— Думаю, что у младшего поколения всегда одни и те же задачи: во–первых, учиться, чтобы сменить нас, когда это понадобится, а во–вторых, стараться реализовываться в чём‑то добром. Помню, когда мне было восемнадцать, девятнадцать, двадцать, я всё время бегал по каким‑то опекаемым старушкам. Был среди моих друзей слепой поэт, с которым мы гуляли или ездили на кладбище на могилу его жены. Среди моих друзей были старушки, которым надо было одной купить кефир, другой – сыр, у третьей вымыть пол или починить какие‑то вещи. Кому‑то надо было читать вслух. Была у меня замечательная приятельница – Анна Петровна Фёдорова, вдова депутата той Государственной Думы, что была избрана при Николае II, от партии октябристов. Она была слепой, очень любила Евангелие по–славянски. Среди её родственников никто по–славянски не читал. Поэтому я обязательно приезжал к ней несколько раз в неделю, чтобы почитать ей Священное Писание. Была у меня старушка, которой я читал вслух по–фразнцузски. И таких как я было очень много среди студентов 70–х годов. Думаю, что как раз в этом и заключается задача молодого человека: больше делать для людей вокруг и как можно больше и серьёзнее учиться, потому что в молодости всё даётся невероятно легко. Буквально всё Бог даёт щедрой рукой. Упустить это время недопустимо. Кроме того, молодой человек непременно должен уставать, выкладываться. Когда мы не выкладываемся, тогда глупости приходят в голову и нас начинает коверкать эмоциональная волна и так далее.

— Как Вам кажется, какие главные проблемы сейчас испытывает молодёжь?

— Я думаю, главная проблема молодёжи в современной России в том, что младшее поколение очень мало вовлечено в общественную жизнь. Если взять Италию, Францию, другие известные мне страны мира, студенты в них всегда очень активны. Причём во всех сферах, не только в политике, но в социальной жизни: в помощи незащищённым слоям населения, в движениях разного рода, в художественной жизни, в литературе, в искусстве. Молодёжь всегда очень активна. Российская молодёжь чрезвычайно пассивна, если её сравнить с её ровесниками в Европе. И это очень плохо, даже опасно. Эта проблема в России стоит не первое десятилетие.

Мне вспомнился сейчас анекдот, который рассказывали в 60–е годы. Делятся два пожилых человека друг с другом мыслями и говорят: «Нам бы детей до пенсии довести, а дальше они уже как‑нибудь без нас справятся…» В этом анекдоте отражена тенденция: Россия давно уже стала страной позднего взросления, позднего выхода человека на арену широкой общественной деятельности. Сейчас эта тенденция преодолевается. Даже если посмотреть на членов нашего правительства, там много людей, которым едва исполнилось 40. Сейчас меня немножко пугает другое: есть в сегодняшней жизни все основания для того, чтобы мало учиться. На скорую руку чего‑то нахвататься и начинать зарабатывать. Но ведь так можно работать только в юности, а потом окажется, что нет багажа. И поэтому я боюсь, что сегодняшняя молодёжь не так много, не так глубоко учится, как это необходимо.

— Отец Георгий, но ведь многие молодые не видят другого смысла в жизни, кроме заработка и развлечений. Им ни о чём другом не говорят.

— Во–первых, всё‑таки, говорят. Мы стараемся, и не только мы. Во–вторых, у меня есть несколько прихожан, молодых людей достаточно состоятельных, которые действительно много зарабатывают, но и много вкладывают в церковные дела. И я думаю, надо говорить открыто, что среди сегодняших православных христиан младшего поколения есть очень активные бизнесмены, которые зарабатывают огромные деньги и огромные деньги вкладывают в добрые дела. Такие люди тоже есть, есть и другие… Вообще я не люблю говорить о тенденциях, но попытаюсь. Тенденция, я думаю, такова, что люди не очень много учатся. Скажем, если ещё 20–30 лет назад иностранные языки в России знали единицы, то теперь, конечно, очень многие неплохо владеют английским, французским, немецким или итальянским, но, когда начинаешь копать человека глубже, оказывается, что он ничего не знает. Мне недавно пришлось говорить с одним молодым испанистом. Он говорит по–испански свободно, это его специальность. Но оказалось, что он совершенно не знает испанскую литературу ХХ века, а это потрясающие имена. Это не только Гарсия Лорка, это и Унамуно, и удивительный поэт Рамон Хименес. А есть ещё ведь латиноамериканская литература нашего столетия, тоже потрясающая. Это Рубен Далил или Борхес, самый знаменитый, Маркес и так далее. По имени он знал Маркеса и Лорку, а остальных он не знал даже по имени. Это довольно типично для нашего времени. Поверхностное знание, которое не даёт глубины. С этим знанием неплохо можно прожить в двадцать лет, а потом окажется, что здорово не хватает.

— Как Вы считаете, должна ли эта ситуация измениться? Ведь, если честно, и я прежде чем прийти в Церковь, учился только для того, чтобы заработать N–ное количество долларов и вести определённую жизнь. Ничего другого я не знал. Придя в институт из школы, я думал, что наука – моя цель. По тому, как меня учили в институте, я понял, что наука целью быть просто не может. И я постарался ограничиться именно теми знаниями, которые мне нужны для того, чтобы зарабатывать. А для того, чтобы заниматься так, как Вы говорите, нужно видеть очень–очень далеко.

— Думаю, что ситуация может сдвинуться с места. Хотя проблема не в молодёжи, а в среднем поколении, в тех людях, кому сейчас от сорока до шестидесяти. Среди них, увы, очень немного таких, которые могут по–настоящему зажечь молодёжь. Если взять любой из московских университетов, которых теперь довольно много, я знаю потрясающих преподавателей, у которых абсолютный контакт со студентами. Хотел бы назвать хотя бы четверых. Это Владимир Вениаминович Бибихин, известный философ и блестящий переводчик. Поэтесса Ольга Александровна Седакова, Анна Ильинична Шмайн–Великанова. Такие преподаватели дают студентам чрезвычайно много, открывают перед ними горизонты. Студенты начинают читать книги, просиживать в библиотеке до закрытия. Как библиотекарь, а я всё‑таки работаю в библиотеке и иногда общаюсь с читателями, могу сказать, что для меня самое важное – понять, кто уходит из библиотеки последним. И как человек расстаётся с книгой вечером, перед закрытием библиотеки. Смотреть на этих студентов для меня – событие. Я иногда удивительно радуюсь за этих людей. Есть Светлана Александровна Коначёва, философ, преподаватель РГГУ. Эти люди могут увлечь молодёжь, повести за собой, а, главное, открыть перспективу, показать глубину знания и научить любить интеллектуальный труд и видеть в интеллектуальном труде его духовный компонент. Но среди среднего поколения таких мало…

— Вообще это не удивительно.

— Не удивительно, мы же прошли через мясорубку, задача которой заключалась в том, чтобы нивелировать личность, отнять у человека его «Я». Скажу более: среди людей среднего поколения яркие есть, но они очень часто бывают замкнутыми и в свой внутренний мир никого не допускают. Я вам назвал имена четверых людей, которые всё время работают с молодёжью, всё время отдают себя студентам. А очень многие представители нашего поколения превратились в людей кабинетного типа. Они не умеют, не хотят, не могут по каким‑то причинам работать с молодёжью. «Профессорский пафос», который был типичен в начале века, в последующих поколениях очень сильно угас.

— Может быть, для того чтобы работать с молодёжью, нужно, прежде всего, любить молодёжь, любить каждого своего студента?

— Я думаю, что даже не любить молодёжь, а любить человека вообще, любить человека. Очень важно, чтобы человек был тебе интересен. Потому что тогда преподаватель хорош, тогда у него что‑то получается, тогда что‑то получается у священника, когда ему интересен собеседник. Когда он не пытается сделать из собеседника копию самого себя, когда он не просто учит его, но и учится у него. О. Александр Мень – это потрясающий пример того, как священник учился у своих прихожан, а не только учил их. И каждый настоящий профессор постоянно у своих студентов и аспирантов учится, а это далеко не у всех получается. Я думаю, что у многих из нас, выходцев из 60–х годов, из советского времени, разделы души, которые отвечают за это, просто–напросто заблокированы.

— У меня остались достаточно тёмные воспоминания о моём институте. Как Вам кажется, у Физтеха есть какое‑то будущее?

— В истории Физтеха были очень разные эпохи. Когда я пришел туда работать, ещё были очень сильные, потрясающе яркие студенты и очень хорошая атмосфера огромного интереса ко всему. Обычно после лекции меня буквально на руках, чтобы я не сбежал на электричку, доносили до общежития. Там начинались бесконечные чаепития, сначала в одной комнате, потом в другой, потом в третьей. И если я возвращался в Москву, то не раньше, чем с последней электричкой. Мы успевали обсудить очень серьёзные, важные вещи, почитать на французском тексты Вийона или Ронсара. А потом вдруг с этой атмосферой что‑то случилось, она начала иссякать. А когда нет атмосферы, то и яркому человеку трудно вырваться из того, что происходит вокруг него. Почему это произошло? Может быть, потому, что ушло старшее поколение, может быть, потому, что появилась возможность быстро заработать большие деньги. Когда я начинал, на Физтехе все студенты были безумно нищими и не имели никакой возможности заработать, кроме как мести улицы с четырёх до семи утра перед лекциями и получать за это какие‑то копейки. Теперь возможность заработать (в сущности прекрасная) отвлекает от того, к чему молодёжь больше предназначена: учиться, размышлять, переживать и личные, и общественные проблемы с огромным внутренним накалом.