(стихира на стиховне)

Есть вершина горы восхождения блаженных Отцов. К ней ведет их память — любовь Божия, молитва — любовь к Возлюбленному, и у подножия ног Его начинается их путь. Некоторые из них оставили нам записи об этом, хотя эти записи, конечно, только слабые следы того, что они сами принимали в молчании.

«Когда взор ума, склоняясь внутрь сердца, видит осияние Духа, текущее из него не иссякая, тогда время молчания» (св. Каллист Катафигиот, К — 56).

Как читать и передавать откровения Отцов о полноте стяжания ими Духа Утешителя? Есть ли у нас право внимать известию о непрекращающейся в них Пятидесятницы Церкви?

Путь Отцов нами в общем несомненно забыт, сколько бы мы о нем ни писали, и сколько бы археологических изысканий ни делали. Раскопки даже в самой Палестине не откроют тех тропинок, по которым шли Мироносицы к Гробу. Мы переживаем — в себе самих — эпоху крайнего оскудения благодатной веры, о чем уже давно с тревогой говорили Отцы. И раскопки, очевидно, надо делать в себе самом — в подвиге исполнения заповедей, а этого мы не хотим. Подвиг есть движение любви, любви в начале еще ничтожной, но уже неудержимой, и даже тогда неудержимой, когда человек ее как будто не чувствует. Пустынное, сорокалетнее путешествие Израиля есть неиссякаемый образ и церковного богослужения, и христианской жизни. И тогда уже в пустыне сошла к людям манна небесного питания. Это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди Его, и заповеди Его не тяжки (1 Ин. V, 3). Первоначальная любовь восходит через подвиг совершения заповедей к любви совершенной, и тогда человек делается храмом Духа Святого.

Как нам читать о полноте стяжания Его святыми, если мы еще не начинали их путь любви?

«Кто толкует о последних степенях совершенства новоначальным и особенно более ленивым из них, не только не принесет им пользы, но еще сделает, что они возвратятся вспять» (преп. Симеон Нов. Бог. Д5 — 56).

Необходимость знания о завершении пути Отцов доказуется только одним: тоской о благодатной вере. Озарения святых — это конечная веха, крайний указатель пути благодатной веры, и нам нужно знать его, что мы, видя свет впереди себя, не заблудились, — не потеряли веру. Благодатная вера есть вера единства подвига и благодати, вера, осуществляющая духовную жизнь, вера, действующая любовью (Гал. V, 6) или Духом (св. Григорий Синайский Д5 — 226). В благодати получает она ощутимый приток силы Божией, Его нетленную пищу — небесную манну, — или же неощутимо благодать дает ей силы на подвиг любви. В подвиге человек доказывает свою любовь, очищая себя для принятия благодати, ища или взыскуя ее, когда она оставляет. Поэтому благодатная вера есть также вера постоянного страха Божия, страха потерять благодать, вера покаяния и радости, вера духовного труда и покоя, вера узкого пути и Царства Божия, обретаемого в сердце еще здесь на земле.

Неучастие в ощутимом благодатном питании или нежелание подвига есть причина умаления веры в душе. Нельзя питаться умопредставлениями, или проекциями, — или бытовыми рефлексами веры словесной: рано или поздно душа засохнет в пустыне неверия. В подвиге — покаяние, в благодати — ощутимая сила и счастье, начало осуществления Царства Божия в душе. Без покаяния недоступна радость благодати, но без благодати невозможен подвиг покаяния как путь. Только личное счастье от вкушения божественного мира может дать человеку силу пройти покаянный путь.

«Кто обогатился небесным сокровищем, разумею, пришествием и вселением в него Христа, Который сказал: Аз и Отец приидема и обитель у него сотворим (Ин. XIV, 23), тот знает знанием душевным (опытом, сознанием, чувством), какую получил радость, коликое и каковое сокровище имеет в царских сокровищницах сердца своего» (преп. Симеон Нов. Богослов, Д V — 50). «Как дерева, если не будут напояемы водою, расти не могут, так и душа, если не восприимет небесной сладости, расти не может» (преп. Антоний Великий, Д1 — 39). От св. Исаака Сирина осталась нам его краткая молитва: «Исполни, Господи, сердце мое жизни вечной».

«Жизнь вечная, — говорит он же, — есть утешение в Боге; и кто обрел утешение в Боге, тот почитает излишним утешение земное» (Д II — 669).

Неизреченность и недосягаемость утешения святых не должна закрывать от нас того, что их Преображение совершалось на вершине той самой горы, на которую подниматься должны все христиане, и что все восходящие, в меру своего восхождения, обретают свою меру благодати Царства Божия… Мы, ничего от святых не имеющие, даже только читая об их озарении блаженным светом Христовым, говорим: хорошо нам здесь быть (Мф. XVII, 4), и потому еще хорошо, что мы знаем, что их путь есть единый для всех путь благодатной веры. «Опыты добродетелей, — пишет св. Григорий Синаит, — своим тщанием и усилием совершаемые, на дают душе совершенной благонадежности, если они не будут обращены в существенное сердечное расположение благодатью… «Без благодати же весь сонм добродетелей обыкновенно бывает мертв…»(Д V, 196) Единая благодатная вера, исполнением заповедей споспешествуемая, довлела бы ко спасению, если бы хранили ее в силе и веру мертвую и недейственную не предпочитали вере живой и действенной во Христе… Но ныне невежество научает благочестивых вере на словах, мертвой и нечувственной, а не вере благодатной… Вера мертва и безжизненна у того, кто не видит ее в себе действующей. Даже и верным да не именуется тот, кто верует только голым словам, а не имеет веры, действующей любовью или Духом» (Д V, 185, 208). «Вси насладитися пира веры, еси восприимите богатство благости», — слышим мы в Пасхальную ночь(«Слово огласительное» свт. Иоанна Златоуста), и поэтому возгреваем в сердце надежду, что молитвами святых Отцов наших и к нам упадут крохи благодати, которая и нас научит и просветит, и поведет. Ведь благодать есть милость Божия, всех зовущая.

«Все сие собрал я, — пишет преп. Нил Сорский, в предисловии к своему «Уставу», — не в благодушии своего здравия и не пользуясь тишиною бесстрастия, но связанный сам узами страстной болезни, и не от себя, но от Св. Писания извлекая малое из многого, как пес, питающийся от крупиц, падающих с словесной трапезы господей своих — блаженных Отцов, да будем подражателями их хоть вмале» (НС — 23).

«Утверждающие, что ныне невозможно христианину сделаться причастником Святого Духа, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — противоречат Священному Писанию и причиняют душам своим величайший вред. Они, не предполагая в христианстве никакой особенно высокой цели, не ведая о ней, не стараются, даже нисколько не помышляют о достижении ее; довольствуясь наружным исполнением некоторых добродетелей, лишают сами себя христианского совершенства. Что хуже всего — они, удовлетворясь своим состоянием и признавая себя, по причине своего наружного поведения, восшедшими на верх духовного жительства, не только не могут иметь смирения, нищеты духовной и сердечного сокрушения, но и впадают в самомнение, в превозношение. Напротив того — уверовавшие существованию христианского совершенства, устремляются к нему всеусердно, вступают в неослабный подвиг для достижения его. Понятие о христианском совершенстве охраняет их от гордости: в недоумении и плаче предстоят они молитвою пред заключенным входом в этот духовный чертог» (Б1 — 280). «Некоторые из братий думают, что они не могут иметь даров Духа Святого; ибо по нерадению об исполнении заповедей не знают, что имеющий истинную веру во Христа имеет в себе соращенно все дары Божии. Но поелику мы по безделию нашему далеко отстоим от деятельной к Нему любви, которая показала бы нам Божественные в нас сокровища, — то справедливо почитаем себя чуждыми даров Божиих» (св. Максим Исповедник, Д III — 240). «Всякий из нас, по мере сущей в нас веры, стяжевает явное действие Духа: так что всякий сам для себя бывает раздаятелем благодати» (он же, Д III — 294).