Таким образом, вполне определяется доктринальная самобытность Православия, в противоположность ходячей сентенции представлять Православие как золотую середину между католичеством и протестантизмом[1141]. Эта самобытность православного понимания искупления имеется и в богословии периода предшествующего, хотя и не получает достаточного развития в школьных изложениях.

«Бог есть любовь по существу и самое существо любви. Все Его свойства суть обличения любви, все действия — выражения любви» (митр. Филарет). Поэтому свойство правды не следует противополагать свойству любви.

Отношение Бога к человеку после падения «изменилось только по своей форме, продолжая оставаться одною и тою же любовью Божиею, создавшею человека для внутреннего и свободного общения и единения» (еп. Сильвестр). Поэтому значение искупления не следует определять как изменение отношения Бога к человеку и примирение Его с человеком.

«Здесь Творец Сам приходит на помощь твари, служит ей, предает ей Самого Себя» (митр. Филарет), а не требует возмещения Своих прав и чести от человека.

Здесь «источник Божественный вновь открывается в глубине человеческой природы и внутренне изливает в нее благодатный свет и силу» (митр. Филарет), а не внешне действует на сознание человека в качестве примера или на чувство его «полного оправдания».

«Когда Иисус Христос вольным страданием нашего ради спасения допустил Себя в область смерти, для того чтобы ввести туда собственную силу жизни и таким образом разрушить царство смерти в самых основаниях, — тогда сила Его немедленно проникла все и в том, что способно было принять ее, ознаменовала себя животворным действием» (митр. Филарет)[1142].

Искупление, по разумению святоотеческого богословия и лучших представителей богословия русского, есть таинственное действие Шхацос;, «натиск жизни»[1143], животворная энергия, очищающая от греха, освобождающая от его следствий — тления и смерти, «врачевание естества человеческого».

Действие искупления направлено не на Бога, неизменяемого и не подверженного действию извне, но на человека, на его природу, истлевшую и возрождающуюся[1144]. Поэтому правильное истолкование догмата искупления должно быть основано на правильном учении о человеке.

Из рассмотрения основного направления русского богословия в изучении догмата искупления и его отношения к «юридической» теории и инославному богословию следуют те три положения, которые должны быть признаны совершенно необходимыми prolegomena для правильного истолкования догмата искупления: следование святоотеческой традиции, правильное учение о Боге и правильное учение о человеке.

4. НЕПРЕРЫВНОСТЬ ТРАДИЦИИ КАК СУЩЕСТВЕННЫЙ ПРИЗНАК ПРАВОСЛАВНОГО БОГОСЛОВИЯ

Но если бы настоящее исследование имело целью только декларирование этих трех положений, то его следовало бы признать излишним. Ни одно из этих положений русским богословием не отрицается.

Следование древней традиции самыми авторитетными свидетельствами определяется как отличительный признак Православия[1145]. Школьные руководства и богословские системы наполнены цитатами из святоотеческих творений, внешним образом свидетельствующими о сохранении этой традиции, и т. д.

Но между самим содержанием догматического учения и его истолкованием в систематическом богословии можно установить, по отношению к этой традиции, отношение неодинаковое. В «школьном» или научном богословии, несмотря на обилие ссылок на святоотеческие творения, следование ей часто заменяется заимствованием отдельных принципов, методов изложения и систем от богословия инославного.

При определении отношения к этой традиции в опытах истолкования догмата искупления, рассмотренных в настоящем исследовании[1146], отмечалось, что авторы большей части этих опытов ограничивались изучением творений сравнительно узкого круга древних отцов–догматистов, заканчивая «Точным изложением веры» святого Иоанна Дамаскина.