Но если составные части этой схемы — приспособительные выражения о гневе Божием, оскорблении, вражде и др. — переносят в богословие в качестве основы для истолкования теологической или объективной стороны искупления, не желая убедиться, что «в Боге нет ничего такого», то получается «богословие людей грубых»[1132].

И сетования сторонников «юридической» теории часто напоминают слезы простеца–монаха пятого века, которому объяснили, что Бога нельзя понимать антропоморфически, а он отвечал: «Вы отняли у меня моего Бога…»

Святые отцы, навсегда отлучая таких простецов от Церкви, называли антропоморфизм «ересью безрассудною и глупейшею»[1133].

3. ОТНОШЕНИЕ К БОГОСЛОВИЮ ИНОСЛАВНОМУ

Указывать на зависимость русского «школьного» богословия XVIII и XIX веков от богословия западного значило бы повторить много гневных обличений и горьких признаний. Стремление к освобождению от этой зависимости, охватившее русское богословие в конце XIX века, нигде так полно не проявляется, как в области сотериологии.

Здесь освобождение от чуждого Православию «юридического» истолкования догмата искупления является в одинаковой степени преодолением влияния инославного западного богословия. Но это заключение иногда оспаривается, и критическое отношение к «юридической» теории определяется как переход от подчинения влиянию богословия католического к зависимости от богословия либерального протестантского.

Подобные мнения высказывались как защитниками «юридической» теории в России[1134], так и католическими богословами в специальных обзорах русской богословской литературы, где проявляется определенная тенденциозность.

Важность свидетельства Восточной Церкви для доказательства всеобщности и древности какого‑либо учения или предания никогда не подвергалась сомнению на Западе. И начиная с конца XVI века на это свидетельство постоянно ссылались католические богословы в полемике с протестантами[1135].

Отдельные католические богословы стремятся насколько возможно преуменьшить различие в вероучении между Западной и Восточной Церковью, сводя его лишь к двум пунктам — о папском примате и Filioque[1136]. Поэтому вполне понятна тенденция этих богословов опорочить направление русского богословия, отвергающее основное начало западного латинского христианства — «правовое понимание спасения и всей вообще религиозной жизни»[1137].

Но, помимо этой тенденции, в суждениях о подчинении русского богословия изучаемого периода влиянию либерального протестантизма проявляется недооценка, если не прямое непонимание, положительного содержания рассмотренных опытов истолкования догмата искупления.

Единственным общим признаком между этими опытами и либеральным протестантским богословием является критическое отношение к «юридической» теории. Но если эту теорию можно признавать существенным признаком, определяющим сотериологию католическую, то отрицание ее ничуть не определяет сотериологии и всего содержания протестантского либерального богословия[1138] в целом. И если русское богословие сближается с протестантским по признаку критического отношения к «юридической» теории, то оно не менее сближается и с богословием католическим по признаку такого же критического отношения к либеральной сотериологии протестантизма. Наконец, само отрицание «юридического» понимания в богословии православном и богословии протестантском имеет существенно различные основания[1139].

В западном богословии в области сотериологии можно определить два основных направления: первое — «юридическое» истолкование сущности искупления, связанное в католическом богословии обязательной терминологией («удовлетворение» и «заслуги»), включая различные попытки смягчения, и второе — отрицание всякого объективного значения искупления — «моральные» и «психологические» теории богословия протестантского.

При всех взаимных отрицаниях, общим в этих направлениях остается недостаточное внимание и иногда прямое пренебрежение к богословию святоотеческому.

В соответствии с этим католические богословы и их эпигоны в русском богословии не признают, что святоотеческое богословие имеет собственное содержание, существенно отличающееся от обоих направлений богословия инославного.