Я думаю, что сегодня многие понимают это. И конечно, общество время от времени приходит в состояние кризиса, катастрофы. Надо признать, что это катастрофа, это болезнь общества, а не норма его. И надо сказать, что Октябрьская революция, как и Февральская, была некровавой революцией. Уже потом последовали вереницы кровавых событий.

Вы упомянули Швейцера и его теорию благоговения перед жизнью. В эпилоге книги “Моя жизнь и моя мысль” Швейцер пишет: “Когда меня спрашивают, кто я – пессимист или оптимист, я отвечаю, что знание во мне пессимистично, но воля и надежда – оптимистичны. Я пессимист в отношении современного состояния мира и вместе с тем я оптимист, я продолжаю сохранять веру в истину, которая не может быть утрачена”. А как бы ответили на этот вопрос лично Вы?

Конечно, мир в его современном состоянии не может порождать в нас легкомысленного и легковесного оптимизма. Поэтому Священное Писание говорит нам, что “мир во зле лежит”. Это слово Божие – “мир во зле лежит”, и сопротивляться этому нечего. Это правда. И поэтому я пессимист. Но когда Господь Иисус говорит: “Я победил мир”, – вот это основание нашего оптимизма. Мы знаем, что все равно сила Божия победит.

Здесь надо вспомнить свидетельство Апокалипсиса. Это угрожающая, страшная книга о катастрофах, о том, что погибает третья часть океана, поражен космос, – то, что раньше казалось невероятным и даже смешным, теперь это вполне реально. Так вот, Апокалипсис – это самая оптимистическая книга во всем Священном Писании. Потому что, рисуя черную, страшную картину истории и столкновения добра и зла, в конце концов ясновидец Апокалипсиса говорит, что побеждает не дракон, не зверь – побеждает Агнец. Поэтому Апокалипсис – это книга надежды и света. И в конце там есть такие слова: “Я стою у двери и стучу”. Это идет Агнец, это идет Христос. Он стучит в дверь каждого человека, Он стучится в дверь истории. Он стучится в дверь каждой цивилизации: “Я стою у двери и стучу, и кто Мне откроет, войду и буду с ним вечерять”. И вот сейчас, как и в те времена, как в любые времена, Агнец стоит у двери нашего сердца. Он не вламывается, Он не кричит, а Он тихо стучит, как просящий. Сама Истина просит нас: пусти Меня. И вот если мы Ее впустим, тогда Он войдет в нас, и тогда наша жизнь озарится совершенно иным светом. Вот в этом источник нашей веры и надежды. Но она не может существовать без любви.

Вы скажете: как понять Божественное и Невидимое? Как любить Его? Но ведь можно же любить весеннее утро, любить ветер, когда он пробегает по траве, облако и молчащие звездные дали. Можно даже любить вселенную в целом, можно любить мир. Можно любить жизнь. Но ведь можно любить и Того, Кто жизнь создал и дал нам эту жизнь. И любовь эта сильна благодарностью. И на этом стоит все. Здесь наша надежда, полная оптимизма. Я не верю, что мир может быть уничтожен силами зла. Потому что хотя и не полностью руководит Господь миром, однако Он в нем присутствует и направляет его. И наше столетие, черное, отвратительное, полное ненависти, разрушения и зла, одновременно и святое столетие. Никакой век не мог дать таких людей, как мать Мария, как Альберт Швейцер, как Максимилиан Кольбе, как монахиня Тереза из Калькутты. “Чем ночь темней, тем ярче звезды”, – говорилось в старину. И поэтому наше время – время мучеников, святых и героев. Как бы зверь ни безумствовал, все равно победа останется за Агнцем, за светом. Такова наша надежда.

Откровение о благости Творца противоречит всему, что мы видим в природе. Как это объяснить?

Да, мы сталкиваемся с таким фактом, что природа не дает нам свидетельств о благости Творца. Природа сурова, жестока, и из этого мы можем заключить о существовании колоссальных интеллектуальных особенностей мироздания, которое развивается по сложнейшим законам, но ни в коем случае о том, что это начало творческое, что оно является началом благим. В очень широком смысле можно сказать, что все устроено премудро и благо, но тем не менее до конца этого сказать нельзя.

Поэтому своего рода открытием, скажем, греческой философии была попытка Платона увидеть Бога как высшее благо и откровение ветхозаветных пророков о том, что Бог есть Бог добра и справедливости, хотя часто Он выступает в довольно суровом обличье, окруженный суровыми атрибутами стихийности: небеса колеблются, Его присутствие как бы уничтожает все окружающее, Он как смерч, как взрыв. Явление Божественной славы пророку Аввакуму или то, как Он явился Софонии, похоже, по словам одного писателя, на ядерный взрыв.

На самом деле, ту тайну, которая открывается в Новом Завете, что Бог есть любовь, человек вычислить был не в состоянии: логически это не вытекало из того, что человек знал, это было Откровением.

Гораздо больше божественных ликов других религий были грозными, суровыми, страшными, как в Мексике или Финикии, и это отражало правильное видение человеком природы. Природа действительно похожа на Молоха, она действительно поражает. Значит, когда мы говорим, что за всем этим сложным процессом стоит благость, это не есть какое-то философское заключение, а это есть тайна, которая как бы вращается, просачивается вокруг Христа, Который пришел явить нам эту сокровенную тайну. И когда ученики попросили: “Покажи нам Отца”, и Он сказал: “Видевший Меня видел Отца”, мы увидели Его как Абсолютное благо.