Происшедшее вполне характеризует личность митрополита Питирима, сумевшего официально возвыситься над обидой, но в душе сохранившего прежнее отношение. Такое отношение могло быть вызвано еще одной причиной — оба архиерея были редакторами основных богословско–официальных журналов РПЦ — «Вестника Экзархата» и «Журнала Московской Патриархии». Епископ Питирим стал редактором «ЖМП», возглавив одновременно и Издательский отдел Московской Патриархии. В этом смысле он мог рассматривать себя как своеобразного «начальника» парижского редактора, хотя тот обсуждал содержание и выпуск номеров с председателем ОВЦС [694]. Отсюда и ревнивая оценка издания и его редактора: о владыке Василии Питирим отзывался как о человеке сложном и самолюбивом, «хотя редактируемый им «Вестник Западного Экзархата» был изданием довольно серым» [695]. Читатели «Вестника» и люди, знакомые с жизнью и трудами владыки, сами могут вынести свой суд по этому поводу.

Но не отсюда ли берут свое начало сложности, возникшие в связи с возможной публикацией труда владыки Василия о преподобном Симеоне Новом Богослове в «Богословских трудах», издании, которым формально руководил митрополит Антоний (Мельников), а фактически — сам владыка Питирим? И если да, то чего здесь было больше — научной ревности (сам владыка Питирим так и не издал своей кандидатской работы), административного соперничества или личной обиды?

Об этих сложностях владыка Василий подробно рассказывает двоюродной сестре Надежде Александровне Кавелиной в своем письме от 26 февраля 1979 г. из Брюсселя, хотя еще 29 декабря вынужден был писать ей о том же [696]. Еще в начале июня 1978 г. во время поездки в Россию, сразу после торжеств в честь 60–летия Патриархии, приуроченных к годовщине интронизации патриарха Пимена (Извекова) , у него состоялась беседа с митрополитами Никодимом и Антонием, а также с сотрудником Издательского отдела Е. А. Кармановым как раз по поводу возможного издания книги в «Богословских трудах» [697]. Митрополит Ювеналий, как председатель ОВЦС, обещал пригласить владыку осенью того же года, для того чтобы он мог собственноручно привезти рукопись в издательство [698].

Эта надежда заставила его всецело отдаться работе над переводом с французского и редактурой русского варианта книги о Симеоне Новом Богослове. Перевод успешно продвигался, к середине лета в русский язык уже облеклось до 60 % текста, а целиком труд должен был завершиться к октябрю–ноябрю. Но для этого нужно было дать «полный приоритет» этому занятию над всеми другими послушаниями — будь то литургический съезд в Сергиевском институте в Париже или богословский диалог с англиканами о женском священстве в Афинах.

Одновременно готовилось французское и английское издания. Французский текст был доверен Шеветоньскому монастырю. Не без колебаний однако. Несмотря на положительный отзыв настоятеля Мишеля ван Париса, владыка был озабочен задержкой с чтением рукописи в монастырском издательстве. Третьего марта 1978 г. он делится с братом Игорем своим «подозрением»: Симеон «не вполне в духе католического читателя», что и смущает шеветоньских монахов, которым может «влететь» от своего начальства. Впрочем, они будут молодцы, если решатся опубликовать, а если нет, то владыка предусмотрел и иные варианты[699].

Из США от отца Иоанна Мейендорфа известий не было, что не особенно беспокоило автора: английский перевод требовал времени[700]. Впрочем, 14 августа 1978 г. он писал брату Игорю, что, если молчание будет продолжаться, он осенью напишет самому Мейендорфу[701]: научная полемика 60–х к тому времени переросла в научное сотрудничество 70–х, а сам владыка дважды, в 1972 и 1976 гг., был гостем Свято–Владимирской семинарии в Нью–Йорке, где тот преподавал. В последний из этих приездов владыка вообще прожил более двух недель дома у отца Иоанна, беседуя с ним о будущем России[702]. Тон писем дает почувствовать, что автору весьма хочется, чтобы все три текста вышли в свет почти одновременно.

Русский перевод был закончен к сентябрю. Но именно тогда в Риме 5 сентября умер митрополит Никодим. Двадцать второго сентября владыка Василий отправил письма с известием о завершении перевода и о необходимости его приезда в Москву всем заинтересованным лицам — митрополиту Ювеналию, митрополиту Антонию и Е. А. Карманову. Он так и не получил ответа ни на одно из них. Утешался опять работой — к 7 ноября завершил свои воспоминания о Никодиме.

Вторично владыка никому писать не стал: если Патриархия молчит, значит, возникли серьезные препятствия, не зависящие от воли Патриархии. Поэтому в 20–х числах декабря 1978 г. он и обратился в «YMCA–Press». У этого обращения была и своя предыстория. Еще в начале года владыка обсуждал с главным редактором издательства Никитой Струве возможность публикации здесь французского варианта своей книги, несмотря на определенный скепсис в отношении самого учреждения, не издавшего в то время, по его мнению, «ни одной серьезной богословской книги» и специализировавшегося на «художественной литературе». По мнению Кривошеина, книга о Симеоне была тоже «не вполне в их духе» , что и объясняло отсутствие «определенного ответа» со стороны издательства[703]. Впрочем, французская рукопись к тому времени была уже отдана в Шеветонь, где благополучно и вышла. На сей раз Н. А. Струве охотно согласился напечатать к 1980 г. труд владыки по–русски, и эта готовность вполне могла быть продиктована отказом церковной Москвы от издания книги. Последствием этого был скандал, который 22 февраля 1978 г. Ольга Кавелина устроила брату владыки Игорю Александровичу по телефону, утверждая, что владыка Василий «обидел» Патриархию.

Позднее митрополит Филарет (Вахромеев) , тогдашний экзарх, утверждал , что письма «потерялись» из–за хаоса, вызванного смертью митрополита Никодима. Владыка рассудил здраво: нельзя же все валить на покойного, тем более что писем было отправлено не одно, а целых три. Значит, кому–то просто не понравилось, чтобы книга Кривошеина была издана в Москве, и ее издания не допустили бы в любом случае: «Ничего политического в ней нет, просто историко–богословское исследование, но имя автора, очевидно, не всем нравится»[704]. Впрочем, владыка, при всем «юрисдикционном патриотизме», понимал преимущества парижского издания: здесь не будет никаких цензурных сокращений и изменений, что известно «по опыту». Надо сказать, он сделал правильный выбор. Практически недоступные и низкого полиграфического (и не только) качества «Богословские труды» не могли дать его книге о прп. Симеоне той судьбы, что ей была уготована изданием в Русском Зарубежье. Что способствовало такой удаче: органы, недолюбливавшие «министерскую фамилию» (сам владыка, похоже, склонялся именно к этой версии), бюрократическая неразбериха или редакторская воля?

Интересно, что владыка уже пытался прорваться в Россию своей богословской мыслью в 1957 г. Тогда, как и теперь, его преследовала неудача. В своем письме от 21 марта 1957 г., адресованном Никите Кривошеину, он пишет об «экстренной работе», связанной с подготовкой статьи в издание Московской Патриархии под названием «Богословский вестник», которое должно было выйти в мае[705].

О каком журнале и какой статье шла речь, из письма, да и из официальной истории издательского дела в РПЦ, не было понятно. Однако архивные документы, сохранившиеся в фонде бывшего профессора Ленинградской духовной академии Александра Осипова (1911–1967) , в 1959 г. демонстративно порвавшего с Церковью, помогли прояснить ситуацию[706]. В конце 1956 г. в Патриархии было задумано издание с условным названием «Научно–богословский сборник» объемом в 20 печатных листов и тиражом 3000 экземпляров, которое бы выходило два раза в год. Целью журнала было отвечать на запросы церковной жизни научными исследованиями и статьями, хотя при этом нужно было избежать популяризаторства. Его ответственным секретарем 23 января 1957 г. и был назначен А. Осипов. Уже тогда в качестве одного из возможных авторов рассматривался иеромонах Василий (Кривошеин), которому А. Ведерников еще ранее отправил соответствующее письмо с просьбой прислать статью по его выбору к 1—15 декабря 1956 г. Двадцать шестого марта журнал уже именовался «Богословские труды Московской и Ленинградской духовных академий», а к 24 апреля появилось его окончательное название «Богословские труды». К этому времени Василий Кривошеин успел прислать статью объемом 14 страниц под названием «Преподобный Симеон Новый Богослов и раннехристианская народная религиозность». Очевидно, это был русский перевод его доклада на симпозиуме патрологов в Оксфорде в 1955 г.[707] Статья была отдана на рецензию священнику П. Гнедичу и профессору Н. Д. Успенскому. Однако первый номер «Богословских трудов», по неизвестным нам причинам, вышел лишь в 1960 г., и среди его статей не было ни одной, которая бы предназначалась в гипотетическое издание 1957 г. Уникальные наблюдения владыки о взаимоотношениях святости и народного благочестия так и остались не опубликованными на русском языке.

Любопытно, что судьба сводила двух архиереев — Василия и Питирима — не только в их интересе к творчеству Симеона Нового Богослова и в полемике по поводу церковной жизни в СССР. У них была общая «кафедральная» судьба. Владыка Василий выполнял миссию второго викария в Париже с 26 мая 1958 г. по 31 мая 1960 г., будучи титулярным епископом Волоколамским. В последний день он стал Брюссельским и Бельгийским. До 1963 г. у города Волоколамска не было своего епископа. А 14 мая им был назначен уже известный нам Питирим (Нечаев), остававшийся таковым до переселения во Град Божий. Для владыки Василия, который, похоже, в самом Волоколамске никогда и не был, этот «богоспасаемый град» сменился Брюсселем. Эпоха «трезвого опьянения» закончилось, началось время трезвения.

Глава I. Святой Григорий Палама — личность и учение (по недавно опубликованным материалам)[708]