Фанатик концентрируется на образе врага, его мышление трансформируется, поэтому игры в разжигание фанатизма опасны.

На последних Рождественских чтениях митрополит Кирилл, рассуждая об обострении отношений между Русской православной церковью и Римско–католической церковью, сказал, что когда используются трудности страны, чтобы закрепиться в ней — это духовная агрессия. По словам митрополита Кирилла, после утверждения епархии католики стали претендовать на создание поместной католической церкви в России. Это означает, что вся Россия стала"их"территорией. Разумеется, учившийся в Риме, достаточно образованный и широко мыслящий митрополит Кирилл так не думает. Он знает, что весьма малочисленные в России католики никакого реального влияния на религиозную ситуацию не имеют. Аналитика свидетельствует — никакой католической угрозы не существует. Тогда почему же митрополит Кирилл говорит о ней? Митрополит известен в церковных кругах как западник, как либерал — именно за это его и не любят. Но сегодня, когда возникает вопрос о том, кто будет следующим патриархом, митрополиту необходимо заручиться поддержкой большинства, поэтому он разыгрывает антикатолическую карту: встречается со священниками и с мирянами, настроенными против католиков, считающими католиков врагами христианства, и т. д., что очень плохо согласуется с регулярными встречами патриарха с католическими епископами, которых патриарх называет братьями. Понятно, что есть цивилизованная политика, которую проводит Московская Патриархия, есть нецивилизованный взгляд темной массы и есть игра на фанатизме. Думается, митрополит Кирилл играет в очень опасные игры, потому что искра ненависти может вызвать большой пожар, о чем мы знаем на примере погромов в синагогах и протестантских храмах.

Католики в глазах мрачно настроенного православного человека — это страшные враги, от которых исходит опасность. Это хорошая иллюстрация к тому, что фанатизм вообще склонен демонизировать врага, видеть во враге такую угрозу, перед которой можно испытывать только иррациональный страх и которой надо сопротивляться всеми силами. Наверное, именно поэтому фанатик практически всегда становится некрофилом (если использовать этот термин по Фромму) и стремится живое превратить в неживое, убить, запретить, растоптать, закрыть и т. д. Не случайно же сегодня в среде духовенства и мирян очень популярна идея канонизации Григория Распутина.

Для фанатика очень привлекательна идея превращения человека в труп, поэтому надо запрещать, гнать, казнить. Если невозможно казнить физически — надо казнить морально. Фанатик очень любит убивать словами — убивать в действительности, реально. У фанатика идея"иметь","господствовать"доминирует над"быть" — опять же по Фромму. Фромм пишет и о том, что фанатику свойственно идеализировать прошлое и жить прошлым, и это действительно характерно для наших фанатиков, которые говорят, что вся правда — в прошлом, прошлое — это идеал, и т. д. Фанатик горит ненавистью, причем эта ненависть поэтизируется и возводится в ранг святого чувства, в его идеологии нет ни любви к жизни, ни радости, ни стремления к созерцанию.

Как и что мы можем ответить людям, которые исповедуют такие взгляды? Нельзя закрывать глаза на то, что и среди православных в России, и среди мусульман, и среди других конфессий есть фанатики. В некоторых случаях это маргиналы, но сегодняшние маргиналы завтра могут превратиться в достаточно консолидированную силу. Мой приятель — Альбрехт Диле, немецкий историк и филолог, занимающийся классической древностью, сын лютеранского пастора, умершего в конце 1930–х годов, рассказывал, что его родители смеялись над Гитлером, пока тот не пришел к власти. Мы знаем, что из этого вышло. Поэтому фанатический маргиналитет — это явление, которое приходится принимать во внимание, о котором необходимо говорить и задумываться.

Бацилла фанатизма очень легко распространяется в религии, когда религия чувствует поддержку со стороны. В независимой религиозности практически не бывает фанатизма.

Что делать? Во–первых, конечно, необходимо просвещение. Около десяти лет назад в Москве был создан Свято–Тихоновский православный институт, студенты которого не ищут врага, а изучают библейские языки, изучают другие древневосточные языки библейского ареала, типа арамейского, древнеегипетского и т. д., и учатся по–настоящему хорошо и по–настоящему серьезно. Просвещение — это очень важный компонент в преодолении фанатизма. Во–вторых, проповедь биофильского, используя термин Фромма, христианства. Когда человек начинает жить в измерении встречи с Богом, тогда вся шелуха, которая делает религию идеологией, а верующего человека — носителем этой идеологии и очень часто фанатиком, сама собою отпадает.

Огромный опыт для православия — это опыт существования православия в изгнании. Это православие, не зависимое от власти: власть его не гнала, власть его не давила, власть его не использовала, как это было в советские времена, власть его не пыталась использовать и возвысить, как это часто происходит сейчас, — оно развивалось абсолютно независимо, и в нем нота фанатизма отсутствует начисто.

Я подчеркиваю, завершая, что религиозность, свободная от опеки власти, как правило, не может быть фанатичной. Это еще один существенный компонент. Фанатизм, вырастая в какой‑то темной массе непросвещенного населения, всегда опирается на поддержку силы.

http://www. tolerance. ru/p‑master‑spisok. shtml

Богослужение Великого поста

Цикл лекций о латинской богослужебной поэзии

лекция вторая – 2 апреля 2004 г., Московская консерватория