et dolebat pia mater

dum videbat

nati poenas incliti!

Я не буду, с Вашего разрешения, полностью давать перевод этого гимна, потому что его можно найти в книжках. Есть прекрасный, правда со снятыми рифмами, перевод Василия Андреевича Жуковского; есть с сохранёнными рифмами перевод Эллиса, поэта начала ХХ века, поэта, одного из символистов, который затем уехал в Европу и стал католическим священником. В его книге, по–моему, она называется Стигматы, есть и перевод этой секвенции. Так вот, интересно, что эти гимны, они всё‑таки создавались не для конкретного места в ткани богослужения, и Stabat Mater – казалось бы, такой, как говорят обычно, один из семи великих гимнов западного средневековья.

Действительно, насчитывается только семь гимнов такой значимости, как Stabat Mater, а вот когда Якопоне его составил, то всё это было написано для внелитургических песнопений. Только в XVIII веке ему было определено место в богослужении, в качестве секвенции, то есть перед чтением Евангелия в день Богородицы семи скорбей. Причём, надо сказать, что в средневековых ритуалах было довольно много секвенций в самые разные дни. В настоящее время осталось только, я думаю, четыре праздника в течение литургического года, или максимум пять, когда положены секвенции. Это день Богородицы семи скорбей, то есть пятница, за два дня до Вербного воскресенья, когда поётсяStabat Mater, это дневная пасхальная служба – не вечерняя служба Vigilia Paschali, а именно уже утренняя Литургия в самый воскресный день, когда звучит секвенция Victimae Paschali, laudes immolent Christiani, о ней в следующий раз; это Пятидесятница, пятидесятый день после Пасхи – День сошествия Святого Духа, когда поётся секвенция Veni Sancte Spiritus – Приди, Дух Святой, Et emitte caelitus lucis tuae radium – ниспошли нам с неба луч Твоего света; Veni Pater pauperum, veni, datur munerum, и так далее, там всё рифмуется.

Вообще большинство секвенций замечательны тем, что они писались в те времена, в XII, XIII веках, когда европейское стихосложение только–только открыло рифму и поэтому там всё рифмуется. Кроме того, конечно, секвенция положена во время Литургии об усопших, во время Литургии, которая совершается 2 ноября, в день Всех усопших, на другой день после дня Всех Святых. Есть у Клоделя прекрасные стихи о богослужении этого дня, это Dies ira, конечно. И просто во время погребения, когда совершается месса о умершем, когда его хоронят, то же самое, – есть секвенция Dies ira, dies illa. Она написана тоже францисканцем, непосредственным учеником святого Франциска – Томмазо да Челано (Фомой Челанским), и этот гимн тоже поётся в качестве секвенции.

И, наконец, есть ещё праздник, который называется F? te‑Dieu – это как бы повторение дня Тайной Вечери, но только не во время поста, а уже после Пятидесятницы, в четверг, на второй неделе после Пятидесятницы, его латинское название – Corpus Christi, праздник Тела Христова. Этот праздник зачастую теперь переносится на воскресенье, второе после Пятидесятницы. По той причине, что все работают и в будни никто не может приходить в церковь, богослужебные торжества приходятся теперь, в основном, на воскресные дни. А раньше это был четверг. В этот день поётся замечательный гимн Laude, Sion, Salvatorem, который написал Фома Аквинский: Сион, восхвали Спасителя.

Ну вот и все секвенции в честь святых, в честь других праздников. Если взять многотомный Acta Sanctorum, в который были собраны в XVIII веке не только жития святых, но и песнопения в честь святых, можно найти десятки, если не сотни секвенций в честь разных святых и праздников, но они ушли в прошлое, они сегодня уже не звучат, это рудимент средневековья. И более того, даже в музыкальных текстах их уже почти нет, то есть они были когда‑то в XII, XIII веках, их было много, а к эпохе Тридентского собора, к XVI веку, они почти все уже вышли из употребления.

Замечательная секвенция Stabat Mater dolorosa ещё раз прозвучит полностью в качестве секвенции, тоже перед Евангелием, 15 сентября, потому что 15 сентября праздник Семи скорбей Богородицы повторяется. Его переживают верующие Великим постом, в пятницу перед Вербным воскресеньем, и затем он повторяется 15 сентября, и тогда вновь звучит этот гимн о Скорбящей Матери, которая вся в слезах стояла при кресте, на котором висел Её Сын, душу которой – стенающую, скорбящую и печальную пронзил меч, pertransivit gladius. Здесь имеется в виду, что в Евангелии от Луки, в самом его начале, говорится, что старец Симеон в день Сретения Господня предрёк Марии, что и Ей самой меч пронзит душу. Так вот, это вспоминает автор секвенции: О, как печальна, полна печали – наверное так, была эта благословенная Матерь Единородного Сына, Которая печалилась и страдала, Благая Матерь, когда видела муки висящего Сына. Надо сказать, что мне очень трудно переводить сейчас с листа этот текст – не потому, что он труден по грамматике, грамматика самая простая; он написан уже в те времена, когда латынь была для авторов не совсем родным языком и поэтому все эти тексты написаны очень просто, с точки зрения грамматики. Но в них настолько много слов, которые очень близки одно другому по значению, что почти невозможно подобрать столько же синонимов, сколько здесь слов для обозначения скорби, печали и горя, – прилагательных, и существительных, и глаголов. Как бы весь текст соткан из множества таких слов. Причём, подчёркиваю – это как существительные, так и прилагательные, и глаголы. Поэтому не знаю, права ли наша, российская, традиция, которая призывает переводить тексты как можно точнее. Скажем, что‑то из этих гимнов перевели Сергей Сергеевич Аверинцев с Михаилом Леонтьевичем Гаспаровым: Dies ira, например, перевёл Гаспаров; что‑то перевели другие, что‑то я, а какие‑то гимны ещё ждут своих переводчиков.

Но надо сказать, что этого не делают ни итальянцы, ни французы, ни немцы. Они, вероятно, исходят из того, что эти тексты непереводимы, и пишут какие‑то гимны на ту же тему, не точно отражающие оригинал, а просто пересказывающие оригинал, или как‑то заменяющие оригинал; но во всяком случае, если говорить о сегодняшнем богослужении, то средневековые гимны в нём остались, но исполняются, только если служится по–латыни. В общем, на сегодняшний день, как Stabat Mater, который употребляется по кусочкам, по строфе, в Пути Крестовом (сейчас расскажу, что это такое), так и другие гимны – они почти вышли из употребления церковного, они сохранились в большей степени или практически полностью в музыкальной традиции и утрачены традицией живого богослужения. Но, разумеется, есть во всех странах энтузиасты, как правило это монахи–бенедиктинцы, которые поют эти гимны: и во Франции есть григорианские хоры бенедиктинцев, и в Венгрии есть прекрасные бенедиктинцы, которые всё это знают и поют. Но это уже, скорее, достояние духовных концертов, чем живого богослужения, а традиционных католиков, которые признают только латинское богослужение, как, например, Мэл Гибсон, их осталось очень мало.

Итак, я повторяю, что мне было трудно делать этот перевод – начало секвенции, потому что так много синонимов, слов, обозначающих скорбь и горе, что вот так сразу их просто не подберёшь. Кто этот человек, который не заплачет, или не заплакал бы, если бы увидел Мать Христа в такой скорби, кто? Разве есть такой, кто не смог бы плакать или быть удручённым, вместе с Нею, созерцая Мать Христа, оплакивающую Своего Сына. Так, грехи Своего рода в мучениях Она увидела, Иисуса, и к тому же избитого плетьми. Она увидела Своего сладкого Сына, умирающего и обескровленного, когда Он испустил дух. Она увидела suum dulсem natum, Своего Сладкого, Сладостного Сына. Надо сказать, что прилагательное dulсis очень распространено в средневековой духовной традиции Запада и Востока – достаточно вспомнить акафист Иисусу Сладчайшему или стихиру: Иисусе Сладчайший, души моея утешение. Это, вероятно, связано с тем, что для них слово сладкий имело совсем другое значение: dulсis и dulсedo, сладость, – это характеристика не сахара, но плода. Вот эта сладость плода, искусственно выделенная сладость сахара им была ещё неизвестна, поэтому слово dulсis не носило того слащавого оттенка, который оно приобрело в сознании современного человека. Оно, действительно, используется очень часто, и у Бернарда Клервосского есть знаменитый огромный гимн Jesu dulcis memoria – сладостная мысль об Иисусе. Dulcis — ключевое слово этого гимна в честь Иисуса, который по содержанию своему Сергей Сергеевич Аверинцев сравнивает с Иисусовой молитвой; гимн весь построен на бесконечном повторении словосочетания Jesu dulcis, о Сладкий Иисус. Можно еще привести и довольно древние тексты с этим выражением; я имею в виду молитвы Амвросия Медиоланского, который жил в IV веке. Это было совсем давно, термин dulcis появился уже тогда.

Итак, прошла пятница Семи скорбей Богородицы, и, вероятно, Семь скорбей, как семь Таинств, как семь смертных грехов – это такая сакральная цифра, и наступает Domenica delle Palme, или Вербное воскресенье, которое оказывается тем, что в этот день Иисус въехал в этот день в Иерусалим, и его встречали пальмовыми ветвями в руках. Прежде чем совершается месса этого воскресного дня, полагается освящать вербы или пальмовые ветви, для чего предназначен особый чин, начинающийся со слов антифона Osanna Filio David, Осанна Сыну Давидову, benedictus qui venit in nomine Domini, Благословен Грядущий во имя Господне – как встречали Его иерусалимские дети: Благословен Грядый во имя Господне, так и в этом антифоне. А затем священником читается молитва на освящение верб и пальмовых ветвей и поются два псалма, 23–й – Господня земля и исполнение её, и 46–й – Все народы, восплещите руками – Omnes populi plaudite manibus. Причём, после каждого стиха и первого и второго псалмов, звучит антифон: еврейские дети, держа в руках ветви олив, вышли навстречу Господу, восклицая и говоря: Осанна в вышних. Вот этот антифон звучит бесчисленное число раз, после каждого стиха этих двух псалмов – в сущности, поётся или говорится нараспев стих из псалма и поётся антифон Pueri Hebraeorum portantes ramus olivarum – Еврейские дети, держа в руках оливковые ветви, obvia verum Domino – вышли навстречу. Это во время освящения пальмовых или вербных ветвей. Затем читается Евангелие от Матфея, где рассказывается о том, как Иисус въехал на осле в Иерусалим, и после этого совершается процессия, или как бы мы сказали – Крестный ход, во время которого уже все держат пальмы в руках.

Во время процессии поётся гимн довольно редкостный по форме. Он написан элегическими дистихами, то есть тем размером, который использовался ещё во времена великих поэтов древнего Рима – Овидия, Проперция, Альбия Тибула. Это тот размер, которым Пушкин написал свои стихи: Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила – сочетание гексаметра с пентаметром. Первая строка, как у Гомера – гексаметр: Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила (как у Гомера – Мэнин аэйдэ, Теа, Пелейадэо Ахиллеос); а второй стих краткий: Дева печально сидит, праздный держа черепок – сокращённый стих, как бы усечённый дважды. И вот этим размером римской любовной поэзии и написан гимн, который поётся; его каждую строфу тоже перебивает прозаический антифон. И вот здесь возникает у меня такая мысль, что, вероятно, средневековый человек, используя этот гимн, уже не догадывался, каким размером он написан, потому что гимн с антифоном стилистически не совпадают совершенно, но, тем не менее, они сливаются в одно единое целое.

Это, вообще, одна из черт церковного искусства – в нём соединяются в одно единое целое вещи взаимно исключающие, но поскольку есть необходимость их соединить в одно целое, то у человека это почему‑то получается, хотя бы на первый взгляд это и было бы невозможно. Итак, приведу хотя бы первое двустишие, вот этот размер. Первый дистих из этого гимна – гексаметр: Gloria, laus et honor tibi sit Rex Christe Redemptor. Cui puerile decus prompsit osanna pium, и дальше, например: Plebs Hebraeia tibi cum palmis obvia venit Cum praece, voto, hymnis adsumus ecce tibi, Hic placuere tibi placeant devotio nostra, Rex, bone Rex clemens hui bona cuncta placent. Это звучит, в отличие от обычного средневекового гимна, как античная поэзия: Слава, хвала и честь да будет Тебе, о Царь Христос и Избавитель, Которому хвала из уст детей приносит благочестивое пение Осанна! Еврейский народ вышел Тебе навстречу с пальмовыми ветвями, с молитвой, просьбами и песнями. И мы тоже встречаем Тебя. И надо сказать, что это совершенно замечательный по содержанию дистих. Смотрите: как еврейский народ вышел Тебе навстречу с пальмовыми ветвями, так и мы adsumus ecce tibi, выходим навстречу Тебе (ecce – вот сейчас, с молитвами – praece, с обещаниями – voto, и с гимнами – hymnis). Это взято у евреев. Прямо сказано в пасхальном наегоде, которое печатается в специальных книжечках, согласно которым справляется седер евреями на Пасху. Мы должны пережить эту ночь так же, как её тысячу лет назад пережили наши предки, когда уходили из Египта. Так вот, живое переживание того, что было когда‑то, как будто это происходит сегодня и с нами, — это одна из черт библейской религиозности. И эта библейской религиозности была очень полно унаследована христианством: как они встречали Тебя с пальмовыми ветвями некогда, так и мы adsumus, сегодня выходим навстречу Тебе и переживаем Вход в Иерусалим как его свидетели.