Различение грехов

Бытующие на Западе учебники по нравственному богословию различают многочисленные категории грехов, некоторые из них мы встречаем также и на Востоке[1311]. Но основной проблемой остается различение между тяжкими и «несмертельными», обыденными. После полемики с пелагианством в Западной Церкви развивается учение о несмертельном грехе[1312], которое нашло свое наиболее точное выражение на Тридентском Соборе[1313].

Духовные писатели всех времен настаивают скорее на необходимости понять и почувствовать, насколько это возможно, безобразие всякого греха. Как говорит Феофан Затворник, тяжек всякий грех, поскольку огорчает Бога… Тем не менее бывают разной степени тяжести, и даже настолько различны между собой их ступени, что отдельные грехи выглядят легкими в сравнении с другими[1314].

Всегда, по мнению Феофана, грех может быть признан легким по четырем причинам: 1) незнание; 2) неосторожность; 3) по сравнению с другими, более тяжкими проступками; 4) более легкое раскаяние грешника[1315]. Третий пункт указывает тяжесть или легкость «материи» (materia gravis или levis).

С другой стороны, восточные авторы находятся почти всегда под влиянием Василия, для которого, что касается «материи», любое нарушение закона Божьего есть «одно и то же» нарушение[1316]. Исходя из этого, моралистам Востока весьма трудно представить схематическое перечисление тяжких (смертных) грехов[1317]. В особенности духовные писатели ставят в центр своего внимания не столько внешний результат дурного. поступка, сколько внутренне извращенное состояние сердца[1318], которое может быть «тяжким», даже если речь идет о внешне неважных вещах.

Последствие греха

Грех затемняет образ Божий в человеке[1319]. Исходя из различных установок и аспектов этого образа[1320], скорее настаивают на той или иной аномалии греховного состояния. Если рассматривают человеческое совершенство как способность духа созерцать Бога, тогда грех есть затемнение, помрачение, тьма[1321]. По отношению к великому дару свободы и владычества над миром грех есть рабство[1322]. Добродетель дает силу, любовь означает постоянство, грех есть слабость и нестабильность[1323]. Смерть заменяет «вечную жизнь»[1324], «удушение духа» встает на место «духовной жизни»[1325].

Выражение, заимствованное из греческой языческой литературы, пользовалось большим успехом у христианских авторов: грешный человек подобен человеку, увязшему в болоте (βόρβορος), в «области несходства» (без–образия)[1326]. Беспорядок, недостаток гармонии проявляется во всем мире после падения Адама в естественной структуре нашего состава, но в особенности в сердце, которое, страдая, требует исцеления[1327].

Социальный и космический аспект греха

Издавна в умонастроениях русского народа существует таинственная связь между землей и божественным сознанием человека. Земля, общая мать людей, — свята, но человек может оскорбить ее, осквернить, причинить ей зло. Грешник идет, таким образом, исповедоваться земле через ритуал, напоминающий исповедь[1328].

Русские просят Бога о милосердии и прощении для земли, затемненной грехами и изменами, как Алеша в Братьях Карамазовых Ф. М. Достоевского, целуя ее, обещая любить ее «вечно»[1329].

Эти ритуалы есть воспоминание об архаических языческих верованиях, смешанных с некоторой формой христианской религиозности, часто называемой «софианической», которая неразрывно соединяет божественный мир, совершенство человека и космоса[1330] и настаивает на «ответственности всех за все» (выражение Ф. М. Достоевского)[1331]. В этой религиозности нет места для какого‑либо «частного» греха, «чисто индивидуального». Измена несет в себе общее и вселенское потрясение и «затемняет землю».

2. Покаяние

Увещания к покаянию