорил добрый зырянин. (Диакон был против обновленчества). Въехали в Визингу; теперь называют это городом, а раньше было село; узкая улица, по обеим сторонам деревянные дома, налево голубой деревянный корпус с мезонином — больница; направо — чайная. Затем площадь, посреди большой белый храм, налево дома: о. диакона

и священника о. Стефана. Остановились у первого дома — дома о. диакона. Вышел хозяин, молодой, в очках, светловолосый, в подряснике, в шляпе с широкими полями — о. диакон. Он стал угощать нас чаем во дворе за круглым столом, угощал вареными яйцами; приветливый, внимательный, обещал с нами походить, поискать квартиру владыке, о. Филарету и о. Ивану Суравьеву (благочинному г. Дмитрова, осужденному вместе с владыкой). Попив чаю, пошли с о. диаконом в лучшие, по его мнению, дома. Помню, мне очень понравилась чистая половина на высоком холме, но хозяева не согласились пустить. Давали понять, что ссыльные, люди преступные, опасно их держать, близко закрома с хлебом. "Запоры у нас плохие, нет, говорили, пустить не можем". Обойдя все ближние места, мы пошли в селение, отстоящее от города версты за полторы или две — Средний Кольель. В одном доме — множество ребят, но половина дома свободна, хозяйка Евдокия, раба Божия — простая, добрая.

"Батюшек пустить, — сказала она, — я согласна. Сколько их?" "Двое", — ответили мы. "Приходите, я мужу скажу, он пустит", — ответила. Она знала русский, это тоже было удобно. Мы поднялись в Средний Кольель. "У Афанасия, — говорил о. диакон, — хороший дом, для владыки подходящий". Вошли в дом: большие деревенские сени, направо изба;

сидит хозяин, хозяйка, тут же мальчик. "Вот я вам привел плательщиков, — пояснил о. диакон. — Архиерей из Москвы и с ним вот его родственница". Зачесал затылок хозяин — Афанасий Семенович. "Ссыльный, говоришь?" — и принялся объяснять что-то по-зырянски, горячо и быстро. Вскоре выяснилось, что он тоже не соглашался, боялся: ссыльные — вредные люди, нечестные, да и деньги-то теперь ничего не стоят, дешевеют, а купить здесь нечего. "Если будут платить хлебом — другое дело".Это последнее место, на которое рассчитывал о. диакон, больше идти некуда. Дом очень чистый. Место тоже хорошее — близко лес, дома друг от друга далеко. Только проходить через половину хозяев, но зато две комнаты: одна большая для владыки в 6 окон, и одна для нас, проходная, маленькая с итальянским окном. "Это только летом, — пояснил хозяин, — а в этой половине нет печки, там жить будет нельзя". "Да как-нибудь устроимся, печь сложим", — заметили мы. "Нет, и печь тут не поможет, подпол холодный", — заметил хозяин. Узнав, что невдалеке пустили священников Евдокия с мужем, Афанасий Семенович стал более покладистым: "А у Василия были? — спросил он. — Сходите к Василию". "Да мы никуда больше не пойдем, мы уж весь день исходили, и больше всего нам у вас нравится", — ответили мы. "У Василия сын — коммунист", — сказал о. диакон.

Так мы и сговорились платить хлебом, один или два пуда в месяц — не помню. "А где вы хлеба возьмете? На ваши деньги здесь хлеба не достать. Хлеба здесь маловато родится". "Бог поможет, — решили мы, — а переходить надо". Радостно побежали мы за владыкой, хозяин дал лошадь для вещей. Через два часа мы с владыкой были на новом месте. Зырян набилось в избу множество, а особенно — детишек. В этом заброшенном, пустынным месте это было настоящим событием. Все разглядывали нас.

Пройдя в переднюю комнату, владыка достал образ Казанской Божией Матери и отслужил молебен. Он чувствовал, что прибыл на место своего "спасительного изгнания", — как он сам нарек свое там пребывание. Устроился и уголок для Божественной литургии налево от входа.

На первый месяц, продолжает записки спутница владыки, — у нас хватило денег и хое-каких продуктов, дальше пришлось менять, что было. Но к этому времени и дмитровцы узнали, что владыка доехал: стали снаряжать к нему свою посланницу Таню. Прибыли мы в Визингу 27 мая 1923 г., а к 1 сентября уже приехала к нам и Таня. Торжеству не было конца. Родная связь с дорогими, горячо любимыми чадами, с родною паствою окрыляла владыку, возрадовала и отцов, утешила и нас. Всем была радость: владыке — письма от чад, батюшке о. Ивану