Татьяна Ткачук: Спасибо, Елена. В XIX веке суеверия всерьез изучали светила российской этнографии, такие, например, как Дмитрий Зеленин, Сергей Максимов. Так что, в общем, ничего страшного в том, что суеверия могут быть интересны, нет. Другое дело, что можно относиться к ним с легким юмором, а можно прийти к совершенному язычеству и воздвигнуть внутри себя такой пантеон вроде греческого — это уж личное дело каждого.

http://archive. svoboda. org/programs/pf/2004/pf.100804. asp

Красный антисоветчик

Столетие со дня рождения архиепископа Брюссельского Владыки Василия Кривошеина

Иван Толстой:

В известной русской семье Кривошеиных был и Александр Васильевич — министр земледелия при Николае Втором — и Игорь Александрович, герой французского Сопротивления, эмигрант, репатриант, снова эмигрант. И брат Игоря Александровича Всеволод, принявший монашество на Афоне, затем добровольно перешедший под юрисдикцию Московской Патриархии, но оставшийся постоянным ее критиком. О драматической судьбе владыки Василия и пойдет речь.

Всеволод Александрович Кривошеин, будущий архиепископ, родился 100 лет назад в Петербурге в семье министра земледелия. Он окончил историко–филологический факультет Петербургского университета, в гражданскую воевал на стороне белых и лишился двух пальцев руки. В феврале 20–го эвакуировался из Новороссийска в Египет, попал в Париж, где окончил филологический факультет Сорбонны, потом слушал лекции на философском отделении мюнхенского университета. У нашего микрофона племянник владыки Василия, парижанин Никита Кривошеин.

Никита Кривошеин:

Он из четырех братьев Кривошеиных, участвовавших в Гражданской войне.

Иван Толстой:

В 60–е, начале 70–х годов Владыка Василий не раз приезжал в Москву по приглашению отдела внешних сношений Московской Патриархии. Об одной из таких поездок вспоминает племянник Никита Кривошеин, тогда еще москвич.

Никита Кривошеин:

Мне вспомнилось, с моей стороны это было продуманной лестью, но не без заглядывания вперед, скажу без скромности. Мы с ним ехали на «Волге» Отдела внешних сношений Патриархии по Софийской набережной. Был дивный вид на Кремль. И я ему говорю: дядя, ведь все эти соборы осквернены. Их придется переосвещать, и надо, чтобы это сделали вы. Это была продуманная с моей стороны лесть, на которую он был падок. Он сказал: почему же я? Зарделся. На самом деле эта мысль ему очень понравилась. Он подумал, сказал: хорошо бы дожить. Он умер, даже не дождавшись начала намека на то, что моя подсказка могла свершиться. Она свершилась, как вы знаете. Кремлевские соборы переосвящены.