Наши добровольцы — не только верующие люди. Наша задача не в том, чтобы понять, верующий перед нами человек или нет, а в том, чтобы понять — добрый это человек или нет, ответственный или нет. И главное, с чем он идет в больницу: чтобы подставить свое плечо или с тем, чтобы предлагать свои нелепые способы чудодейственного исцеления? Огромные силы уходят на то, чтобы не пустить в больницу разного рода сумасшедших, которые появляются то с гербалайфом, то с какими‑то своими изобретениями. Они говорят, что мы обязательно должны внедрять их препараты, и иногда приходится"летать"по коридору, их отлавливая. Что может сказать православная община докторам, детям и их родителям? Надо сказать, что если человек вырос в условиях несвободы, ему свойственно перекладывать свою личную ответственность на кого‑либо другого — на общество, закон, начальство, главного врача или на Бога. Отсюда в нашей стране есть тенденция переложить ответственность на Бога — за принятие или не принятие каких‑либо решений.

Христианство — это тайна моего сердца, это наша личная, живая вера. Евангелие — это не манифест и обращено оно не к миру, а к каждому из нас, в очень личном плане. Библия — это не географическая карта, а атлас автомобильных дорог. Библия — это личностная система взглядов. Христианство должно привнести в нашу холодную жизнь атмосферу любви.

Что касается этого извечного вопроса"За что?", то, конечно, его задают и родители и дети."За что я умираю?","За что умирает мой сын или дочь?"В Евангелие есть ответ на этот вопрос, но почему‑то многие связывают болезнь и смерть с грехом. Это не так. Иисуса спросили про слепорожденного:"Кто согрешил: он или родители его?"И Иисус ответил:"Ни он, ни его родители". Мы не знаем, от чего кто болен и почему мы умираем. Болезни, с которыми лежат дети в нашей больнице, столь страшны и столь ужасны, что мне не хочется верить, что это"Бог наказал". Бывает, что дети праведников умирают от тяжелейших болезней, а дети грешников прекрасно живут. Только наши личные отношения с Богом позволяют нам остановиться перед этой тайной.

Не бывает христианской медицины. Есть медицина честная и нечестная. А что касается вопроса, есть ли у христиан какой‑то ответ на вызов беды, то ответ здесь может быть только один:"быть рядом". Разделить с людьми, которые страдают, их трудности и проблемы. Заслуга христианина не в том, что он что‑то скажет умирающему человеку о жизни вечной, а в том, чтобы быть рядом. Бесполезны самые красивые проповеди, если я прочитаю ее и брошу умирающего человека дальше спокойно умирать. Время проповеди давно прошло. После проповеди Иисуса началось время свидетельств.

Среди"проклятых вопросов" - трансплантация. Вопрос морали в том, что человек, который ждет трансплантацию почки, ждет смерти другого человека, невольно ждет, чтобы кого‑то убили или задавили на автодороге. Здесь очень легко доказать, что трансплантация — это и христианский подвиг, и безбожное деяние. Я думаю, что это вопрос совести.

Второй вопрос: говорить ли больному о смертельном диагнозе? Елизавета Федоровна, великая княгиня, считала, что больному обязательно надо говорить о диагнозе. Но когда мы говорим больному или его родителям, что человек умирает, то мы тем самым берем на себя огромную ответственность. А всегда ли мы готовы подставить свое плечо? Или мы спокойно скажем о диагнозе и после этого тут же закончим рабочий день, сядем на автобус и уедем домой? Мы можем говорить о диагнозе, только если у нас есть на кого оставить больного, если мы можем находиться с ним 24 часа в сутки, если мы не отойдем от постели умирающего. В наших постсоветских условиях этот вопрос индивидуален: говоря о диагнозе, мы можем ввергнуть человека в состояние шока и спокойно его в этом шоке оставить в одиночестве.

Надо говорить правду, но с другой стороны нельзя лишать человека надежды. Наш советский человек такой, что когда он слышит что‑то неутешительное, он тут же оказывается в состоянии ступора. Он парализуется под взглядом беды.