Не прозревая правды Божией в судьбах человечества и вообще всех людей, взятых в отдельности своей, я томился во мраке, владевшем мною. Я бывал подобен малому ребенку, во всем беспомощному. Испытывая нужду что‑то понять, я становился нетерпеливым от боли душевной и ждал помощи от Бога. И Господь снисходил к моему невежеству и не оскорблялся моею дерзостью, но, как мать, сострадал мне и спешил с ответом. И это не один, а много–много раз. Подобным же образом Он обращался с многострадальным Иовом, бурно выражавшим свои протесты.

Вот один из моих случаев: это было во Франции, в двадцатых годах, до моего отъезда на Афон (1925). Я долго с плачем молился Богу: “Найди средства спасать мир; всех нас — развращенных и жестоких”… Особенно горячею бывала молитва за “малых сих”, за нищих и угнетенных. К концу ночи, уже на исходе сил, я на время потерял молитву из‑за пришедшей мне мысли: “Если я так, всею силою моего сердца, сострадаю человечеству, то как понять Бога, безучастно смотрящего на злострадания многих миллионов, созданных Им же Самим людей? Почему Он допускает неисчислимые насилия одних над другими?” И так я обратился к Нему с безумным вопросом: “Где Ты?..” И в ответ услышал в сердце слова: “Разве ты распялся за них?”… Эти кроткие слова, произнесенные Духом в сердце моем, потрясли меня: Тот, Кто распялся, ответил мне как Бог.

Короткий ответ Бога обычно заключает в себе сущность дела. Божие слово приносит в душу новое, особое чувство бытия; сердце испытывает прилив светоносной жизни; ум вдруг постигает дотоле скрытые смыслы. Прикосновение к нам творческой энергии Бога — нас новотворит. Полученное таким путем познание не подобно философской интеллекции: вместе с уразумением положения — всему существу человека сообщается иной образ существования: ведение Бога сливается с потоком молящейся любви к Нему.

Что же мыслил я в то время по получении ответа от Бога? Вот что: если Бог такой, каким явил Его распятый Христос, то все мы и только мы повинны во всяком зле, наполняющем всю историю человечества. Бог явил Себя в нашей плоти, какой Он есть. Но мы не просто отвергли Его: мы убили Его позорною смертью. Я увидел духом, что не отсутствие сострадания к нам в Боге причина людских терзаний, но исключительно злоупотребление человеком даром свободы.

В споре моем с Ним — Он победил. Сначала залил меня горький стыд за безумно–гордую мысль: будто я сострадателен более, чем Он. От стыда пришло покаянное самоосуждение. Затем все преодолела радость. Господь не только не осудил меня за дерзость, но даже излил на мою главу обильное благословение. Позднее я понял, что и сама сострадательная молитва та была Его действием во мне.

Пойду дальше. Описать данные мне опыты духовные — задача непростая. Я жил в разорванности человека, поставленного на грани двух миров: этого — видимого, и другого — невидимого, умопостигаемого, небесного. Тем, что говорю, что я был “поставлен на грани двух миров”, хочу показать, что происходившее превосходило меня: не я бывал инициатором, но Живой Бог, в святые руки Которого я впал (ср.: Евр. 10: 31). Мой дух хотя и страдал, но все же был увлечен в удивление Богу.

Опыт показал мне — насколько инертна наша природа в грехе. Даже такие молитвы, как приведенная выше, не сразу излечивают нашу падшую натуру. Под непрестанно возрастающим напором внешних событий нашего века, принимающих все более и более угрожающий характер, я опять и опять возвращался к борьбе с Богом. Теперь я отдаю себе отчет, что хотя на поверхности моя жизнь протекала без видимых от людей преступлений, но в глубине, духовно, я был и есмь тьма.