«Тамошнее возустроение, имеющее быть по разрешении от тела… явственно видно бывает чрез действенное удостоверение Духа. Там — вечная радость в свете присносущном… Радость непрестающая объемлет сердца законно здесь подвизающихся и веселие Духа Святого лобызает их… Сподобившийся пришествия Утешителя здесь… упокоевается в неизреченной радости света там, где есть всех веселящихся жилище» (преп. Никита Стифат, Д5 — 160, 161).

«Когда кто соделается причастником Духа Святого и наитие Его познает из неизреченного некоего Его в себе действа и благоухания, которое ощутимо обнаружится даже и в теле, — тогда в пределах естества пребывать таковый уже не может, но, изменившись добрым изменением десницы Вышнего, забывает о пище и сне… и весь день пребывая в трудах и потах подвижнических, утомления какого–либо или какой–либо потребы естественной не чувствует… Ибо любовь Божия с радостью неизреченною излилась в сердце его (Рим. V, 5) и он, всю ночь в бодренном бдении проводя… бессмертною услаждается трапезою мысленною Рая, в который будучи восхищен Павел слышал неизреченные глаголы, которые не ясть есть слышать человеку, имеющему пристрастие к чувственному» (он же, Д5 — 153, 154).

«Как невеста прежде брака получает от жениха только залог обручения, так и невеста Христова — Церковь верных, и душа каждого из нас получает от Жениха Христа только обручение Духа, вечные же блага и Небесное Царство чает получить по исходе отсюда, будучи удостоверяема в том залогом обручения, который показывает ей все то, как в зеркале, и подтверждает несомненность получения того, на (о) чем состоялось соглашение ее с Владыкой своим и Богом» (преп. Симеон Нов. Бог., Д5 — 32).

«Сын Божий для того соделался Сыном Человеческим, чтобы нас соделать сынами Божиими… рождая нас свыше благодатию Святого Духа и тотчас вводя нас в Царство Небесное, ли, лучше сказать, даруя нам иметь сие Небесное Царство внутри нас, чтобы мы не надеждою только внити в него питаясь, но уже в обладании им быв введены, взывали: живот наш сокровен есть со Христом в Бозе (Кол. III, 3) (Он же, Д5 — 44).

«В мире и смирении, как в крепко огражденном рае мысленном, возрастают всякого рода древа истинной добродетели, посреди коих воздвигается царский священный чертог любви — в преддверии — как предначатие будущего века — цветет неотъемлемая неизреченная радость» (св. Григорий Палама, Д5 — 299).

«Истинная жизнь, виновница истинной и вечной жизни и для души, и для тела должна получить начало в сей области смерти. И не ревнующий стяжать ее по душе здесь да не обольщает себя пустыми надеждами получить ее там» (он же, Д5 — 281).

«Когда кто пребудет в сей собранности ума и в таком его простертии к Богу, тогда сильным самопринуждением утесняя быстротечность своих мыслей, мысленно приближается он к Богу, встречает неизреченное, вкушает будущего века» (он же, Д V — 299, 281, 325).

«Вкушает будущего века». Вне живой достоверности вкушения благодати или взыскания ее в подвиге, вера становится или обрядовым рефлексом, или фикцией морализующего ума.

Благодатная вера есть горечь очищения и блаженство познания, подвиг и благодать, ощущаемая сердцем, труд искания ее при утрате и ясная достоверность личного счастья вкусивших ее божественного вина. Она есть вера–любовь, осуществляющая хоть в малом луче — залоге обручения — ожидаемое Царство Божие. Она есть крестный путь, в котором и «крестное поношение» и «крестная слава» еще здесь, на земле, подаваемая душе в меру «поношения», или — что то же — в меру любви. «О, треблаженное древо… Радуйся Кресте, образе неописанный и многоименитый, древо требогатное, страшно же и всеблаженно» (канон честному Кресту). Только благодатная вера в Воскресение ощутимо зажигает в сердце человека зарю «предвоскресения», и он получает и силу, и разум и радость для совершения подвига и несения креста.

Этому нас учат блаженные Отцы, и мы имеем величайшую практическую нужду в этом учении для жизни души. Ведь как сказал бл. авва Исаия: «С того времени, как ум вкусит Божественной сладости, — стрелы врага уже не входят в него» (От. 255). Высота их меры стяжания благодати должна только укреплять наше смирение, так как, (повторяя слова еп. Игнатия), «в недоумении и плаче предстоим мы молитвою пред заключенным входом в этот духовный чертог». Вход открывается только одним словом, исполненным в жизни: подвигом покаяния, который есть подвиг любви.

Но и вторая часть Апостольского определения веры — уверенность в невидимом (Евр. XI, 1) — делается теперь для нас ясней в свете учения Отцов. Мы ходим верою, а не видением (2 Кор. V, 7). Мы только «уверены в невидимом», а не ищем видений, знамений и чудес, мы только как бы видя Невидимого тверды (Евр. XI, 27). И вот именно для этой «твердости» нам так необходимо осуществление ожидаемого.

«Кто легко поверит невидимому без благодати? Кто возымеет надежду о будущем неявном, если не имел какого–либо первого опыта дарований Господа, из которых мог бы он получить удостоверение и о будущем, как о настоящем?» (преп. Феогност, Д III — 426). Для благодатной веры будущее начинается в настоящем.

«Невидимое веры» удостоверяется, по учению Отцов, опытом личного счастья в «осуществлении ожидаемого». Если кто, — пишут бл. Каллист и Игнатий, — «не в надежде только и по обетованиям будущем в толикия предлежат нам блага, но ныне воистину и делом» (Д V — 454) — как же не укрепиться вере!

«В сей области смерти» начинается блаженная будущая жизнь.