Для христианина здесь только один ответ: мы должны вернуться к традиционным духовным ценностям, на которых вырастала культура в нашей стране и культура всех передовых стран мира. Без этих основ мы будем строить на песке. Я не говорю, что нужно пропагандировать религию. Само слово “пропаганда” мне противно. Оно наполовину замешано на лжи. Мы можем только выражать свое мнение, а каждый человек может добровольно что-то принимать и что-то отвергать. Никакого навязывания! Потому что Бог – свобода, дух – свобода, духовность – свобода, любовь – свобода. Можете себе представить любовь принудительную, как в романе Беляева, который, кажется, называется “Властелин мира”? О человеке, разработавшем аппарат, которым можно было вызвать любые чувства. И вот, желая влюбить в себя девушку, он нацеливал на нее этот аппарат, и она бежала к нему стремительно, сломя голову. И вы такой любви не захотите. И веры такой нам не надо. Все должно быть прекрасным и свободным.

Существуют ли, по Вашему мнению, неверующие люди, являющиеся полноценными личностями? В чем Вы видите принципиальное различие верующего и неверующего?

Во-первых, неверующих вообще нет. Никого! Каждый человек рождается с врожденным ощущением веры. Разница только в том, что один осознает и формулирует свою веру как некое мировоззрение, а другой инстинктивно верит. И только когда его прижмет очень, тут-то он и “выдает искру”. Но неверующих нет. Поэтому человек, не имеющий религиозного миросозерцания, может быть полноценной личностью. Потому что в нем эти токи религиозные все равно живут.

Более того, он впитывает их с традицией, впитывает с литературой. Даже в нашем обществе, которое было формально атеистическим, все равно в искусство это проникало через Достоевского, через Толстого, через Гоголя, через поэзию, музыку. Все наследие культуры русской и зарубежной подпитывало это полурелигиозное смутное миросозерцание. Все равно человек не перестает верить, что жизнь имеет смысл. Он чувствует это. Он может это как бы инстинктом ощущать. Если бы этого не было, он вообще не смог бы жить. Другое дело – размышлять над этим, создавать человеческие разумные определения, воплотить и отразить всю эту тайну – это совсем другое. Впрочем, я приведу вам смешную аналогию. Ребенок греется на солнышке, ему приятно и тепло. А физик не только греется, но выясняет, из каких элементов состоит Солнце, как далеко оно от Земли и так далее. Но оба получают от Солнца свет. Мы все дети Божии. Только одни знают это, а другие остаются как бы сиротами. Но это сиротство мнимое. Мы же все братья и сестры только потому, что у нас есть Отец. Не бывает братьев и сестер, чтоб не было отца. И у нас есть Отец. Поэтому, только поэтому, а не потому, что мы произошли от обезьяны или другого какого-нибудь почтенного животного. Этого недостаточно, этого совершенно недостаточно.

Без религии нравственность невозможна?

Без веры невозможна. А вера есть у всех людей, только в разной степени. Но она все равно присуща человеку. Неверующих людей не существует. Человек может на уровне сознания считать себя атеистом, а в глубине – он все равно верующий. Возьмем, к примеру, нравственного атеиста, скажем, Писарева, Добролюбова или Чернышевского. Но ведь они воспитывались на основах христианской традиции. И мы все сегодня впитываем этические понятия – через художественную литературу, через культурную среду, понятия которой все равно восходят к религиозным представлениям, никуда не денешься. А если человек – это ничто, а просто какой-то пузырь в мироздании, какая уж тут нравственность? Если, как писал Владимир Соловьев, великий русский философ, если в мире нет ничего, кроме материи и силы, материя и сила породили птеродактиля, а потом – обезьяну, и из нее выродился человек, то какой может быть вывод? Что человек должен полагать душу свою за ближнего своего? Логики здесь мало.

Можно ли спастись вне Церкви?

Такой вопрос всегда задается без учета самого смысла понятия “спасение”. Когда мы говорим о спасении как о приобщении человека к божественной жизни, мы должны отдавать себе отчет в том, что это приобщение однородным быть не может. Каждый человек приобщается к Богу в свою меру и в свою возможность, как и каждый народ и каждая цивилизация имеет какую-то свою меру на пути к спасению.