В отце Киприане был огромный нерастраченный запас личной любви, нежности, привязанности и, вместе с тем, неспособность, неумение раскрыть их. Он свободно выбрал одиночество, но им же и мучился. Он был замечательным другом, интересным собеседником, желанным гостем везде и всюду; но как скоро, помнится, в беседе, в гостях, за столом — начинало чувствоваться нарастание в нем тревоги, стремления уйти, какого–то беспредметного беспокойства. Он точно вдруг осознавал, что все это все же «не то», что он только гость, а гость не должен засиживаться, гость «не принадлежит» дому, должен уйти... И вот он уходил опять в свое одиночество, с той же неутоленной любовью, нераскрытой, неосуществившейся... Здесь — глубокая правда его монашества... Ибо монашество и родилось из этого стремления к уходу, из невозможности раз узрев свет Царства Божия, быть «дома» в мире сем [258].

М. Феннелл. Архимандрит Киприан Керн.

Ангелы, иночество, человечество. С. 152.

Ангелы, иночество, человечество. С. 151.

Протопресвитер Александр Шмеман. Памяти архимандрита Киприана. С. 51-52.

Протопресвитер Борис Бобринский. Об архимандрите Киприане.

Письмо к М. Феннелл от 23.6.1947.

Письмо к о. Борису Бобринскому от 13.3.1851.

Письмо к М. Феннелл от 6.12.1957.

Письмо к М. Феннелл от 20.7.1953.

Б. Зайцев. Река времен. С. 322-324.

В. Вейдле. Памяти отца Киприана. С. 44.

За рубежом. Белград - Париж - Оксфорд. Хроника семьи Зерновых. Париж, 1973. С. 25.