Для христиан нет более ясного призыва к работе, чем слово ап. Павла: кто не желает трудиться, тот да не ест (ср. 2 Фес 3, 10)[1173]. Известно, что мессалиане[1174] исключали физический труд из занятий совершенных, полностью предаваясь «духовным» занятиям, молитве. По прибытии в Константинополь они были обвинены «в том, что обучали лени и всем ее последствиям под предлогом непрерывной молитвы»[1175].

Такое понимание аскетической жизни опровергается также и Иоанном Златоустом[1176]. Работа есть закон природы. Златоуст, не колеблясь, проводит параллель между Божественными трудами и человеческой деятельностью. В шестидневной работе Бог открывает себя как ремесленник (τεχνίτης) и работник (δημιουργός)[1177]. Благодаря своей работе человек занимает определенное положение по отношению к Богу. Он сотрудничает с творением, с трудами Божественного Провидения в этом мире[1178].

Конечно, человек должен работать в соответствии с волей Бога, иначе его труд превратится в ματαιοπονία и станет «причиной падения»[1179]. Кроме того, если величие человека состоит в знании, он должен постичь божественную мысль, заключенную в заповеди, и постичь ее сознательно; этим он отличается от неразумных существ[1180]. Такова основная идея аскезы Василия: премудрость Бога состоит в постоянном присутствии мысли Бога в его творении, мудрость человека состоит в постоянной мысли о Божественном замысле во всяком деле; это непрестанное воспоминание о Боге[1181].

Цель работы духовна, поскольку такова цель Провидения и человеческой жизни. Иоанн Златоуст перечисляет различные аспекты этого всеобщего призвания к работе. Оно есть фактор единства между людьми[1182]. Оно связано с самыми конкретными проявлениями любви, прежде всего с помощью бедным[1183]. Будучи естественной деятельностью, независимо от греха, работа была epyaaia, теперь она стала ябуос;, старанием[1184]. Но даже страдание, связанное с трудом, есть лечебное средство, фосрцоскоу[1185], успокаивающее страсти[1186].

Идеальным образцом является труд монахов, облегчающий молитву; непосредственно сопровождаемый молитвами, он сам становится молитвой, поскольку душа монаха в этот момент подвигаема любовью[1187].

Благотворительность в монастырях

В серии Малых правил Василий перечисляет расположения ума, необходимые для того, чтобы братская любовь была действенной и искренней[1188]. Человек действия практичен в своем обучении. Любовь к ближнему, с одной стороны, выражается через добрый пример и молитву, с другой стороны — через ручной труд, педагогическую деятельность и гостеприимство. Все указания Правил, касающиеся производства и продажи товаров, сделанных в монастыре[1189], заботы о больных и путешествующих в богодельнях[1190], ухода за сиротами, обучения и воспитания мальчиков, принятых в монастырскую школу[1191], достаточно показывают, что Василий хочет, чтобы его монахи осуществляли активную благотворительность.

Когда говорят, что основной целью монашеской жизни является созерцание[1192], это не означает, что под предлогом созерцания в восточных монастырях отрицалась благотворительная и апостольская деятельность. Каковыми бы ни были установки законодателей и реформаторов или же общая практика в данную эпоху[1193].

Апостольское служение монахов

Собор предписывает монахам оставаться в своих кельях и совершенствовать созерцание и молитву[1194]. Именно в этом духе русские монахи прошлого века ответили западному путешественнику, спросившему их об апостолате и проповеди Слова Божия: «Призвание монахов не заключается ни в учебе, ни в другой работе; они призваны к пению часов служб, к жизни для спасения души и для совершения покаяния за весь мир»[1195].

С другой стороны, доказано, что уже первые общежительные монахи, а также часто и отшельники, были вовлечены в церковные и правительственные вопросы[1196]. Иоанн Златоуст рукоположил в священники и епископы многих монахов, и он оправдывает этот способ действия[1197]. Сирийские монахи были широко вовлечены в жизнь их соотечественников[1198], византийские монахи руководили школами[1199], у армян вартапеды были монахами, рукоположенными в священники, и обладали особыми привилегиями для проповеди[1200]. Московский Синод в 1917–1918 годах поощрял монахов к различным формам апостолата[1201].

Иначе решается эта проблема на Востоке, где монашество разделяется на «деятельные» и «созерцательные» ордена. В начале своего призвания всякий монах обязан упражняться в бегстве то мира и в созерцании. Впоследствии только те из монахов получают апостольскую миссию, кто достиг совершенства, и обладает даром слова[1202]. Становится понятным, почему монахи избегали становиться священниками[1203], а с другой стороны, Восточная Церковь искала исключительно среди них кандидатов на епископство как служение[1204].

Воспитание юношества

Отцы высоко оценивали пользу античного παιδεία, которое формирует зрелого, красноречивого, искусного человека[1205]. Они постоянно напоминают родителям об их долге воспитать «атлетов для Христа»[1206]. Хотя монахи не допускали молодежь в свою среду и принимали меры, препятствовавшие «смеяться среди детей»[1207], всегда на Востоке существовали монастырские школы[1208].