Чаще случается при молитве за живых, что сердце наше переживает преложение скорби на радость. Но нечто подобное происходит и при молитве об уже умерших, и даже много времени тому назад. Чудное событие -встретить в духе живым образом давно умерших, прежде даже неведомых нам лиц. Такое общение с потусторонним миром особенно свойственно молитве святым. Но бывает, хотя не часто, и при молитве за усопших, ведомых или неведомых, сердце получает извещение об их состоянии, благом или тяжком. Неложное единение в Духе Святом с душами людей, недавно или много веков тому назад усопших, свидетельствует об их персональной вечности в Боге нашем. Встреча нашей любви с любовью тех, кто в нашем уме во время молитвы “преподает нам некое дарование духовное к утверждению нашему” (ср.: Рим. 1: 11–12).

Люди возлюбили тьму, в которой смерть, и отвергают Свет, который есть жизнь, и временная, и вечная. Если у духовника сердце, любящее народ Божий, то душа его исполняется глубокого сострадания, когда он находится в состоянии невозможности передать им свет–жизнь. Я не раз останавливался на странном аспекте духовного служения; и это естественно, потому что в практической жизни это сопутствует духовнику все дни его подвига: “смерть действует в нас, а жизнь в вас”, — писал ап. Павел коринфянам (2 Кор. 4: 12). Мало сего: за несение света жизни многие ненавидят служителей Христа, как прежде нас возненавидели Самого Господа: “Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел… Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше” (Ио. 15: 18 и 20).

Духовник при встрече с лицами, которые говорят ему о своих видениях, заботится прежде всего о том, чтобы верно распознать источник видения: было ли оно истинно дано Свыше, или только порождением возбужденной фантазии, или следствием влияния неприязненных духов. Задача подчас трудная и чрезвычайно ответственная. Если данное от Бога мы припишем сопротивной силе, то рискуем впасть в хулу на Духа Святого (ср.: Мф. 12: 28–31). И наоборот: если демоническое действие признаем за Божественное, то толкнем доверяющего нам исповедника на почитание демонов. Отсюда всем без исключения духовникам необходима усердная и постоянная молитва вообще и на каждый отдельный случай, чтобы Сам Господь сохранил его от погрешностей в суждениях своих.

Когда духовнику положение вещей неясно, то у него в распоряжении остается “психологический прием”: предложить исповеднику быть недоверчивым ко всякого рода особенным явлениям. Если видение было действительно от Бога, то в душе его, исповедника, будет превалировать смирение, и он спокойно примет совет быть трезвенным. В обратном случае возможна реакция негативная и стремление доказать, что видение не могло быть иначе, как от Бога. Тогда есть некоторое основание усомниться в этом. Конечно, такой метод не более, чем паллиатив, и прибегать к нему не должно легкомысленно. Опыт показал, что когда кто‑либо искушает брата своего, то тем самым толкает его на раздражение и огорчение.

Всем нам даны те же самые заповеди; отсюда следует, что все люди в глазах Господа — равны. Ни для кого не закрыт восход до последних степеней, до “полноты возраста Христова”. В грядущем веке земная иерархия, и социальная, и церковная, может нередко оказаться опрокинутой: “Бог избрал безумное мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира… чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное… чтобы упразднить значащее” (см.: 1 Кор. 1: 26–28; 15: 24–28).

Духовные “старцы” не обязательно иереи или монахи. Это показала история русской Церкви XVIII и XIX веков, когда целые ряды подвижников благочестия, носителей великой благодати, уклонялись от священства и монашества, чтобы сохранить за собою свободу подвига, вне контроля официально установленных органов. Это печальное и разрушительное для всей жизни Церкви явление не всегда обуславливалось анархическими настроениями против самого принципа иерархии; из чтения книг о таких героях духа легко увидеть, что многие из них были воистину высокого духа богобоязненные люди, удостоившиеся явных благословений и дарований Свыше. Их жизнь не вызывала благоволения ни со стороны церковной иерархии, ни со стороны государственных административных властей и учреждений. Избегание некоторыми священства и монашества объяснялось еще и тем, что как только человек наденет рясу, так все и каждый считают себя вправе судить этих служителей Христа. Судить в подавляющем числе случаев неправедно, неприязненно, клеветнически. Особо одаренные из них весьма часто подвергались даже грубым гонениям, потому что их жизнь была выше разумения стоящих у кормила власти. История нашей Церкви полна подобных случаев, и нет нужды называть их по именам. Кто много и усердно молится, тому характерны переходы от одного состояния в другое; нередко от острого страдания к глубокой радости; от отчаяния к созерцанию и вдохновенной надежде; от долгого плача к сладкому миру, и подобное. От многих и длительных молитв, от внимательного воздержания во всем — утончаются восприятия: душа становится подобною самому чувствительному слуховому аппарату, ярко реагирующему на едва уловимые звуки, и даже на уже неслышимые движения воздуха. Когда же дух наш переживет сотни и более раз то подъемы, то падения, тогда и то, и другое усваивается душою настолько, что она как бы непрестанно носит в себе и царство, и ад. Многим, возможно, это покажется парадоксальным, но по существу это есть признак умножающейся любви; приближение к уподоблению Христу. Вот, ап. Павел пишет о себе: “Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?” (2 Кор. 11: 29). Римлянам же он заповедал: “Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими” (Рим. 2: 15). Согласно пастырскому принципу отцов — никто не должен заповедовать своим пасомым деяний, которых сам не совершил. Не думаю, чтобы ап. Павел был в этом отношении менее строгим, чем отцы. Обращения к пастырям людей, переживающих трудные для них испытания, не могут быть регламентированы или организованы произвольно; невозможно определить такие‑то часы для приема скорбящих и иное время для радующихся. Отсюда следует, что всякий пастырь, во всякое время должен быть в состоянии плакать с плачущими и радоваться с радующимися… изнемогать с впадающими в отчаяние и восставлять в вере соблазняющихся. Но и здесь, как во всей нашей жизни, — первый пример Сам Господь. Из евангельской истории, и особенно последних дней и часов Его, мы видим, как Он жил совместно недостижимую для нас полноту и страдания, и торжества победы; и смерть, и неотъемлемую от Него Божественную славу: “…вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие”, “…отныне не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить с вами НОВОЕ ВИНО В царстве ОТЦА МОЕГО”… “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты оставил Меня?”… “истинно говорю тебе: НЫНЕ ЖЕ БУДЕШЬ СО МНОЮ В РАЮ”… “…и был пот Его, как капли крови, падающие на землю”… “Отче, прости им, ибо не знают, что делают”… “Душа Моя скорбит смертельно”… “Ты ли Христос, Сын Божий? Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы, и грядущего на облаках небесных”.

И с нами, если мы действительно храним слово Христа, повторится все пережитое Им, хотя и с меньшей силой. Неисследима глубина Христовых страданий. Включаясь в них, мы получаем возможность познания высоты Божьего замысла о нас и достижения совершенства любви. По смерти нашей, страдания перестанут быть убийственными, как это бывает с нашим земным “составом”: они не смогут уже причинять ущерб НОВОЙ ЖИЗНИ, в избытке дарованной нам в наследие неотъемлемое. Дух человека сохраняет способность соболезновать всем, лишенным славы Божией, — подлинно сострадать, — но это будет лишь как многоразличные выявления всеобъемлющей любви: смерть не обладает спасенными во Христе. Здесь, на земле, духовные муки иногда доводят нас до порога смерти; но часто, в ответ на молитву, нисходит на нас благодатная сила и восстанавливает разрушенное; иногда даже с умножением жизненной энергии в нас. Если бы мы были способны хотя бы в малой степени проникнуть в безмерную скорбь Божией Матери при кресте, то нам стало бы ясным, что без содействия Свыше перенести их земное тело не может. Но любовь Духа Святого, пребывавшая на Ней со дня Благовещения, преодолела смертную боль: Она осталась жива, узрела Воскресшего Сына Своего возносящимся на небо, ниспославшего от Отца Духа Святого на рожденную в крови Церковь.