То, что смерть была чем–то ужасным до Христа, что она считалась величайшей из всех бед человеческих, невыносимой и достойной многого плача, как пишет божественный Златоуст в послании к диакониссе Олимпиаде [528], видно и из того, как ветхозаветные праведники погребали своих мертвых. «Смерть святых» в те времена «чествовали сетованием и слезами». Поэтому горько плакал Иосиф об умершем Иакове (Быт. 50, 1), отмечает святитель Василий Великий [529]. Как нам рассказывает богодухновенная книга Бытия, Иосиф пал на лице умершего отца своего, Иакова, и плакал над ним, и целовал его (Быт. 50, 1). Но плач там не прекратился. Иосиф, чтобы похоронить отца, идет в землю Ханаанскую. С ним приходят и слуги фараона, и «колесницы, и конницы, и бысть полк велик зело». Великое шествие достигло области при Иордане, которая называлась гумном Атадовым. Там они оплакивали Иакова плачем великим и весьма сильным; и сделал Иосиф плач по отце своем семь дней (Быт. 50, 7–10). Златоустый отец, толкуя этот поступок Иосифа Прекрасного, пишет: «Ты, возлюбленный, слушая это, не оставляй без внимания, но сообрази время, в которое все это происходило, и не подвергай Иосифа никакому осуждению. Тогда еще не были сокрушены врата ада, не были расторгнуты узы смерти, и {стр. 212} смерть еще не почиталась успением. Смерть была чем–то ужасным для людей дохристианской эпохи. И все это они делали, потому что боялись смерти» [530].

Плачем и рыданиями была отмечена смерть не только Патриарха Иакова. Глубока была скорбь израильтян и по поводу смерти Моисея: оплакивали Моисея сыны Израилевы на равнинах Моавитских [у Иордана близ Иерихона] тридцать дней (Втор. 34, 8). Целый месяц народ Израиля стоял в пустыне, оплакивая своего вождя и освободителя. Священное Писание не говорит, что народ оплакивал Боговидца Моисея у его гроба, ибо …никто не знает места погребения его… (Втор. 34, 6). Место его захоронения держалось в тайне, так как была опасность, что народ сотворит из него кумира и обоготворит Моисея. Никто не узнал, где и как был погребен этот великий ветхозаветный пророк, вождь, освободитель и законодатель Израиля. Иначе народ не поколебался бы использовать его останки в магических целях, поскольку, как показали события, они охотно обожествляли камни и поклонялись идолам. С великим плачем, многими слезами и всенародной скорбью, как было и с Моисеем, иудеи хоронили и пророка Самуила. Когда он умер, …собрались все Израильтяне, и плакали по нем, и погребли его в доме его, в Раме… (1 Цар. 25, 1).

Есть, конечно, и другие примеры, но мы ограничимся лишь этими. Ибо и это немногое показывает, насколько болезненна, люта, «страшна» и «недоступна» была смерть до Христа. Ибо еще не были «усечены ее жилы». Не была еще разрушена ее власть и сила. Тогда царствовал грех и «процветало» проклятие, и неприступно «стояла» крепость диавола [531]. Поэтому, хотя праведные мужи сияли в дохристианском мире верой и совершенной добродетелью, они дрожали и трепетали перед лицом смерти. «И все оплакивали умирающих как погиб{стр. 213}ших», — пишет святитель Афанасии Великий [532]. Люди оплакивали умерших как навсегда потерянных, как если бы им никогда не суждено было снова увидеться!..

Так что мир до Христа жил не только в заблуждении и идолопоклонстве. Мир жил также в непрерывном и постоянном страхе смерти. И люди, ожидая смерти и страшась этого неизбежного и неотвратимого события, не могли радоваться и наслаждаться чем–либо в этом мире. «Ожидая постоянно, что они умрут, и боясь смерти, они не могли чувствовать никакого удовольствия, потому что этот страх постоянно был в них» [533]. Они всегда боялись смерти гораздо больше, чем несчастные рабы в ту эпоху боялись своих жестоких и деспотичных хозяев. Они не получали радости от жизни, ибо ожидание, тем более в непредвиденный час, беспощадной и бесчеловечной смерти наполняло их души тревогой, страхом и трепетом.

Теперь она «только носит название смерти»

Страх и трепет вызывала в человеке смерть до Христа. Но после Божественного Воплощения, Креста, Сошествия Господа во ад, Воскресения и славного телесного Вознесения Спасителя, после смерти Христа «за жизнь мира и спасение» смерть уничтожается до того, что «только носит название смерти, а лучше сказать, и само название ее уничтожено: мы уже не называем ее и смертию, но упокоением и сном»! [534]

Господь сказал о Своем друге Лазаре: «…Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его» (Ин. 11, 11). Он не сказал «умер», несмотря на то, что Лазарь был уже мертв. Доказательством того, что слова «успение» и «сон» были до тех пор неизвестны, является удивление учени{стр. 214}ков, которые сказали Господу в ответ: «Господи! если уснул, то выздоровеет» (Ин. 11, 12). Этим они хотели сказать, что Лазарь спит естественным сном. Но ученик, описывающий чудо воскресения Лазаря, сообщает нам: «Иисус говорил о смерти его, а они думали, что Он говорит о сне обыкновенном» (Ин. 11, 13). Для Господа воскресить Лазаря из мертвых было так же легко, как для нас разбудить спящего! Это был, несомненно, не единственный раз, когда Господь назвал смерть «сном». Он назвал ее так и в случае с мертвой дочерью Иаира. Он сказал об умершей: «…Не плачьте; она не умерла, но спит», тогда как слышавшие Его смеялись, так как были уверены, что девушка мертва (Лк. 8, 52–53).

И если «до Пришествия Христова и смотрения Креста» имя смерти было ужасно, то теперь ее имя есть «сон, успение, преставление», и оно приятно, поскольку включает в себя твердую надежду на воскресение. Успением и сном смерть называет божественный Павел, когда пишет к фессалоникийцам: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели…». И немного далее: «…мы живущие… не предупредим умерших» (1 Фес. 4, 13; 15).

Даже само место, где погребаются мертвые, ныне носит имя, приносящее душе великое утешение и окрыляющее надежды на Царство и Жизнь Вечную. Это место, как отмечает божественный Златоуст, «названо усыпальницей». Рассуждая об этом названии, он обращается к христианину со словами: «Когда ты провожаешь сюда мертвого, не сокрушайся, потому что ты провожаешь его не к смерти, а ко сну […]. Знай же, куда провожаешь его, — в усыпальницу; и когда провожаешь — после смерти Христа, когда узы смерти уже расторгнуты». Так что у нас есть в качестве сильного и действенного лекарства против уныния и печали, кроме прочего, и «название места» [535].

{стр. 215}

Но давайте послушаем, как говорит божественный Павел о своей собственной смерти. Смерть не вызывает никакого страха в его блаженной душе. Напротив, Апостол жаждет смерти, …имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Флп. 1, 23). Для ветхозаветных праведников смерть была ужасна, но для Апостола Христова она несравненно лучше жизни! Для них это было нечто «неприятное», Отвратительное, а для него — «приятное», радостное! Это справедливо: до Христа «смерть низводила во ад», а теперь «смерть препровождает ко Христу». И в то время как Патриарх Иаков говорил: «…Сведете старость мою с печалию во ад» (Быт. 42, 38), — божественный Павел сказал: «…Разрешиться и быть со Христом.. несравненно лучше»! (Флп. 1, 23).

Во времена Ветхого Завета о смерти даже самых праведных скорбно стенали, рыдали и проливали множество горьких слез, ныне же слышатся в храмах возносимые верующими людьми «песнопения, молитвы и псалмы» Богу. Эти псалмы и песнопения имеют скорбную мелодию, но они вселяют в нас мужество и надежду в отношении ушедших [536]. Поскольку смерть была упразднена и стала теперь сном и последним в земной жизни [неразборчиво]ением, поскольку у нас есть верная надежда на воскресение после преставления и перехода от одной жизни к другой, мы спокойны и оптимистичны. Мы можем радоваться и веселиться. Наше ликование и радость возрастают, если осознать, что наше преставление совершается не просто «от жизни в жизнь». Мы не просто покидаем один вид жизни, чтобы оказаться в другом, но [неразборчиво] переносимся «из худшей», тленной жизни, «в лучшую. Мы переносимся «из временной в вечную, из земной в небесную» жизнь [537]. Святитель Василий Великий {стр. 216} добавляет: «А ныне скачем [т. е. ликуем, радуемся. — Ред.] при кончине преподобных, потому что качества скорбного изменились после Креста. Не плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при их гробах, потому что смерть для праведных — сон, вернее же сказать, отшествие к лучшей жизни» [538].

Лишь диавол «остался истинно мертвым»!

Послание к Евреям подчеркивает, что Господь вочеловечился, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству (Евр. 2, 14–15). «Ныне же, когда окончательно побежден диавол, для чего вы страшитесь?» — спрашивает божественный Златоуст. — Почему вы боитесь попранной смерти? Той, которая теперь стала «ничтожною и ничего не стоящею?» [539] И добавляет, что, благодаря светоносному Воскресению, «рассеяно бесовское обольщение», поэтому мы и «посмеиваемся над смертию» [540].