Насчет перестройки я скажу ясно и четко. Мы подходим ко всему этому как потребители и часто ропщем, что вот началась перестройка, того нет, этого нет, а мы привыкли верить глупым обещаниям, что вот сейчас возьмут и из воздуха сделают для нас колбасу. Все это ерунда. Когда полвека с лишним ломалась экономика, политика, идеология, все было превращено в кашу, да еще в кровавую кашу. После этого оздоровление общества не может произойти в один день. Придется ждать, может быть, не одно поколение.

В “Учительской газете” была напечатана статья “Где живет Сталин?” Там объясняется, что Сталин живет в каждом из нас. Это страшный паразит. Еще Достоевский писал о трихинах, которые поселяются внутри человека. Как-то я видел фильм ужасов на тему из Достоевского. Там ученый создал трихины, они залезали в людей, и люди сходили с ума и заражали друг друга. Все это происходило в нашей истории, недавней истории, которую многие из здесь присутствующих помнят. Так что перестройка – это решительный и трудный акт, который пытается повернуть ход истории, и как ей помочь, зависит то того, кто ты. Каждый на своем месте может что-то сделать. Самое главное – вытравлять Сталина из себя.

Вы сказали, что не хотели бы жить в другом столетии, кроме ХХ-го. В чем Вы видите его уникальность и особый смысл?

ХХ век расставил все точки над “и”, развеял тысячи вредных иллюзий, и сегодня мы многое можем видеть в правильном свете. Сегодня много великих святых, мучеников, жертвенных людей, таких, как мать Мария Кузьмина-Караваева, как мать Тереза, которая сейчас работает в Калькутте, как многочисленные русские мученики, погибшие в двадцатые – тридцатые годы за веру. И не только русские, а мексиканские, погибшие за веру, и немецкие, погибшие тоже за веру: там тоже при нацистах преследовали Церковь. И в Австрии преследовали, возьмите хотя бы книжку, которая у нас вышла несколько лет назад, – это письма из тюрьмы молодых, преимущественно христиан, которые были осуждены на смерть. Это священный документ. Когда видишь таких людей, то понимаешь, насколько наш век велик и прекрасен.

ЭКОЛОГИЯ ДУХА

Человек всегда знал, а иногда постигал на опыте, что, кроме осязаемого мира, есть мир невидимый. Само мышление есть тайна, само переживание в глубине души есть тайна, и, наконец, особые формы сознания, то, что называется на казенном языке “интраверсия мистическая”, вхождение внутрь, – тоже есть тайна.

Целые поколения мистиков открывали колоссальные миры с помощью концентрации сознания, сосредоточенности. Опыт человечества показал, что мы окружены не только воздухом, электромагнитными волнами, космическими лучами и так далее, но что мы погружены в среду, еще не ведомую науке, в среду нефизическую, трансфизическую, запредельную. Она пронизывает все, и мироздание имеет множество планов таинственного бытия.

Есть люди, которые усваивали практику восточных мудрецов и могли достигать произвольного выхода в астрал – опасное упражнение. Многовековой опыт показывает, что этот соседний с нами план не только таинствен, но и опасен, обманчив, труден для человека, и что Творец недаром его от нас закрыл. Он открывается человеку или в состоянии очень большой святости, или в состоянии безумия, когда “стенка” ломается и вдруг что-то прорывается. Человек должен быть огражден от этого. Как мы ограждены от черной бездны космоса голубым куполом тверди небесной, так мы ограждены от таинственного, опасного для нас, в чем-то страшного и туманного мира – астрального. Контакт с этим измерением рождает всевозможные феномены, которые поражают воображение человека. И тут наше любопытство, а порой и добросовестная любознательность, бегут впереди наших достижений.

Человек стремится исследовать эти области, но мы ставим вопрос: “Готов ли человек к этому?” Он оказался не готовым исследовать даже структуру атома, потому что обратил его против себе подобных. Так не опасно ли человеку вторгнуться в такую сферу, чтобы выпустить неких демонов? Есть экология природы, но есть и экология духа. Вот почему Церковь возбраняет человеку заниматься спиритизмом и всевозможными оккультными вещами. Почему? Только чтобы подавить его любознательность? Нисколько. Наоборот, любознательность поощряется, для Церкви наука – это познание Божиих тайн. Но мы неспособны без тяжких последствий для себя и для общества проникать в эти сферы. Это не табу, не слепой запрет, а это предостережение христианства: мир не готов к познанию этих тайн.

Что Вы называете трансфизической реальностью?