Его, наконец, пригласили, и он говорит: Никита, что тебе привезти? Сказать:"Дядя, привезите пол–литра" — было несподручно, я подумал. Говорю: вы будете в Новгороде, там мой святой, Никита Новгородский, привезите мне образок. И в чемодане, когда он скончался, был на бумаге образок, который он мне припас. Вот был последний мой с ним разговор.

Иван Толстой:

Каков же был смысл духовного пути владыки Василия? Взгляд из сегодняшней Москвы отца Георгия Чистякова.

Георгий Чистяков:

Одни из тех, кто сами или их родители оказались за границей после революции, пытались построить Россию за ее пределами. Пусть маленькую, но ту Россию, в которой было бы хорошо жить. Другие, и к числу, безусловно, принадлежал Владыка Василий, пытались вопреки всему служить той России, из которой пришлось уйти. Той России, из которой выгнали его родителей, той России, которая отторгала его самого. И, тем не менее, Владыка Василий Кривошеин считал своим долгом перед Богом, своей задачей как священника, а затем архиерея служение этой России. Несчастной, оболваненной, безбожной, но все‑таки православной стране, родине. Я думаю, именно поэтому он и стал священником, а потом епископом в лоне Московской Патриархии, для того, чтобы иметь возможность работать для России. Для того, чтобы иметь возможность сюда приезжать, для того, чтобы иметь возможность здесь завязывать живые контакты. Ведь мы же тогда не могли ни письма писать за границу, ни ездить, ни звонить по телефону туда. Той ниточкой, которая связывала русских за границей и русских в России, был владыка Василий Кривошеин.

Конечно, таких ниточек было несколько. Но и на самом деле очень немного. Он пошел на это служение, хотя в результате на Западе многие на него смотрели как на красного. А здесь в советской России его принимали стиснув зубы, с раздражением, с опаской. Иногда с презрением, как белого эмигранта. Чужим он казался здесь, чужим и опасным врагом, а может быть даже шпионом. Чужим он казался там, красным и опять‑таки может быть даже агентом КГБ. И та, и другая сторона относилась с непониманием к тому пути, который избрал он. Живя за границей, быть православным епископом в лоне Московской Патриархии, это делало его уязвимым для недоброжелателей со всех сторон. И вместе с тем это придавало его служению особое измерение.

Я думаю, что кто‑то еще помнит, хотя таких людей уже не так много, как это много давало нам — приезд в Москву или в питерскую Духовную Академию Василия Кривошеина иАнтония Блума. Они привозили с собой новый воздух, через них мы соприкасались с духовным опытом русского православия за границей, с духовным опытом Свято–Сергиевского института. Через них мы соприкасались с настоящей российской интеллигенцией, которая оказалась на Западе, через них мы соприкасались с незамутненным опытом веры.

И если тогда 40, 30, даже 20 лет назад его служение казалось чем‑то нелепым, то теперь я понимаю, до какой степени был важен, необходим, труден тот путь, который избрал владыка Василий. Потому что, подчеркиваю, он казался чужим, и здесь это был антисоветчик, белый эмигрант, возможно, агент ЦРУ. Но и там, на Западе, он тоже казался странно красным и, скорее всего, агентом. Он, чистейший человек, монах, аскет, человек, который никакого отношения не имел ни к каким спецслужбам, поставил себя под удар таким образом именно для того, чтобы служить России, растоптанной и оболваненной. И кто знает, было бы возможно или нет возрождение веры в России сегодня, если бы не трудное служение владыки Василия Кривошеина.

http://archive. svoboda. org/programs/otb/2001/obt.061601. asp

Если Родина в опасности

Беседа Владимира Ерохина со священником Георгием Чистяковым

2.12.1998

— Отец Георгий, я не могу забыть вашу проповедь, которую вы произнесли в минувшее воскресенье за ранней литургией. Поворот темы был для меня неожиданным. Я ощутил всю важность того, что происходило, когда мы стояли и слушали вас. Я напомню, что вы начали говорить, вспоминая притчу о добром самарянине. Вообще‑то она начинается не с того, кто добр или кто ближний. Предшествует этой притче разговор Спасителя о том…